идеальная.
Не найдя к чему придраться, Модест Викторович разочарованно хмыкнул.
- Теперь позвольте мне, дорогие мои друзья, - он неожиданно легко,
несмотря на возраст и вес, поднялся со своего места, пересёк пространство
лаборатории и занёс над кастрюлькой десницу.
Чайное действо Модест завёл ещё до прихода Саши. Он же принёс на работу
пузатый заварочный чайник. Он внедрил в быт лаборатории просеивание чая
через лабораторное ситечко на предмет отделения мусора и палочек, правильную
ароматизацию лесными травами, а также дистиллированную воду. Он же
торжественно выбросил из окна лаборатории сахарницу и ввёл в употребление
сыр и острые закуски. Короче говоря, он превратил пошлую привычку пить чай
на работе в изысканный ритуал.
Саша вписался в чайный клуб практически сразу. Он даже принял на себя
обязательство снабжать коллектив цейлонским чаем - благо, родители жены, как
и сама Валя, предпочитали кофе, а продуктовые заказы исправно
комплектовались жёлтыми коробочками со слоником. Ситечками и просеиванием
заведовала Тутусик. Аристакес Тер-Григорян приносил разные травы, включая
южные редкости, собранные как положено - с нужного склона в нужное время при
нужной погоде - а также суджук и острый козий сыр: вся эта благодать
исправно присылалась любящими ереванскими родственниками. От Аркадия
Яковлевича тоже была польза: он отвечал за дистиллированную воду.
- Итак, звучат барабаны, - провозгласил Деев, ухватил держалкой
кастрюльку, уже полную крохотных, как соль, пузырьков. Занёс над отверстием
чайника, наклонил над самым краешком - так, чтобы струя, падая в намокающую
заварку, перемешивала её.
В стену стукнули.
Эм-Ве-Де недовольно дёрнул плечом.
Тутусик сыграла мосечкой пантомимку
"задёргали-вы-меня-злые-вы-уйду-я-от-вас" и почапала к двери - выяснять, что
надо.
- Сашу Лбова к телефону! Шеф звонит! - закричала тётка из соседней
комнаты, упирая на "о".
Саша вздохнул и поплёлся вон. Как бы то ни было, а первую заварку он
пропустил.
1984 год, октябрь. Подольск.
- И вот, представляешь, - Саша чуть поперхнулся, хотя рассказывал уже
не в первый и даже не в десятый раз, - я захожу, беру трубку, а это Петров.
И он меня так с ходу спрашивает: "В загранку на конференцию поедешь?" Я,
конечно, ему - "да", а про себя думаю, что это опять Болгария. Ну, Польша в
лучшем случае. А он паузу сделал и говорит - "в Эдинбург". Ну, я тихо фигею,
а он - "объективка на тебя готова, вопрос с товарищами согласован, летишь".
- Интересные дела, - протянул отец, затягиваясь, - в капстрану
выпускают. Молодого, зелёного. И у тебя двух лет не прошло после Болгарии. А
в моё время пять лет выдерживали после первой загранки. Меняется что-то.
- Да не, - махнул рукой Саша. - Просто всё так совпало. Должен был
ехать Рябоконь Кирилл Викторович, так у него здоровье. Могли ещё Сапова
отправить, но у Сапова Австралия на носу. То есть из наших остаюсь только я.
К тому же язык хоть как-то знаю.
- С языком, - нахмурился отец, - выпускать не любят. Чтобы чего лишнего
не сболтнул. Или не услышал. Они этого больше всего боятся: что наш
советский простой человек лишнее услышит.
- Папа, ну это же просто конференция, пять дней! - начал было объяснять
сын, но отец раздражённо махнул рукой: дескать, лучше знаю. Саша, как
обычно, решил не спорить и продолжил:
- Так что остаюсь только я. Эм-Ве-Де никуда не выпустят, Аристакеса
тоже...
- А его-то почему? Он же вроде не еврей? - поинтересовался отец,
трамбуя скуренную до фильтра сигарету в огромной медной пепельнице,
подаренной сослуживцами перед пенсией.
- Армянин. Просто у него родственники за границей, - объяснил сын. - В
Греции, кажется.
- Плохо, что в Греции. Там чёрные полковники, - тоном знающего человека
заметил отец.
- Нету их там уже, полковников.
- Ну, были, им же всё равно. Раз Греция - значит фашисты. Не выпустят.
Характеристику тебе уже написали?
- Ну. Я писал, - ухмыльнулся Саша.
- А утвердили?
- Папа, ну чего ты так беспокоишься?
- Жизнь знаю, вот и беспокоюсь. Поешь вафли. Мама пекла.
- Вот вскипит, тогда и вафли будем, - Саша покосился на чайник, не
подающий признаков жизни. - А мама где?
- Ты же знаешь. У неё макраме, - скривился отец. Увлечение своей
супруги рукоделием он крайне не одобрял и даже считал чем-то вроде измены
семье. В этом вопросе Саша был с отцом согласен: в конце концов, он сам
мотается из Москвы, тратя практически весь выходной, а она не может
пропустить какой-то там кружок. Но Настасья Павловна упорно ходила на
занятия, пропуская ради них даже визиты сына.
- Главное, на собеседовании не запорись, - затянул своё отец. - Знаешь,
у нас вот одну сотрудницу в Болгарию отправляли. Вроде бы курица не птица,
Болгария не заграница, анкета чистая, в общем всё в порядке. А на комиссии
её спросили площадь территории Болгарии. И не пустили. Вот так.
- Ну, значит, не поеду, - пожал плечами сын.
- С ума сошёл? Это же Англия! Знаешь, я тебе завидую. Всю жизнь мечтал
съездить, увидеть, - Саша сжал зубы: отцовский скулёж на эту тему надоел ему
хуже горькой редьки, но надо было терпеть, - так и не выпустили. Вторая
форма допуска, вот и сидел как пёс на цепи. Так настоящий мир и не
посмотрел. Хоть ты. Расскажешь потом.
- Папа, если честно, поездочка так себе. Во-первых, Эм-Ве-Де говорил,
что Эдинбург этот у них считается дырой. Во-вторых, конференция
непредставительная. В-третьих, пять дней. Посмотреть ничего не успеваю.
Привезти тоже ничего не смогу. Знаешь, сколько мне денег полагается на
обмен? Тридцать пять фунтов на всё про всё. За такие деньги там ничего не
купишь.
- Саша, - вздохнул отец, - ты ни фига не понимаешь. Ты в Англию летишь!
В Ан!-гли!-ю! В настоящую страну с настоящей жизнью, а не в соцлагерь этот
сраный! Ты богу молиться должен, чтобы тебя с поездки не сняли. Даже если
тебя отвезут на один день в самое ихнее захолустье. Главное - вырвешься.
- Ну и что я там увижу? - сын нетерпеливо поёрзал на табуретке,
пристраивая тощий зад на твёрдом сиденье.
- Свободу, - веско сказал отец. - Они свободные люди. Вот что.
- Папа, ну сколько можно, - Саша досадливо закусил губу. В последнее
время папа сильно сдал. Уход на пенсию не пошёл ему на пользу, как и
регулярное слушание "Би-Би-Си", к которому он пристрастился года полтора
назад.
- Они там вольные, - отца в очередной раз несло, - а мы живём как
всегда в этой стране жили. Широка страна родная, а свободы в ней не было и
нет. Мы же воздухом настоящим никогда не дышали. Ни-ког-да. Что начальники
нам сюда сверху напукают, тем и дышим.
Саша молча встал, открыл окно. Холодный воздух сунулся было в комнату,
но отшатнулся от хлынувшей наружу табачной вони, в которую с торжествующим
жужжанием вонзилась огромная муха, бог знает откуда взявшаяся посередь
холодного времени года.
- Закрой окно, - тут же среагировал отец. - Продует. Не пройдёшь
медкомиссию.
- Дай подышать настоящим воздухом, - не удержался Саша.
- Не умничай, - нахмурился отец. - Закрой.
Саша ещё немного потянул, потом всё-таки закрыл: снаружи и в самом деле
была не весна.
Чайник самодовольно фыркнул, плюнул из-под крышки кипятком. Плита
негодующе зашипела. В ту же секунду затрезвонил телефон. Папа поднялся было
к трубке, но аппарат подавился трелью и затих.
- Пап, а ты не пробовал белый кипяток? Я тебе колбу принесу с работы...
- Дурь всё это, - нахмурился отец. - Вода - она и есть вода. Всю жизнь
так заваривал.
- С белым кипятком лучше. И сахара класть не нужно, - в который раз
попробовал объяснить Саша. - От сахара диабет.
- Вот сам и пей без сахара, - отец демонстративно плюхнул в стакан
полную с горкой ложку и второй такой же усугубил.
Муха напористо жужжала и отчаянно металась по потолку, скидывая с него
пыль. Саша почему-то вспомнил модестову байку про то, что греческие философы
сравнивали тело с червяком, а душу с бабочкой. А наши души, подумал он
вдруг, после смерти станут мухами. Крылатыми и противными.
- Как у тебя с Валей? - перешёл папа на семейную жизнь.
- Нормально, - пожал плечами сын.
- Ну, хорошо, если нормально, - разочарованно сказал отец. - А
вообще-то я тебе вот что скажу... Чужой дом, - это папа выделил голосом, -
он и есть чужой дом. Раньше как было? Мужик свою бабу себе в дом приводит. А
наоборот - не дело это.
- Папа, ну зачем Вале ехать из Москвы в Подольск? У меня работа в
Москве, у неё тоже...
- Вот пусть от работы вам квартиру дадут, - отец знал, что это
нереально, и поэтому рассуждал смело, как всякий теоретик. - А то как
получается? Зятёк-то, знать, примак! - старинное слово прозвучало веско и
основательно. - А к примаку разве уважение? Вот тёща тебя уважает? А тесть?
- Папа, ну я же сто раз говорил. Мы их раз в полгода видим. Нормальные
совершенно люди.
- Люди-то, может, и нормальные. А думаешь, им нравится, что ты в их
доме живёшь? - отец гнул своё. - И у нас бывать перестал. Ездишь раз в год
по обещанию, разве ж это по-семейски?
- Каждую неделю езжу! И, кстати, на Западе твоём любимом дети от
родителей в другой штат уезжают, - припомнил Саша слышанное от Модеста. -
Для самостоятельности.
- Это кто тебе сказал? На партсобрании, небось? - переключился отец в
прежний режим. - Ты им верь больше, пропагандистам. Они всегда врали, и
сейчас врут. Враньё на вранье, больше ничего не умеют. И врать-то не умеют
ни фига. Своей жене дома, небось, вкрутить ничего не могут.
- Папа, я не партийный, и ты прекрасно это знаешь.
Снова тренькнул телефон и снова заткнулся.
- Предупреждают, - отец показал подбородком на телефон. - Что ж,
спасибочки. Только мы пуганые. И не такое видели.
- Кто предупреждает? Ты чего? - Саша снял с подоконника тяжёлую
кастрюлю и устроился на её месте сам.
- Слазь, - распорядился отец, - ну что за привычка у тебя, сто раз
говорил... Кто надо, тот и предупреждает. Чтоб мы, значит, с тобой языки зря
не распускали... Сегодня днём вот тоже звонили. Я радио слушаю, они звонят.
Ну я-то ладно, мне они ничего не сделают. Я чего: вдруг у тебя неприятности
будут? Ну, что я радио слушаю. Им же наверняка известно. Могут учесть.
- Могут, - нахально заявил сын. - Пап, пока меня не выпустят, не слушай
ты эти голоса ихние, а?
Отец пожевал губами, прикидывая масштабы предполагаемой жертвы.
- Посмотрим, - отделался он неопределённостью. - Ты чего не куришь-то?
- Не курю, - в который раз признал очевидное Саша, примащиваясь на
подоконнике поудобнее.
- И не начинай, - в сотый раз посоветовал папаша, вытрясая из коробка
последнюю спичку. - У меня от этого табака внутри всё спеклось.
Чайник жирно булькнул и выкинул на плиту кусок воды, через пару секунд
сделавшийся белым вонючим паром.
Телефон снова затренькал - на сей раз настойчиво, неотвязно.
1984 год, декабрь. Москва-Эдинбург.
- Они, оказывается, ещё днём звонили. Папаша радио слушал, трубку не
брал, - Саше хотелось разозлиться на отца, но не получалось. - И вот...
сообщили. Про маму.
- Ужас какой, - сказала Татусик, давясь сладким зевочком.
- Она прямо на улице умерла, - Саша почувствовал, как снова подступают
слёзы, но ничего поделать, - шла на это своё макраме... там переулок есть
такой, по нему редко ходят... она в лужу упала. Лицом, - он не выдержал и
всхлипнул.
Эта лужа казалась ему чем-то особенно жутким. Ему, конечно, сказали,
что Настасья Павловна Лбова умерла сразу, даже не успев ничего
почувствовать. Просто в голове порвался какой-то сосудик, чик и всё. Удачная
смерть, всем бы нам так... Но Саша не верил. Он почему-то был уверен, что
мама захлебнулась в этой проклятой луже. Он почти видел эту бурую ледяную
воду и над ней дёргающийся мамин затылок с пучком седых волос.
- У неё было пальто... нам отдали... всё разбухло... воротник... от
воды... - выговорил он, придвигая к себе чашку.
Слеза повисла на реснице и бухнулась в чай, выбив на поверхности
аккуратный кружочек.
Правильнее всего, конечно, было напиться. Но Саша, как и все Лбовы, на
дух не переносил крепкого алкоголя. Даже на поминках он едва-едва заставил
себя втолкнуть в нутро положенную стопку водки. Водка пошла клином - он чуть
не сбевал. Какая-то тётка из маминых знакомых подсунула ему пузырёк с
настойкой пустырника, от нервов. Он набухал в чашку с чаем сразу полпузырька
гадости и выпил, удерживая тошноту. Пустырник подействовал: он впал в
какое-то эмоциональное отупение. Так он продержался два дня, потом стало
чуть полегче.
Похороны ничем не запомнились, кроме каких-то мутных хитрованских харь,
грязных рук и грязных слов типа "в Москве за это полста берут, а мы, считай,
по-доброму", да передаваемых из рук в руки бумажек и бутылок. И ещё
срывающийся шёпот отца: "Саша, Саша, собирайся скорее, у тебя самолёт".
- Ты лучше расскажи, как слетал, - свернула Тутусик на интересное.
- Ну я же рассказывал уже, - попытался отделаться Саша, но Тася была
упряма:
- Ну я ничего не поняла. Вообще, впечатления какие?
- Никаких, - честно сказал Саша.
Впечатлений и в самом деле не осталось.
Нет, он что-то помнил - но помнил примерно с тем же чувством, с каким
помнят чужой день рождения, на который попадаешь случайно и стараешься как
можно скорее уйти. В городе он почитай что и не был - поэтому сведения,
почерпнутые из подобранной в вестибюле брошюры о том, что Эдинбург,
оказывается, красивейший город Великобритании, окружённый великолепными
вулканическими холмами, остались для него теорией. Впрочем, Edinburgh Castle
он всё-таки видел: не заметить это сооружение было трудно. Правда, из-за
поганой погоды возвышающееся над городом здание выглядело совсем не так
величественно, как на цветных фотках в том же буклете... Ещё ему сказали,
что в Эдинбургской обсерватории установлены какие-то "часы Шортта",
замечательные своей точностью. Часов он тоже не видел, как и самой
обсерватории.
Конференция была тоже непонятной. Шла какая-то жуковатая возня,
непонятная игра по непонятным правилам. Советские в эти дела не очень
совались и вели себя соответствующе - никому под ноги не лезли, экономили
деньги и набивали сумки дармовым барахлишком: бесплатными журналами на
разных языках, бесплатными шариковыми ручками, ежедневниками с логотипами. У
опытных ездунов каждый фунт был расписан заранее. Поэтому, вместо того,
чтобы, как свободные импортные люди, проводить вечера в гостиничном баре,
они сидели у себя в номерах и наматывали на глаз местное телевидение.
Саше было всё равно, поэтому он позволял себе бар. Там он познакомился
с пивом "Корона" и господином Прабодхом Чандрой Багчи.
Пиво "Корона" оказалось неожиданно приятным. Господин Багчи научил
Лбова класть в него тоненькую дольку лимона, отчего вкусовые качества пива
улучшались. Разумеется, Саша предпочёл бы хороший чай, но в баре подавали
только кофе-эспрессо из блестящей чёрной кофемашины. Господин Багчи, большой
любитель и знаток чая, выразил по этому поводу решительный протест, никем не
услышанный.
Прабодх Чандра Багчи уже лет пять как перебрался в туманный Альбион,
где подвизался в Эдинбургском университете. Своё положение в этом храме наук
он не обозначил никак, а Саша не стал допытываться, почуяв сердцем, что
такие расспросы глупы и неприличны. Область интересов индуса - слежение за
фронтами огибающей бинарно фазокодированных радиоимпульсов - лежала довольно
далеко от занятий Лбова. Зато Багчи понимал сашин англ. яз., а Саша, как
выяснилось, был способен воспринимать "indlish". К тому же Багчи знал много
интересного об Англии и англичанах, и горел желанием поделиться. Например,
он сообщил Лбову, что англичане очень консервативны.
- Они все носят чёрные ботинки, Алекс, - кричал он, перегибаясь через
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг