- Ну, это смотря что считать стихийным бедствием, - снисходительно
объясняет Павел Прокопьевич. - Для нас с вами достаточно будет кирпича на
голову.
- Кирпича? - небритый делает презрительную гримасу.
- Да, именно так. Повторяю, наша методика слишком груба, ее нужно
смягчить.
- Методика проверена множеством экспериментов, - небритый поджимает
губы. - Множеством! И тут являетесь вы и утверждаете, что ее нужно смягчить.
На том основании, что они колотили молотом в вашу защитную стену? Не такие
уж они и всесильные, если не смогли сломать эту вашу стену. А выбить секла в
лазарете - не такой уж и хитрый фокус. Кстати, здесь очень хорошо сработала
именно наша методика. Я предлагаю мать детей из лечебницы не выпускать.
Но... - небритый поднимает палец, останавливая Павла Прокопьевича, который
хочет что-то возразить, - но клятвенно заверить детей, что ее выпустят в
ближайшие дни.
- Как вы не поймете! - горячится Павел Прокопьевич. - Они как-то
узнали, что мать не собираются выпускать! Как, спрашивается?
- Вот и нужно выяснить - как, - небритый берет в руки стакан, смотрит
коньяк на свет, отхлебывает маленький глоточек. - Все ведь очень просто. Ну,
в конце концов, раз вы так беспокоитесь, пусть самой матери скажут, пусть ее
клятвенно заверят, почему бы и нет, что ее выпишут в ближайшие дни, что
нужно понаблюдать ее, что правила таковы, в конце концов. Не можем же мы
пойти на поводу у детей! И потом, смягчив меры воздействия, мы провозимся
гораздо больше отпущенного нам срока. Это вы понимаете? Как вы считаете,
Иван Андреевич? - обращается он к старшему.
- Обсуждайте, обсуждайте, - говорит Иван Андреевич. - Я потом приму
решение.
- Я считаю, - продолжает небритый, - что методику, зарекомендовавшую
себя в ряде предшествующих экспериментов, менять не стоит. Это мое твердое
убеждение.
- Но так мы можем просто-напросто наломать дров! - возражает Павел
Прокопьевич. - Мы с вами не можем противопоставить этим детям ничего! Если
они обозлятся настолько, что пойдут на нас войной, то тут я не ручаюсь за
сохранность наших с вами голов! Эта девочка, она очень импульсивна и мы
должны это учитывать. Методика методикой, но не нужно объявлять ее догмой. В
конце концов, в вашей власти, Иван Андреевич, изменить методику с учетом
открывшихся обстоятельств. И это - МОЕ твердое убеждение.
- Да, но вы сами видите, что попытка разбудить в них хвастовство не
привела ни к чему, - говорит небритый. - Они оказались очень сдержанны. По
вашему, девочка очень импульсивна, но я так не думаю. Они дети, но не
хвастаются своими поистине необыкновенными способностями, хотя детям
свойственно прихвастнуть. Смягчив методику, мы можем провозиться намного
дольше отпущенного нам времени.
- Хорошо, - говорит Иван Андреевич, слегка хлопнув ладонью по столу. -
Я выслушал вас. Вы оба правы. Поэтому действовать будем так. Что касается
матери детей, то здесь я полностью согласен с Игорем Иннокентьевичем. Матери
пообещать, что ее выпишут в среду, например. Пусть сообщит об этом детям.
При этом всеми доступными нам средствами отследить эту связь. Что касается
методики воздействия, то тут мы немного пойдем навстречу Павлу Прокопьевичу.
Но немного. Смягчить муштру, и только. Немного ослабить контроль за
распорядком. Но заставьте их надеть красные галстуки! Пионерия тем и была
хороша, что она унижала личность, нивелировала ее, делала такой, как все.
Именно поэтому она и входит в нашу методику. Да, и никаких купаний в море!
Решительно никаких!
- Может быть туда действительно запустить акул? - спрашивает Игорь
Иннокентьевич.
- Не надо никаких акул! - Иван Андреевич делает рубленый жест рукой. -
Только запрет. Отслеживайте их перемещения и пресекайте всякие попытки
искупаться. На что у нас здесь вожатые? Пусть работают! Все, господа.
Совещание окончено.
Смотрители встают, почтительно пожимают руку Ивану Андреевичу и
выходят.
* * *
- Вот так, - говорю я. - Ты только не дергайся, ладно?
Наташка сидит, смотрит в одну точку и молчит. Я заглядываю ей в глаза,
они синие, бездонные и печальные.
- Сволочи, - говорю я неуверенно, думая о том, ЧТО выкинет сейчас
Наташка.
- А может быть это тоже часть их методики?
- Что ты имеешь в виду?
- Ну, то, что они дали нам подслушать их беседу, это тоже часть плана.
Как они там говорили? Разозлить нас? Ну, вот они и пытались разозлить.
Маму-то они выпускать не хотят.
- Да ну, - с сомнением говорю я. - Не может быть, чтобы они оказались
такими умными, что предусмотрели то, что мы можем их подслушать.
- Так ведь у них методика такая! Проверенная на множестве детей. Таких
детей, вроде нас!
- Все равно, не верю!
- Да это не важно, - Наташка выглядит усталой и равнодушной. - Важно
то, что маму они выпускать не хотят.
- И что будем делать? Устроим им свистопляску?
- Нет, - говорит Наташка и я в очередной раз удивляюсь. - Они именно
этого и ждут. Вот послушай, что мне сейчас пришло в голову. Если они умеют
ставить такие наваждения, как море и акулы, то не наваждение ли и этот
лагерь, и дети, и домики? Такое сильное наваждение, что даже твой экран от
него не спасает. Поэтому, если мы здесь все разнесем по бревнышку, по
кирпичику, для них это будет просто часть плана, часть их чертовой методики,
они просто узнают о наших возможностях, то есть достигнут своей цели.
Поэтому я думаю, нам нужно сидеть тихо. Ну, не смотри на меня такими
большими глазами. Я не понимаю, чему ты удивляешься? Ну, если хочешь - я
повзрослела, да. Поумнела, может быть. А может быть, я просто переняла твою
рассудительность и неторопливость. А ты перенял мою импульсивность - ты
теперь сам предлагаешь устроить им показательные выступления. Мы
растворяемся друг в друге, вот что. Да это и не мудрено - у нас ведь общие
мысли.
- Так что же? - спрашиваю я, - ничего не будем делать? А как же мама?
- Вот что, - Наташка стискивает мою руку. - Сделаем так. Разберемся во
всем как следует - кто это, что это и зачем это, а потом удерем отсюда.
Может быть, нам удастся от них отделаться. А если мы удерем сейчас, они от
нас не отстанут. Не дадут нам жизни, понимаешь? А мама... Ей придется еще
немного побыть в больнице. Потом мы вызволим ее оттуда.
- Понимаю. Ладно. Я согласен. Только... Наваждение, говоришь? Надо
проверить.
Валька вдруг исчезает. Остается только его рука, сжимающая мою ладонь.
Я обалдело смотрю на эту руку. Пальцы руки разжимаются и она исчезает следом
за Валькой. Я понимаю куда он пошел: в призрачный мир.
- Валька, - мысленно зову его, - возвращайся, я все поняла.
Но Вальки нет и мои мысли до него не доходят - я чувствую это. Они
словно повисают в воздухе и беспомощно висят, как белье на веревке.
- Ну вот, - думаю. - Пропал. А зачем? И так все ясно.
Его нет минут пять, десять, не знаю сколько. Мне уже плохо, очень плохо
без него, кружится голова, горло жжет, сердце бьется неровными сильными
толчками. Я прислоняюсь головой к деревянной стойке беседки, хватаюсь за
стойку рукой, чтобы не упасть. Но Вальки все нет и нет, и я уже думаю о том,
что надо было мне пойти за ним, не оставаться одной. А он-то тоже хорош!
Бросил меня, смылся, а мне очень плохо, очень... Рука слабеет, я сползаю со
скамьи на землю, глаза закрываются, я улетаю куда-то в темноту...
Я возвращаюсь довольный - я выяснил все, что хотел. Наташка! Что с ней?
Она лежит на земле, глаза ее закрыты. Наташка, Наташка! Я тормошу ее, сжимаю
ее безвольную ладошку. Наташка! Что случилось? Меня не было слишком долго?
Но я же ничего не почувствовал, мне не стало плохо в том, призрачном, а
точнее, в настоящем мире... Наташка! Я щупаю пульс у нее на запястье
- пульса нет! На шее - пульса нет?.. Есть! Есть пульс! Я поднимаю
Наташку на скамью, кладу ее голову себе на колени, глажу ее светлые волосы.
Из глаз у меня капают слезы. Наташка, прости! Я не хотел. Ну, оживай скорее!
И Наташка оживает, медленно, но верно. Вот уже глаза ее открываются, в них
боль и мука...
- Наташка, милая, прости меня! - бормочу я, а слезы капают ей на лицо.
- Ничего, - шепчет она сухими губами. - Все хорошо, ты вернулся. Тебя
так долго не было... Закрой душ.
- Какой душ? - не понимаю я.
- Какой, какой, - Наташка улыбается. - Который из глаз капает.
- Фу! - выдыхаю я. - Слава Богу, ты оклемалась! Уже шутить изволите?
Это хорошо.
Наташка встает, прижимается ко мне, улыбается.
- Голова кружится, - сообщает она. - Ну и плохо же без тебя! Почему так
долго?
- Прости. Я не заметил, что долго, мне показалось минуты две, не
больше. Ну правда. Может там время течет по-другому?
- Скорее всего дело не во времени, - слабо говорит Наташка. - Когда ты
ушел, я пыталась позвать тебя, но мысли до тебя не доходили. Между нами
прервалась связь, вот от этого мне и стало плохо так быстро. Только странно,
что ты ничего не почувствовал. Ну, рассказывай.
- А что рассказывать? Никакой там не призрачный мир, а самый настоящий.
Призрачный мир - здесь. Кстати, холодно там, я чуть не околел за две минуты.
Все, как и должно быть. Интересно, почему холод не входит в их методику? Вон
там, за леском, которого в том мире, к слову, и нет совсем, проходит шоссе,
за ним поселок с железнодорожной станцией. У меня такое ощущение, что эта
станция совсем недалеко от нашего города. Так что тут не только море
фальшивое, но и лагерь, и дети в нем, мне кажется, тоже. Вон там стоит
деревянный дом, в котором мы и живем, видимо. Словом, классное наваждение
нам устроили, вот что. Надо отсюда сматываться. И, чем скорее, тем лучше.
- Погоди, не торопись, - Наташка выглядит уже вполне здоровой. -
Смыться мы всегда успеем. А ты помнишь, как мы сюда попали? Нас похитили у
дверей нашей квартиры. Ну, смоемся. Ну, вернемся. А дальше что? Нас снова
похитят? И устроят более совершенное наваждение? Я этого не хочу.
- А что предлагаешь ты?
- Поиграть в их игру. И построить свое наваждение - для них.
- Хорошая мысль! - радуюсь я. - Только... Мы уйдем, уйдет и наваждение.
- Надо сделать так, чтобы не ушло. Не думаешь же ты, что кто-то из
Смотрителей сидит специально и целыми днями только тем и занимается, что
наводит на нас это наваждение? - Наташка обводит рукой лагерь.
- Не знаю. Я вообще не представляю, как это делается.
- Я тоже не представляю, - вздыхает Наташка. - Надо подумать над этим.
Говоришь, сегодня выходной? А завтра они начнут применять к нам свою
методику? Вот они что у нас узнают! - она сворачивает из тонких пальцев дулю
и тычет ею в разные стороны. - Пошли к этим нелюдям!
- К кому?
- Ну к этим, которые дети из нашего отряда.
- Почему они нелюди? - спрашиваю я. - Это мы с тобой нелюди. А они -
плод нашего воображения.
- Вот и есть нелюди, - упорствует Наташка. - Интересно - а доктор? А
Никита? Тоже, как это, плод нашего воображения?
- Да кто ж их знает? Послушай, как ты собираешься узнать, кто нас сюда
затащил?
- А мне это знать и не обязательно! Мне надо знать, как от них
избавиться, а кто они, да зачем - это дело десятое.
- А мне вот не десятое, - говорю я. - Мне кажется, это военные.
- Военные? И каким боком здесь военные?
- Как каким? Как каким? Представляешь, наступает вражеская армия, и тут
вылазишь ты, делаешь что-нибудь такое и армии больше нет. Победа! Ура! Все
ликуют, тебя носят на руках, и все такое.
- Чего это я вдруг вылазить буду? - Наташка смотрит на меня
подозрительно.
- Ну не ты, а кто-то, подобный тебе. Думаешь, для чего они нас тут
изучают? Чтобы применить наши возможности в мирных целях? Или чтобы
нобелевскую премию получить? Ну уж нет! Изучат нас, понаделают таких как мы
в нужном количестве, и все дела.
- Это как же они понаделают?
- Ну, не знаю, как. Как-нибудь. Откуда мы знаем, что они умеют. Слыхала
же, что мы у них далеко не первые. Конечно, ТАКИЕ, как мы, у них впервые и
это для них большая удача. Вот что я думаю.
- Да, - тянет Наташка. - Может быть ты и прав. Послушай. Мне вот только
сейчас пришло в голову. А вдруг они подслушивают за нами? Это значит, что
они знают все наши планы.
- Эх ты! - я смотрю на нее снисходительно. - Только сейчас об этом
подумала! Я уже давно позаботился, чтобы они нас не слышали. Помнишь, как
Смотритель зашел в лазарет? Он принес такой жуткий гул, словно рой пчел
залетел. Помнишь? Ну так вот. Я тоже у тебя не совсем дурак. И, кроме
экрана, я поставил еще и глушилку. Странно, что ты ее не заметила. Ах, ну
да, я же убрал звук, и ты ее просто не слышишь. В общем, они нас не смогут
подслушать.
- Это ты молодец, - говорит Наташка, глядя на меня восхищенно. - А эта
глушилка, она только когда мы вдвоем разговариваем, или всегда?
- Когда вдвоем. Они могут слышать неясное бормотание, будто мы
разговариваем тихо-тихо и невнятно, а если попытаться из этого бормотания
выделить отдельные слова и вообще, что-то понять, то ничего не получится.
- Здорово! - говорит Наташка. - Слушай, по-моему, надо маму навестить.
- Точно!
Со стороны это выглядит так, будто мальчик и девочка сидят в беседке,
обнявшись и о чем-то тихо беседуют. А на самом деле между нами сидит наша
мама.
- Валя! Наташа! Как я рада вас видеть! У вас все хорошо?
- Все хорошо, - отвечаю я, а Валька подтверждает мои слова кивком.
- А меня в среду обещали выпустить, - говорит мама. - А вас нет. Как я
без вас буду?
- Мам, - говорит Валька. - Они тебя не выпустят, пока мы здесь.
- Но мне главврач пообещал...
- Я знаю, - Валька грустно улыбается. - Они что хочешь могут пообещать.
Мы тут разговор один подслушали. Да, мам, мы знаем, что подслушивать
нехорошо. Но этот разговор касался нас с Наташкой, даже не то, что касался,
этот разговор о нас и был. И про тебя они говорили.
Валька подробно пересказывает маме подслушанный разговор, а я сижу,
закрыв глаза и наслаждаюсь маминой близостью.
- Вот как, - растерянно говорит мама. - Ребята, бегите оттуда! Бегите,
как можно скорей!
- Мам, ты еще не все знаешь, - грустно говорит Валька.
И он рассказывает маме о наваждениях.
- Так что, мам, убежать-то мы убежим, это не проблема, но что будет
дальше? Снова переезжать из города в город? Бегать, как зайцы? Все равно
рано или поздно поймают. Ведь так? Мы должны придумать что-то такое, чтобы
от нас отстали. Навсегда. Мы пока не знаем, что и как, но мы придумаем.
Обязательно!
- Вот так так... - мама совсем растерялась. - Я всегда боялась
чего-нибудь в этом роде. Ну почему, почему вы не такие, как все? Это
наказание. Это наказание за какие-то мои грехи. Я чем-то прогневила Бога. Но
чем? Чем?
- Мам, не надо, - просит Валька. - Бог здесь ни при чем.
- А кто при чем? - мама смотрит на Вальку влажными глазами. - Дьявол?
- Мам, и дьявол тут тоже ни при чем. Ну мы же не ведьмы какие, честное
слово! И никакое это не наказание! Не думай так, прошу тебя. А то
получается, что тебя наказали такими детьми, как мы.
- Ну что ты, Валечка! - мама гладит его по голове, в глазах у нее
слезы. - Простите меня, детки, я и правда говорю всякие глупости. Конечно,
это никакое не наказание, это счастье мое. Знаете, как я радовалась, когда у
меня Валя родился. А потом Наташа. Конечно, никакое это не наказание. Все у
нас будет хорошо! Я в это верю! Вы что-нибудь придумаете. Обязательно! И мы
с вами станем жить тихо, мирно и счастливо. Ведь так, Валя?
- Так, мама! - с силой отвечает Валька.
Я поднимаю голову с маминого плеча и тоже говорю:
- Мам, да мы уже все придумали. Только пока не знаем, как этого
добиться. Я думаю, что нам не понадобится много времени. Ведь мы всего один
день здесь, а уже всю кухню раскусили.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг