- Хорошо, ребята. Вы обо мне не беспокойтесь, у меня все в порядке. Я
потерплю еще в лечебнице. Меня тут не обижают, так что не думайте ничего. А
как вы думаете, они меня когда-нибудь выпустят?
- Выпустят, - отвечает Валька. - Точнее, мы тебя вызволим оттуда, когда
здесь закончим. И тогда к нам уже никто не пристанет.
Мы прощаемся с мамой, которая, несмотря на наши уговоры, продолжает
плакать, то есть не то, чтобы рыдать в голос, но слезы у нее капают. Понурив
головы, бредем к нашему корпусу, и тут слышится горн, призывающий на ужин.
Встречаем своих, пристраиваемся в конец строя и кое-как ковыляем в сторону
столовой.
Вечером в клубе устраивается дискотека, но мы с Наташкой на нее не
идем. Однако наш отряд весь с радостью марширует в клуб, который находится
рядом со столовой. Оттуда долго слышатся громкие металлические звуки из
репродуктора, напоминающего уличную урну для мусора. Я быстро засыпаю,
несмотря на обилие впечатлений, но чувствую, что Наташка долго не спит,
думает. Пусть думает, может быть, сообразит что-нибудь.
Рано-рано утром звучит горн и включается громкая бравурная музыка.
Наташка накрывается одеялом с головой и бормочет что-то насчет того, что она
сейчас взорвет все тут к чертовой бабушке.
- Эй, эй, - говорю я. - Не надо тут все взрывать. Вставай пришел.
Наташка высовывает из-под одеяла свои огромные глазищи, хлопает
длинными ресницами:
- Кто такой вставай и откуда он пришел? Гони его отсюда!
- Не могу.
- Ну Валька! Оставь меня в покое со своим вставаем!
И тут дверь в нашу комнату распахивается и на пороге возникает Федя со
зверским выражением на лице.
- Подъем! - орет он.
- Что ты сказал? - спрашивает Наташка из-под одеяла.
- Подъем, - говорит Федя уже менее громко и менее уверенно.
- Федя, - мурлыкает Наташка, - опять ты приходишь, и ни с того, ни с
сего начинаешь орать. Поверь мне, Феденька, это не прибавляет тебе
авторитета. Скорее, наоборот. С каждым твоим криком я все меньше и меньше
тебя уважаю. Прикинь, если ты будешь и дальше так орать, то настанет день,
когда я совсем перестану тебя уважать. И тогда... - Наташка вдруг
выскакивает из-под одеяла и истошно вопит: - Тогда я тебя съем!
Федя бледнеет, и непонятно, то ли от неожиданности, то ли от злости.
- Я вас предупредил, - тихо сообщает он и, пятясь, выходит из комнаты.
- Вставай пришел! - кричу я, стаскивая с Наташки одеяло, под которое
она успевает нырнуть.
- Ну вот, - ворчит она, пытаясь отобрать у меня одеяло. - Еще один.
- Кто рано встает, тому Бог дает.
- Что дает?
- Все дает.
- Так уж и все? - Наташка сидит на кровати в футболке и трусах и ждет
продолжения - что же там такое дает Бог тому, кто рано встает.
- Лежебока ты, Наташка, - добродушно говорю я.
- Я? Я - лежебока?! - возмущается она и неожиданно соглашается:- Да, я
лежебока. Это очень плохо, да?
- Наверное, - я пожимаю плечами. - Пошли умываться. А то опоздаем на
завтрак, останемся голодными, будем злыми и нехорошими, и... - дальше я
продолжаю мысленно, - выложим Смотрителям все, что мы умеем, и даже больше.
- Насколько больше? - спрашивает Наташка, одеваясь.
- Намного. Я побежал в туалет.
- Ну беги, беги, - усмехается Наташка. - А то наделаешь в штаны, над
тобой смеяться будут.
- Дура ты, Наташка, - смеюсь я.
- Ну, если я дура, - рассудительно отвечает Наташка, - то и ты дурак.
Я смеюсь и выбегаю из комнаты. Потом мы умываемся, потом строимся на
завтрак, а после завтрака начинается муштра. Долгожданная, всеми обещаемая
муштра. Начинает действовать методика, значит. Наш вожатый Федя пыжится от
важности своего дела, заставляет нас ходить по футбольному полю, мы
старательно топаем по траве, сбиваемся, Федя орет. И как у него голосовые
связки только выдерживают? Дальше - хуже. Федя замечает, что мы с Валькой
совсем не умеем ходить строем, не то, что поворачивать или разворачиваться,
а просто ходить. Он усаживает отряд на скамейки, и вплотную занимается нами.
- Терпи, Валька, терпи, - уговариваю я мысленно, на что Валька
отвечает:
- Что делается, что делается! Это ТЫ меня уговариваешь терпеть? Я
сейчас упаду.
- Нельзя тебе падать. Нарушится строй, я на тебя наступлю и тоже
свалюсь. Феденьку кондрашка хватит, чего доброго. А Смотрители подумают, что
это мы с тобой его ухайдакали.
И тут Феде приходит в голову гениальная мысль о том, что на нас до сих
пор нет галстуков. Он объявляет перерыв для того, чтобы мы сбегали в корпус
и повязали галстуки. Мы нарочито медленно плетемся за галстуками, Федя
кричит вслед, чтобы пошевеливались, на что я резонно отвечаю ему, что он нас
совершенно загонял, у нас не осталось никаких сил и что мы сейчас вообще
грохнемся на землю и умрем тут же, не сходя с места, и наша смерть будет на
его, Фединой, совести.
Повязываем галстуки, возвращаемся на поле, и Федя с наслаждением
продолжает издеваться над нами. Внезапно он замолкает, дикими глазами
смотрит на нас. Мы останавливаемся, переглядываемся, я замечаю, что на
Вальке галстук синий, а на мне - зеленый.
- Валька! - говорю мысленно. - Его же сейчас кондрашка хватит, смотри,
как он глаза выкатил. И вообще, мы же договорились, чтобы ни-ни.
- Да ладно, - соглашается Валька и галстуки становятся красными.
- Эй, - говорю я. - Не хватало только, чтобы мне пришлось за тобой
следить и удерживать от опрометчивых поступков, как раньше ты меня
удерживал.
- Ладно, ладно, - смеется Валька. - А хорошо бы тебя так проучить. Ты
бы поняла, каково мне было все это время.
- Что у вас там с галстуками все время происходит? - озадаченно
спрашивает Федя.
- Никак нет, господин капрал! - рявкаю я. - У нас никаких проблем,
господин сержант! У нас все тип-топ! Смирно! Вольно! Выходи строиться! Назад
шагом марш!
И тут Федя то ли перестарался, то ли я его слишком сильно достала,
только он подбегает ко мне и замахивается. В следующее мгновение на него
налетает Валька, они валятся на траву, сцепившись.
- Не вмешивайся! - только и успевает крикнуть Валька мысленно.
Федя выше на полголовы и тяжелее. Он сначала растерялся и Валька
оказывается сверху, но потом берет себя в руки и подминает Вальку под себя.
Удерживая Вальку одной рукой, он замахивается другой для удара, но
останавливается, медленно встает и за руку поднимает Вальку.
- Ладно, я не сдержался, - говорит он, тяжело дыша. - Но она меня
достала. Вот, гляди! - кивает он на меня, потому что в этот момент я
показываю ему язык.
Ну, извинения нами всегда принимаются. Федя объявляет перерыв на десять
минут, мы отходим к своим, которые все это время весело проводили время,
глядя на бесплатное представление в виде нас с Валькой. Пацаны смотрят на
Вальку одобрительно, девчонки хихикают. Я смотрю на них и думаю: "Неужели
все они не настоящие? Не может быть!"
- Почему не может? - спрашивает Валька.
- Ну сам посуди, зачем Смотрителям наводить такое сложное наваждение,
если вполне можно набрать десяток-другой детей, у которых родители алкаши, и
которые никогда не бросятся на их поиски, если их на пару месяцев обеспечить
выпивкой?
- Но они же должны быть необычными, эти дети...
- Так в чем же дело? Мы с тобой необычны, но это же не значит, что
таких, как мы, больше нет. Ведь так?
- Ну так, - неохотно соглашается Валька, а сам в это время объясняет
Пашке и Витьке, почему он не смог одолеть Федю.
Десять минут быстро проходит, и Федя снова принимается за нас, на этот
раз, за всех. Мы старательно маршируем по полю, поворачиваем,
разворачиваемся и не пытаемся использовать свои возможности для того, чтобы
Смотрители могли о них узнать. Потом урок муштры заканчивается по сигналу
все того же горна, и мы снова отдыхаем на скамейке.
Следующим уроком - физическая подготовка. Кстати, после вчерашних
приседаний у нас с Наташкой жутко болят ноги и бегать по кругу для нас
мучительно неприятно. Однако уже через двадцать минут бега и всяческих
упражнений мы забываем о боли в ногах, потому что нагрузка очень большая, у
нас градом катится пот и мы тяжело дышим. Как загнанные лошади, по
определению Витьки, которому тоже трудно, благодаря лишнему весу.
В перерыве мы опять сидим на скамьях, отдуваемся и вытираем пот.
Наташка заводит разговор:
- Послушайте, и что, тут каждый день такая маета?
- Я же говорил, что муштрой достают, - говорит Пашка. - Сейчас после
физкультуры опять маршировать будем.
- Ничего себе! - Наташкины глаза становятся еще больше, хотя это,
кажется, уже невозможно. - Вот это да! И опять Федька будет над нами
измываться? Ну и ну! А уроки тут бывают?
- Какие уроки? Сейчас же каникулы! - на Наташку смотрят с недоумением.
- Ах, ну да, ну да, - Наташка делает вид, что смущается и
переглядывается со мной. Какие каникулы в конце апреля?! - Честно говоря, я
не понимаю, как вы все это терпите так долго. Я, например, уже на пределе.
Мне здесь не нравится, вот! Это же тюрьма! Кругом море с акулами - это лучше
всякого высокого забора с колючей проволокой и сторожевыми вышками.
Заставляют маршировать. Спрашивается - зачем? Что тут, солдат из нас делают?
Физическая подготовка эта. Зачем? Ну да, мы станем здоровыми и выносливыми.
Это хорошо. Пусть. Тюрьма, она тюрьма и есть. Вам тут хорошо?
- А что делать-то? - спрашивает Танька.
- Удрать отсюда! - Наташка понижает голос и наклоняется к слушателям. -
Никто не пробовал? А почему не пробовали?
- А как пробовать-то? - недоумевает Пашка. - Вплавь, что ли?
- Зачем же вплавь? - удивляется Наташка. Продукты сюда привозят или все
эти бананы и апельсины здесь выращивают?
- Ну... - тянет Пашка. - Привозят, наверное.
- Что значит наверное? - наседает Наташка. - Никто не видел, что ли? Ну
странные вы какие-то. Живете тут черт знает сколько времени и не удосужились
поинтересоваться, на чем сюда продукты привозят. Зоя! - Наташка неожиданно
поворачивается к Зойке, та даже вздрагивает. - Ты часто домой отсюда ездишь?
- Ни разу еще не ездила, - Зоя растерянно хлопает глазами.
- А родители твои приезжают?
- Мама один раз приезжала.
- Ага, а на чем?
- Ну, не знаю...
- Эх! - досадует Наташка. - Я же говорю - странные вы. Такое у меня
впечатление, что вы и рады жить здесь, в этой тюрьме. А что? Кормят? Кормят.
Даже вон на полдник фрукты дают. Плохо, что ли? Совсем не плохо, а даже
хорошо. Раз в месяц в море позволяют искупаться. Или чаще? - Наташка обводит
всех глазами, но никто не отвечает. - Ну вот. Я же говорю - тюрьма. Я
понимаю, вам дома не ахти. Но разве можно заменить свободную жизнь на тюрьму
на том основании, что в тюрьме сытнее и спокойнее? Ну, что вы молчите?
- А что говорить? - бормочет Пашка.
- Да ладно, - Наташка машет рукой. - Не надо ничего говорить, все и так
ясно. Вам здесь хорошо, и ладно. А нам с Валькой здесь плохо. Правда ведь,
Валька? - я киваю. - Ну вот. У нас мама хорошая, мы ее любим. Так что нам
тут оставаться не резон.
- Валька, твоя глушилка не работает сейчас? - слышу Наташкины мысли.
- Нет.
- Ну вот и хорошо. Пусть немного почешутся, когда узнают, что мы
смыться задумали.
- Гляди, стратег какой! - восхищаюсь насмешливо.
- Ладно, ладно, - говорит Наташка. - Смейся, смейся. Они хотят НАС
разозлить, а мы будем ИХ злить. Посмотрим, кто из нас разозлится. Что-то мне
так кажется, что они. А ты как думаешь?
- А никак. Давай разозлим, что же. Покажем, кто в доме хозяин.
- И что? - Пашка весь подается вперед. - Когда же вы собираетесь
смыться?
- Когда, когда, - важно говорит Наташка. - Когда у нас будет план. Пока
у нас плана нет. Но он будет! - Наташка поднимает палец и все глядят на этот
палец как зачарованные.
Потом, когда приходит Федя и заставляет нас в очередной раз строиться,
к нам на минуту подбегает Марина и шепчет мне на ухо:
- Ребята, возьмите меня с собой, ладно? Только никому не говорите,
хорошо?
- Хорошо, - шепчу я в ответ. - Я только Вальке скажу, ладно? Он
надежный, за него не бойся, он не проболтается.
Но Марина уже не слушает, отходит от меня.
- Как ты думаешь, - мысленно говорю Вальке, - для чего она так сказала?
Она хочет втереться к нам в доверие или и в правду собралась бежать вместе с
нами?
- Не знаю, - отвечает Валька. - Если по лицу можно судить, то у нее
хорошее лицо. А как у нее мысли, ты не пробовала прочесть?
- Пробовала. Нормальные мысли вроде бы. Только теперь я уже ни в чьих
мыслях не уверена. А вдруг она - наваждение?
- Ну вот, - говорит Валька. - Ты же сомневалась в том, что может быть
такое наваждение.
- Я не в том сомневалась, братец, не путай. Я сомневалась в том, что
нужно было прикладывать столько усилий для того, чтобы обеспечить нас
компанией. Кроме того, тут еще есть дети. Разве ты не заметил? Допустим, что
большинство из них - нормальные ребята из плоти и крови. Но кто-то из них
вполне может быть и не настоящим. А кто-то может быть и шпионом. Хотя, если
человек нормальный, живой, то у него мысли могут быть либо нормальные, либо
не нормальные, а у Маши мысли вполне нормальные, значит - она не шпион. Но
она может быть наваждением...
- У меня сейчас ум за разум зайдет! - стонет Валька.
- Не бойся, не зайдет, - хохочу я. - Я не позволю ему зайти. Кстати! Ты
заметил, что у тебя голова уже не чешется от мыслей? От моих мыслей.
- Заметил. Твои мысли становятся моими...
- Вот-вот. А твои - моими. И это - хорошо!
- Чего хорошего?
- Пока не знаю, - задумчиво говорю я. - А когда узнаю, мы отсюда
смоемся. Причем смоемся так, что никто даже и не почешется. Вот.
- Ну-ну, - говорит Валька. - Давай думай, голова.
А тем временем наступает обед и мы вяло маршируем в столовую. Ноги у
меня подкашиваются и я почти падаю на скамью, не в силах поднять руки к
столу. Ем, совершенно не разбирая вкуса. Этот Федя нас просто измочалил
своей шагистикой и физической подготовкой. Хорошая у них методика, нечего
сказать. У меня уже зреет протест, я возмущена царящими здесь порядками, и,
если бы я не знала, что таким образом из меня выжимают все, что я умею, я
уже начала бы принимать меры. Ну, например, закинула бы Федю на крышу
столовой. Или еще что. Хорошо, что я знаю о том, что Федя здесь совершенно
ни при чем. Или при чем? Эх...
После обеда нам дают отдохнуть часок, а потом - сон-час, так что до
самого ужина можно не ожидать упражнений в строевой ходьбе. Раньше мне
нравились солдаты. Более того, я даже сама хотела быть солдатом, над чем
Валька неизменно смеялся, говоря, что женщин в солдаты не берут. Как же не
берут, когда я сама видела женщин в форме? Да, хотела быть солдатом. Смешно,
да? А теперь - не хочу. Вот. Как подумаю, что они этой шагистикой каждый
день занимаются, так и все. Может быть у военных тоже такая методика -
узнать возможности солдата путем его раздражения? Ба! Так ведь это же
военные и есть! Вот откуда муштра! Или какое-нибудь подразделение этого...
как его... ФСБ. Тайное и совершенно секретное. Интересно, - вдруг приходит
мне в голову мысль, - а как выглядит наш лагерь снаружи? Ведь должен же он
быть защищен от проникновения случайных людей. Может быть, все-таки, колючая
проволока, вышки, солдаты с пулеметами, надписи "Стой! Запретная зона.
Стреляют без предупреждения."? Или военные без предупреждения не стреляют?
А, ну да, первый выстрел в воздух, а уж второй, если продолжают лезть - в
цель. Ух!
- Никакой колючей проволоки я не видел, - неожиданно слышу Валькин
мысленный голос. - Его просто нет, нашего лагеря, вот и все.
- Ух ты, это я не заметила, как ты влез в мои мысли.
- Я и не влезал, - озадаченно говорит Валька. - Я сидел и думал о том,
как выглядит наш лагерь снаружи, а тут ты со своей колючей проволокой.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг