слёз, ни вздохов, которыми бы ей тронуть меня было возможно, но ничем не
могла поколебать меня и так ушла, угрожая мне скорою смертию. Я остался один
и призывал смерть, чтобы она меня сама сразила и лишила бы тем стыда умереть
под рукою палача.
На другой день, когда я лежал на моей постеле и наполнял голову мою
страшными воображениями о предстоящей моей кончине, отворилась дверь моей
темницы и множеством огней осветилося ужасное моё жилище; потом вошли четыре
невольника, одетые в великолепное платье, которые несли четыре золотые
подсвечника со множеством свеч; за ними следовали несколько других, которые
несли пребогатые золотые ковры и оными тотчас устлали пол бедственного моего
жилища; потом принесли покойные седалища, покрытые бархатом, а за сими
следовали ещё несколько и несли серебряную жаровню, которая благоухала
разными ароматами, и уставили всё оное везде по надлежащему.
Всё это приуготовление показалось мне воображением, которое сон
причиняет нам в своих объятиях. Я думал, что это одно только привидение. В
сих пребывая мыслях и не избавясь ещё совсем от моего смущения, вдруг увидел
я новое позорище, представившееся моим глазам. Прекрасная и великолепно
одетая девица вошла ко мне в препровождении нескольких женщин; увидя меня,
сделала мне учтивое приветствие и села потом в приготовленные кресла; а я, с
моей стороны, желая ей ответствовать, наклонился и упал без чувства на
землю. Я не знаю, что они со мною тогда делали, но когда я очувствовался, то
увидел, что пришедшая госпожа, Вестона и невольники упражнялися в том, чтоб
подать мне помощь.
- Увы! государыня моя, - возопил я вставши помогающей мне госпоже, -
тщётно ты истощеваешь попечения свои, подавая мне ненужную помощь для
спасения живота моего. Я не хочу жить более на свете: он для меня несносен и
ужасен, когда лишился я в нём того, что мне более жизни моей льстило...
Посём я замолчал и потупил глаза мои в землю, изъясняющие глубокое моё
сокрушение.
- Я почитаю твою печаль справедливою, - говорила мне, несколько
помолчавши, незнакомая госпожа, - она показывает твоё доброе сердце и
благодарность к той, которая тебя любила страстно, но теперь не имеешь ты
нужды вдаваться в неё столь много. Достоинства твои сыскали тебе другую
обожательницу, которая не уступает Филомене ни внутренними, ни внешними
качествами. Это я, - продолжала она, несколько закрасневшись и делая вид и
голос гораздо нежнее прежнего, - я, которая с усердием хочет заступить её
место, сделать тебя владетелем моего сердца, имения и достоинства. Ты уже
знаешь, что я знатного отца дочь и могу сделать всё, что только ни захочу, и
думаю, что ты мою благосклонность не пренебрежёшь, когда найдёшь во мне
высочайшее твоё счастие. - Потом она замолчала и ожидала с жаждущими
глазами моего мнения.
Я не хочу тебе изъяснять, - продолжал Славурон, - какими чувствами
наполнялось тогда тревожащееся моё сердце; отчаяние, кончина моей
возлюбленной, досадное открытие, мщение за смерть моей любовницы и моё
заключение разрывали оное на части и воздвигали чувство моё на всякое
бедство. В сём будучи огорчении, взглянул я на неё весьма презрительно и
сказал ей с гордым видом, что прелести её не токмо не в состоянии привесть
меня в восхищение, но ниже выгнать из сердца моего огорчение, а напротив
того, усугубляют во мне желание скорее умереть и тем избавиться от зрения
гнусных убийц моей любовницы. Посём бросился я в мою постелю и более ничего
не ответствовал на все их ласкательства и просьбы. Итак, окончав она
бесплодно своё предприятие, пошла от меня с великим гневом, грозя мне скорою
смертию и мучительною казнию.
Вестона, оставшися со мною, старалась ещё меня уговаривать, но наконец
ушла более посрамлённою, нежели первая.
Спустя несколько времени увидел я Вестону опять со мною вместе; она
бросилась предо мною на колена и просила меня ещё о том со слезами:
- Когда ты столь твёрд в своей любви, - говорила она мне, проливая
свои слёзы, - то по крайней мере избавь меня, невинную, от мучения; прошу
тебя хоть для этого соответствовать на любовь новой твоей благодетельницы.
Завтра, конечно, нам умереть назначено. Оставь в сём необходимом случае на
время непоколебимую твою верность к Филомене, избавь меня от смерти -
извинят поступок сей все люди и самая твоя совесть.
Услышав имя моей возлюбленной, сердце моё окаменело, прогнало сожаление
о Вестоне и вложило в меня бесстрашие выступить из сего света.
Наступившую ночь препроводил я всю в превеличайшем беспокойствии;
смущённые мои мысли и беспрестанно терзающееся сердце ни на одну минуту не
имели отдохновения. Я отваживал себя к смерти, но природное чувствование
вселяло в меня ужас и трепетание; впрочем, не думал я искать избавления
изменою моей возлюбленной.
Ужасная и плачевная для меня ночь снимала уже свой покров, и
смертоносный день показывал своё лицо: всё покоилось к своей отраде, одно
только моё страждущее сердце наполнялось большим мучением. На что я ни
глядел, куда ни обращался и что ни воображал при близкой моей кончине, мне
всё казалось мило. Мимоидущие люди, которых мог из темницы видеть, казались
мне родными, и я всякого облобызал мысленно; наконец, и страшная моя темница
сделалась мне милым обитанием. Я оплакивал и то, что должен расстаться
теперь с нею.
Когда я был наполнен такими воображениями, отворилась дверь моей темницы
и вошли ко мне ненадобная моя благодетельница и противная взору моему
изменница Вестона; увидев их, пришёл я в беспамятство и упал от превеликого
смятения на землю. Что они мне говорили и как старалися опять склонять меня,
того я уже не чувствовал; они были тут очень долго и наконец так, как и
прежде, без всякого успеха оставили меня.
Возвратив опять слабые мои чувства и спустя малое время, увидел я пред
собою начальника темничной стражи, который говорил мне сквозь слёзы, чтоб я
готовился к моей смерти и что уже час тот наступает. Услышав это, затряслись
и подогнулись мои ноги, кровь во мне остановилась, бледность покрыла лицо
моё; я хотел говорить, однако язык мой не поворотился. И так возвеститель
моей кончины положил меня, бесчувственного, на постелю.
Потом, когда я пришёл несколько в себя, предстал мне жрец и повелел,
чтобы я сделал последнее покаяние Богу, что я, не медля, и исполнил; и когда
настало определённое время, принесли мне белую одежду, в которой обыкновенно
водили осуждённых на казнь, и в неё меня одели.
Когда я уже был совсем готов, тогда Вестона, прибежавши ко мне, упала к
моим ногам и просила меня со слезами, чтобы я согласился на их представление
и чтобы я остался жить ещё на свете; и ещё в самое то же время принёс
невольник мне письмо от новой моей благодетельницы. Я взял его трепещущими
руками и, сколь ни слаб был в моём рассуждении, однако прочитал его; оно
было следующего содержания, я и теперь ещё его помню:
"Когда уже ты не жалеешь себя, то, по крайней мере, прошу тебя, пожалей
ту невинную, которая теперь терзается твоею смертию. Я чувствую мучение в
моём сердце и, может быть, сама умру вместе с тобою".
Прочитав его, взглянул я на начальника темницы и сказал ему отчаянным
голосом:
- Ну... уже ли время вести меня на казнь?
При сём слове приказал он воинам окружить меня; итак, повели из темницы
и, выведши из оной, посадили в украшенную карету и, закрывши все стёкла,
повезли в неизвестную мне дорогу.
Наконец, ехав очень долго, остановилася карета, растворили у оной двери
и просили меня с великим подобострастием, чтобы я из неё вышел. Как только я
выступил, начальник стражи и другой подобный ему господин взяли меня под
руки и повели на великолепное крыльцо... Ты меня извинишь, - примолвил
Славурон, - что я смятенно это буду тебе рассказывать, потому что я в то
время почти сам себя не чувствовал.
На крыльце стояло множество господ и встречали меня как большого и
надобного человека; потом, сделав мне с некоторым подобострастием дружеское
приветствие, повели в покои, которые убраны были весьма великолепно и у
которых все двери растворены были настежь. Когда я чрез оные шёл, провождаем
встретившими меня господами, невольники предо мною открывали стоящие по
сторонам жаровни, которые благоухали разными ароматами; впереди увидел я
пребольшую залу и стол, накрытый на множество особ, весьма великолепный, как
надобно бы быть царскому браку.
Перешед все покои, как только я переступил чрез порог в украшенную
разными и редкими сокровищами залу, то вдруг огромная музыка перервала моё
исступление, мысли мои начали касаться настоящему пути, окаменённое сердце
начало смягчаться, и некоторое побуждение приводило его в радость,
предшествующая глазам моим смерть скрылась от моего взора. В сём
великолепном зале собрание было небольшое и показалось мне приятельскою
беседою; всякий подходил и поздравлял меня с получением от кесаря милости,
чему я весьма удивлялся и не знал, что отвечать на их приветствия.
Потом, когда уже все поздравили, начальник темничной стражи просил,
чтобы я за ним последовал. Мы пришли в богато убранную спальню, где
изготовлено было для меня множество великолепного платья; он спрашивал,
которое я хочу теперь надеть, они все к моим услугам. Прежде всего просил я
рассказать моё превращение, которое въяве смущало мои мысли.
- Государь мой! - отвечал он мне. - Ты скоро всё узнаешь: первый
министр теперь в твоём доме, который уведомит тебя обо всём.
Услышав от него, что это мой дом, не знал я, что ему отвечать.
Приключение это затворило мои уста, и я положил молчать до времени;
удивление рассеивало мой разум, и мне представлялось, что беспокойный сон
тревожил мою природу.
Сняли с меня то платье, в котором должен был я появиться в Плутоново
владение, и нарядили в богатое, которое предзнаменовало, что жизнь моя опять
возвращается. Когда же изумление начало отступать от меня понемногу, тогда,
несколько ободрясь, вышел я опять в залу; в оной приняли меня с ещё большим
почтением, и сели мы все за стол. Министр сидел начальною особою, а я по
правую у него руку. Прочие сидели по достоинствам. Всех, сколько тут ни
было, сердца и лица наполнены были радостию; очень мало продолжалося между
нами молчание.
Министр начал мне говорить таким образом, что слушали и все:
- Приятель мой Славурон! Желаю, чтоб ты не счёл слова мои лестию,
обыкновенною всем придворным людям, которых уверения не согласуются с
сердцем; моё признание истинно и непорочно, я хочу объяснить о тебе моё
мнение; знаю опять и то, что хвалить персонально - знак посмеяния или
нечувствительно язвительной лести, но то должно быть из уст развратного
человека, а моё сердце и язык к тому не обыкли. Беспримерная твоя
добродетель и поступки, о которых известен я и весь город, толикое произвели
во мне почтение, что я почитаю себя неудобным сделать тебе за них воздаяние.
Я здесь первый министр и сенатор, следственно, должность моя уведомляться о
разумных и добродетельных людях, предстательствовать о них кесарю и
возводить на приличную им степень. Я сделал то и с тобою; только не знаю, не
покажется ль тебе сие ненадобным. Ты здесь чужестранец; хотя мы и живём
теперь в несогласии со славянами, однако с тобою поступить мы не намерены
так, как с невольником, в доказательство чего представляю я это.
Он вынул из кармана бумагу, подал её своему секретарю и приказал ему
читать. Это был именной указ следующего содержания:
"Милостию и произволением богов мы, кесарь, обладатель Греции и
повелитель многия окрестныя земли и неисчётных островов, усмотря отменную и
беспорочную жизнь иноплеменника Славурона, жалуем в наши телохранители
сотником. Царское слово ненарушимо, и пребудет вечно достоин и почтён
Славурон от моих подданных. Повелеваю кесарь Ал.".
Как скоро окончал секретарь, министр взял у него указ и отдал мне, потом
все начали меня поздравлять, и тут я узнал действительно, что жизнь моя
переменилась. Наполнившись великою радостию, бросился я к ногам сенатора и
благодарил его, сколько восхищённые мысли позволили моему языку. Потом
началось пирование, которого я здесь объяснять не буду; возьми в пример
весёлых и несколько упившихся людей, но людей благородных и приятелей, то
они будут примером нашей беседе. Во всё это время слушал я новые от министра
обещания. Когда же настало время успокоиться, тогда сенатор и все с ним
бывшие из дому моего уехали, и я остался в оном с моими служителями, которые
мне определены были не знаю от кого и служили мне с великим усердием.
Когда я был при смерти, то и тогда не выходила из памяти моей Филомена.
Проснувшись поутру, рассуждал я о сенаторе и очень много погрешал моим
мнением против его добродетели; я думал, что он тот, который истребил отца
её и по просьбе своей дочери сделал меня счастливым. Когда я рассуждал о
сём, то прислал министр за мною, чтобы я поехал с ним во дворец. Одевшись
очень поспешно, пошёл к нему, и поехали мы в царский дом. Кесарь принял меня
весьма благосклонно и поздравил сам в новом моём чине. Приглашён я был к
столу кесареву и в немногих особах обедал с ним вместе. Во время нашего
обеда государь не говорил ни с кем больше, как со мною; я ему понравился
столь много, что приказал он мне жить во дворце.
Очень в короткое время сделался я у него в великой милости и получил
высокую степень. Когда государь наименовал меня своим другом, тогда я сделан
был военачальником и имел столько счастия в сём случае, что любимцы
государевы, которые были прежде меня и после, не имели такого успеха.
Впрочем, при всём моём благополучии сердце моё не находило прямого
увеселения, страдая о кончине моей любовницы. В одно время, желая о том
действительно выспросить, позвал я секретаря моего в кабинет и требовал от
него, чтобы он рассказал мне свержение любимца царского первого министра, но
он отвечал мне:
- Государь! Сколько я помнить могу и сколько слышал и знаю всех
министров, то в Константинополе такого приключения не бывало.
- Так это неправда? - вскричал я с восхищением. - Министры все
здравствуют и ни с одним никакого несчастья не было?
- Справедливо, - отвечал мне секретарь.
Тут мысли мои совсем переменились, и отчаянная любовь встретилась с
великою надеждою. С этих пор я стал больше задумчив, беспокоен, ничто уже не
могло увеселить меня, и я старался быть всегда уединённым.
Некогда, прохаживаясь в придворном саду, встретился я с одним человеком,
который подал мне письмо следующего содержания:
"Несчастная Филомена благополучному Славурону желает здравия.
Я нахожусь теперь в сём городе и просила бы тебя, чтоб ты меня посетил,
ежели ещё остатки твоей ко мне любви тебе оное дозволят; но бедное моё
состояние и порочная жизнь принуждают меня, чтобы я стыдилась моего
неистовства. Прости навеки".
Как скоро я взглянул в письмо и увидел имя Филомены, бросился облобызать
подателя письма, равно как будто бы ту, которая его писала. Прочитав его
поспешно, просил я с нетерпением служителя, чтобы он проводил меня к ней.
Служитель извинялся предо мною и представлял, что мне в тот дом войти не
можно без повреждения моей чести, ибо, говорил он, живёт она в вольном доме.
- Я всюду следую моей страсти и ничего не опасаюсь, - говорил я
ему. - Проводи меня!
Привёл он меня в самое бедное и последнее жилище, которое определено
было для сраму и бесчестия. Как только я вошёл в него, то кровь моя
замёрзла; бедность и нечестие моей любовницы представились мне во всей своей
славе. Потом сел я в размышлении и приказал привести её к себе, но посланный
объявил, что она показаться мне не хочет, причиною чему стыд её и раскаяние;
однако по долгом сопротивлении вошла она ко мне.
Премилосердые боги! В каком состоянии я её увидел! Платье её состояло из
шерстяного и худого рубища. Вместо того чтоб мне обрадоваться, облился я
слезами и, сколько возможно, оплакивал её состояние, потом, освободясь
несколько от великой моей горести, начал уверять её неистреблённою моею
любовию.
- Бедность твоя продолжалась, - говорил я ей, - по этот час, если ещё
остались в тебе хотя малые знаки ко мне горячности, то забудь её и будь со
мною вместе благополучна: оставь это жилище и перейди в другое, которое я
тебе назначу. Ты несчастлива тем, что жила в таком состоянии, а я ещё более
тебя несчастлив, что имею злополучный случай видеть тебя в оном.
- Никак, - говорила она, - я недостойна того; я не для того желала
тебя видеть, чтобы ты вознамерился переменить моё состояние; жизнь моя
порочна, и исправления твои теперь уже не годятся; а желала я видеть тебя
для того, чтоб, представясь в таком неистовом состоянии, омерзеть пред тобою
и истребить слабые остатки твоей ко мне любви. Ты не старайся исправлять
меня: я определила себя бесчестию, что может и тебе приключиться то же.
- Я всё забываю, - говорил я ей, - и желаю видеть тебя со мною.
- Я никак на то не соглашусь, и не старайся, - сказала она.
Ты поверить не можешь, Силослав, сколько стоило мне уговорить её.
Наконец я сказал, что всё презираю и желаю быть с нею вместе. Выслушав сие,
бросилась она лобызать меня и в великом восхищении говорила:
- Теперь терпение и сомнение моё кончилось, возлюбленный Славурон! Я
столько достойна быть твоею, сколько ты мне верен. Я приношу тебе в дар
сердце, наполненное непорочностию, я верна тебе, и ничто не может привести
меня на другие мысли. Не сожалей о моей бедности: я столь богата, что можно
только вообразить, а не иметь. Я в сём доме не за тем, чтоб подражать в нём
живущим, а предприяла ещё испытать тебя; ты верен мне, того я и желала. Боги
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг