рот рукой. - Вздор, говорю. У Кузьмина писательского таланту ни на грош.
Графоман, да и только.
- Ты, Витя, дурак, или кто? - спросил Корзунов, глядя с
непритворным ужасом. - Я ж тебе объяснял, что писать так, как Кузьмин
тоже талант нужен. Или не объяснял? Тебя вот издают такими тиражами? Про
тебя по телевизору трещат день и ночь? Ты премии получаешь? Сколько
книжек ты издал? Три? Четыре? И что? Тебя хоть раз остановила на улице
девчонка с горящими глазами, чтобы выпросить автограф?
- Было...
- Врешь! - убежденно сказал Корзунов. - На тусовках было, не спорю.
Но там у всех автографы просят, даже сами фэны друг другу в книжечки
пишут. На долгую добрую память. А? Ну согласись, согласись!
Послышался стук, и робкий голос жены Корзунова поинтересовался, не
нужно ли чего-нибудь мужчинам. Хозяин высунул голову за дверь,
забормотал:
- Душа моя, у нас очень важный разговор, нам не надо мешать.
- Ну, так что? - грозно спросил он у Прошина, нависая над ним.
Прошин пожал плечами, поежился.
- Враки все это, - произнес неуверенно.
- Ну конечно! Ну конечно! - Корзунов хлопнул себя по толстым
ляжкам, принялся ходить из угла в угол. - Враки, а что ж еще! А ты
попробуй! Попробуй, а потом скажешь, враки или нет. - Он остановился у
стола, постоял минуту, потом резким движением разлил водку по рюмкам,
поднял свою, осушил. Прошин неуверенно последовал примеру.
- Да я уж и так думаю, - проговорил Прошин, поглядывая на приятеля,
- может и правда заплатить?
- Заплати! - Корзунов навалился на Прошина, зашипел в ухо: -
Заплати! Я тебе двадцатку дам, если окажется надувательство - можешь не
отдавать. А?
- Ну?! - поразился Прошин.
- Вот и ну! Я сказал, значит, можешь не отдавать. А если правдой
окажется - отдашь как миленький. Послушай, талант - это такая штука,
которая ни алгебре, ни физике неподвластна. Чем черт не шутит? А?
- Вот хрень! - после долгой паузы с тоской выговорил Прошин. - У
меня только тридцать, да твоя двадцатка - полсотни еще не хватает...
- Это мы мигом! - Корзунов схватил трубку радиотелефона, принялся
тыкать в кнопочки дрожащим толстым пальцем. - Сейчас обзвоним всех,
насобираем!
Прошин уверенным шагом шел к Ройстерману, перепрыгивал лужи и
старательно обходил участки грязи, перемешанной башмаками прохожих. Во
внутреннем кармане пиджака лежала толстая банковская пачка. Входя в
подъезд, он тщательно вытер ноги о жесткий коврик у порога, поднялся по
лестнице.
Дверь открыл сам старик.
- Так, - сказал он, разглядывая писателя, который старался не
смутиться и не отвести взгляда. - Насколько я помню - господин Прошин
собственной персоной?
- Я деньги принес, - буркнул писатель и сглотнул неожиданно
сгустившийся комок.
- Ну, заходите! - весело сказал Ройстерман.
Они прошли в кабинет. Старик взгромоздился на стул, Прошин
неуверенно присел в кресло. Помолчали. Прошин спохватился, достал пачку
тысячных купюр, аккуратно положил на стол.
- Вот, - сказал он и кивнул в сторону денег. - Соблаговолите
расписочку...
- Что? Расписку? - вскричал старик. - Ах, ну да, ну да.
Он достал лист бумаги, раскрыл старинный чернильный прибор,
обмакнул перо с янтарной ручкой, очень четким почерком написал расписку,
залихватски подписался, осушил чернила массивным пресс-папье и протянул
лист Прошину. Тот прочитал, подтолкнул деньги пальцем. Старик взял
пачку, небрежно бросил в ящик стола. Возникла неловкая пауза. Потом
Прошин кашлянул, жалко улыбнулся:
- Эээ... А как же... товар?
- Товар? - старик вдруг захохотал. Потом резко оборвал смех. - Ах,
да... Извините, просто вы очень веселите меня. Я не могу смотреть на вас
без смеха. Товар ваш такого рода, что его не взвесишь, не отмеришь и не
нальешь. Но материальное воплощение вам будет, не беспокойтесь. Да вот и
оно! - с этими словами он протянул Прошину еще один лист бумаги, мелко
исписанный почти полностью. - Возьмите. Нет-нет, не читайте сейчас, все
равно ничего не поймете! Потом, потом, когда придете домой. Да никому не
показывайте! Ни жене, ни детям, ни Корзунову! Корзунову именно ни в коем
случае! Иначе колдовство пропадет...
- Колдовство? - слабо выдохнул Прошин.
- Ну,а вы как думали? Я ведь не господь бог. Я скорее...Но не будем
о грустном, - старик осклабился, показав большие желтые зубы. - Спрячьте
лист и поспешите домой. И никому! Помните об этом!
Прошин не вышел, выплыл из кабинета. Каким-то непонятным образом он
оказался на улице, огляделся и поплыл к подворотне. Он не чувствовал
собственного веса. Он летел, летел!
Прибежал домой, проскочил мимо удивленной жены в кабинет, заперся
на замок, постоял в раздумье - замок показался ему не совсем надежным.
Выбежал в прихожую, схватил швабру, метнулся назад. Заложил шваброй
ручки двери, замкнулся. С той стороны неуверенно поскреблись, и голос
жены поинтересовался, что такое он делает.
- Не мешай мне! - прорычал Прошин, с разбегу бросился в кресло.
Достал листок, полученный от Ройстермана, вгляделся в него. Ему
ничего не удалось понять. Какие-то буквы, кое-где мелькают слова, но
когда к ним возвращаешься взглядом, их уже нет. "Глупость", "талант",
"деньги" - эти слова встречаются часто, но исчезают, исчезают, и нет
никакой возможности их поймать.
- Витя, - послышался слабый голос жены. - Тебя к телефону.
Корзунов.
- К черту Корзунова! - проревел в бешенстве Прошин. - Я ему потом
перезвоню! И не мешай мне, я же просил!
Он с досадой отшвырнул листок, забегал по кабинету. Через некоторое
время до него дошло, что он не переобулся и топает по ковру в грязных
башмаках. Никогда ничего подобного он себе не позволял. Он снял ботинки,
подвигал пальцами ног в старых черных носках. Идти за тапочками не
хотелось. Снял плащ, пиджак, подумал немного и швырнул в угол, не
узнавая себя. Упал в кресло, придвинул к себе клавиатуру компьютера и
начал с остервенением стучать по клавишам.
- Витя, ну ты даешь! - глядя на Прошина круглыми глазами, сказал
Корзунов. - Три дня сидишь взаперти, на звонки не отвечаешь. Жену бы
хоть пожалел! Она места себе не находит. А ты что? Не жрал, похудел,
глаза впалые, нос острый, морда сиреневая. Что ты хоть делал-то?
- Работал я, Леша.
- И что? Наработал что-нибудь?
- Наработал, - Прошин сладко потянулся, кивнул на стол, где лежали
отпечатанные листы. - Возьми, почитай.
Корзунов схватил листы с такой быстротой, что Прошин отшатнулся,
впился в текст глазами, начал читать.
- Ммм, - произнес он через минуту. - Ты с ума сошел, да?
- В каком смысле?
- Тебя за такой текст редакторы порвут на части!
- Не порвут... - неуверенно произнес Прошин.
Корзунов не ответил. Закончив чтение, он нервно смял листы, не
замечая, что делает, посмотрел мимо Прошина.
- Ну? - не выдержал тот.
- А? Что?
- Как тебе... рассказик?
- Рассказик? Это вот ты называешь рассказиком? Нет, погоди, я не
знаю, что сказать. Погоди... Извини, я бумагу помял... Послушай, я пойду,
ладно?
- Ну, иди, - Прошин растерянно заморгал.
Корзунов двинулся к выходу, у двери остановился, повернулся и
неожиданно выпалил:
- За тобой должок! Двадцать штучек. - И вышел.
- Вот тебе! - прошептал Прошин, удивленно глядя вслед приятелю. - И
что это значит?
Он посидел немного, глядя в одну точку, потом встрепенулся,
огляделся и заорал:
- Марина! Жрать хочу, подыхаю!
- Сейчас, сейчас! - отозвалась жена. - Все готово.
Прошин стоял и смотрел на дверь, ничего не понимая. Была табличка,
ему ли этого не помнить! Была. Черными буквами: Ройстерман А.М. И где
она теперь, спрашивается? Дверь та же, а от таблички и следа не
осталось! Нет, точно - дверь та же. Вот эту царапину он тогда еще
заметил. Позвольте - табличка была прикручена шурупами. Ну-с, и где же
следы от шурупов? И потом, она ведь не один день висела, должен был след
остаться на краске!
Постояв немного, он нерешительно надавил на кнопку звонка. Дверь
открыли через минуту. На пороге стояла молодая девица вульгарного вида,
в желтой футболке, из которой просились наружу огромные груди.
- Ну? - сказала она.
- Эээ...Ройстерман А Эм...- с тоской глядя на груди,вымолвил Прошин.
- Здесь живет?
- Нет тут никакого Ройстермана! - заявила девица и хотела было
захлопнуть дверь, но остановилась и продолжила: - И не было никогда!
- Как нет, - проговорил Прошин, когда дверь с грохотом закрылась. -
А где же он?
Он протянул руку к звонку, и тут же опустил. Нет, так нет. Табличка
пропала - может и в самом деле нет?
А, собственно, зачем он сюда пришел? Это Корзунов просил
похлопотать за него. Вчера вечером позвонил и голосом провинциального
трагика сообщил: "Эта сволочь требует сто тысяч баксов! Представляешь,
Витька - баксов. А где я столько наберу? Ты вот что, замолви за меня
словечко, а? А я тебе должок прощу. А?"
Он еще что-то говорил, а Прошин слушал, думая с тоской, что
придется идти, разговаривать с Ройстерманом, просить за Лешку. И вот он
пришел, превозмогая себя, и нате вам! Таблички нет, Ройстермана нет,
зато есть девчонка с огромным бюстом. Но Корзунову девчонка, конечно же,
не нужна. И двадцать тысяч теперь придется все-таки отдавать. Эх!
Прошин вышел во двор, заметил скамеечку перед детской песочницей,
сел. А ведь Корзунов так ничего и не сказал про тот рассказ, который
Прошин давал ему читать. На все распросы пыхтит, бешено вращает глазами
и молчит. Что бы это значило? Талантливый рассказ? Так почему бы не
сказать? Жаба давит? Наверное. Значит, и правда - талантливо. Вот
чертовщина!
Он достал мобильный телефон, нехотя набрал номер.
- Алло! Леша? А никакого Ройстермана тут нет. А вот так - нет. Что
, дурак что ли, адрес перепутать? Нет его, и весь сказ. Зато есть девка
с большими сиськами. Приезжай, сам убедись. Тебе понравится.
Трубка заговорила злым голосом что-то нехорошее и нецензурное.
Прошин поморщился и отключился.
Он стал ждать, разглядывая тополя с набухшими почками, окна старого
дома, напоминающие фасеточные глаза насекомого, рыжую пожарную лестницу,
на которой по очереди качались как на турнике двое мальчишек, гуляющую с
коляской старушку и проржавевший "Запорожец" на деревянных колодках
вместо колес.
Во двор, разбрызгивая лужи, влетела желтая "Волга" с шахматной
доской наверху. Из нее выбрался грузный Корзунов, постоял перед
Прошиным, посмотрел с неудовольствием и шагнул в сторону подъезда.
Прошин двинулся было следом, но Корзунов остановил его жестом. Прошин
пожал плечами, сел на скамью, сложил руки между колен. Такси стояло с
включенным мотором, водитель курил папиросу, сплевывая в лужу через
открытое окно. Корзунова не было минуты три. Наконец он вышел, не глядя
на приятеля, сел рядом, помолчал.
- На месте он, - проговорил с неудовольствием. - Сволочь! Губы
поджал, нос задрал, гундит что-то надменное. Засранец! А ты тоже хорош!
Какого черта - нет его, нет его? Тут он, чтоб ему ни дна, ни покрышки!
- А сестрица его тоже там? - зачем-то спросил Прошин.
- А! - Корзунов махнул рукой.
Таксист посигналил нетерпеливо. Корзунов посмотрел исподлобья,
однако поднялся, сделал знак Прошину следовать за ним. Ехали почти всю
дорогу молча. Только когда подъезжали к дому Корзунова, тот неожиданно
сказал:
- Сто тысяч! Как думаешь - стоит овчинка выделки?
- В смысле?
- В смысле, смогу ли я своим талантом окупить затраты? И как
быстро?
- Это вопрос... - Прошин смутился.
- Вот то-то и оно. Рассчитаешься с таксистом. И не перечь! Это из-
за тебя я вынужден был лететь сломя голову.
Прошин снова работал. Заперся в кабинете, никого не впускал, на все
вопросы из-за двери бешено рычал что-то невразумительное. Оказалось, что
в сутках всего двадцать четыре часа. Мало, мало! Периодически он падал
прямо на клавиатуру, засыпая, и просыпался в бешенстве от того, что
заснул и не может вспомнить те мысли, которые приходили до сна. Он с
ужасом видел, что не может передать на бумагу то, что теснилось у него в
голове, толкаясь и крича от нетерпения. По несколько раз переписывал
целые куски, выбирал лучшие варианты. Он не понимал, представляет ли его
творение хоть какую-то литературную ценность, или это бред взбесившегося
графомана. Жене читать не давал, потому что не готово. Перечитывал сам,
но никак не мог сосредоточиться на главном, потому, что цеплялся к
мелочам, правил и вычеркивал, вычеркивал и правил.
Наконец очередной рассказ был готов. Он получился большим, но на
повесть никак не тянул, хотя бы потому, что в нем было всего три
действующих лица. Мелькал там еще четвертый персонаж, но эпизодический,
второстепенный и выписанный схематически, хотя Прошин и постарался
придать ему черты живого человека.
Он ощутил жуткую, всеобъемлющую пустоту в груди. Нервно ломал
пальцы, ходил из угла в угол, поглядывая на отпечатанные листы. Он не
понимал, отчего ему сделалось так плохо. Рассказ написан. Можно дать его
почитать кому-нибудь. Марине, например, или Корзунову. Нет, сперва
Марине, он всегда давал читать в первую очередь жене. Отчего же так
неуютно в душе? Оттого, что работа закончена?
- Марина! - крикнул он.
- Я здесь, - донесся слабый голос из-за двери.
- Можешь войти.
Он отпер дверь, пропустил жену, которая вошла, бросив на него
испуганный взгляд.
- Прочитай.
- Витя, но как же...
- Читай! - страшным голосом сказал Прошин, и жена вздрогнула,
протянула руку к листкам. - Читай! - повторил он, а сам выбежал на
кухню, внезапно ощутив нечеловеческий голод.
Он ел и ел, и никак не мог остановиться. Глотал холодные котлеты в
белом застывшем жире, вареный картофель; кусал сало, не отрезая, рвал
зубами твердый сыр, прихлебывая холодный чай. Жевал, давился. Внезапно
почувствовал боль в желудке, остановился с полным ртом. Сколько он не
ел? Три дня? Неделю? Нужно быть осторожнее, как бы сдуру не загнуться.
Он медленно встал из-за стола, пошел в кабинет, на ходу дожевывая
кусок. Марина сидела за столом, уронив голову на руки, и плакала.
- Что ты? - потрясенно прошептал он и неожиданно для себя подумал,
что у него очень красивая и стройная жена, которой он в последнее время
уделяет так мало внимания. - Что ты?
- Я не знаю, - сквозь слезы отозвалась она. - Не знаю. Не
спрашивай!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг