для меня милостивы, и я получаю тебя такого, которого оставляла на время для
изведывания, однако я расскажу обо всём пространно у себя в доме; подожди
несколько меня, я переоденусь в своё и приличное роду моему платье.
Потом она оставила меня и вскоре пришла одетою великолепно; итак, сели
мы в карету и приехали на двор первого того министра, которого старанием и
милостию получил я сие достоинство.
- Вот дом моего отца, - говорила она мне, когда мы въезжали в ворота.
Сколько я этому дивился, мне кажется, и без описания всякому вообразить
возможно. Потом вошли мы на крыльцо и в покои; в то время хозяина не было
дома, и встретили нас её родная сестра и Вестона. Сестра её была та девица,
которая приходила ко мне в темницу искать моей склонности. Непонятное
приключение! Я желал с нетерпеливостию о сём уведомиться, однако просили
меня, чтоб я несколько потерпел, а потом желание моё будет удовольствовано.
Ожидая их родителя, препроводили мы время во взаимных приветствиях, и сие
свидание столько приключило мне радости, что я почитал благополучие моё
беспримерным; восхищение и надежда овладели моим сердцем и наполнили
желанием.
Когда настал вечер и время подходило уже к ужину, тогда объявили нам,
что хозяин с государем дожидаются нас в своих покоях; мы немедля пошли все
трое к нему. Как скоро вошли в ту комнату, где они находились, то кесарь,
взглянув на меня с великим восторгом, говорил мне:
- Друг мой Славурон! Тебя я вижу в сём доме; конечно, благополучный
этот день хочет увенчать твою добродетель. Скажи мне, сколь ты теперь весел?
Благополучие твоё совершается; я знал всю вашу тайну и почитаю её некоторым
провидением богов, тебя счастливым, а Филомену благополучною; ты должен
теперь оставить все твои беспокойства: прямое счастие тебя находит, будь
весел и раздели радость твою со мною.
После сих слов благодарил я его от всей моей искренности. Потом пошли мы
за стол, за которым ужинали все приятели, все друзья - и так, как будто бы
родились из одной утробы. Я никогда не видывал столь весёлым государя, как в
это время; он, как мне казалось, забавлялся и тем, что бы в другое время
могло привести его на гнев, чего, однако, тут не было.
В половине нашего ужина, или к окончанию оного, говорил он мне:
- Славурон! Мне кажется, ты не имеешь причины сомневаться в моей к тебе
искренности; я тебе друг, но друг ещё такой, который, несмотря на свой
высокий сан, почитаюсь меньшим пред тобою; я ищу твоей дружбы, много раз
старался доказать тебе мою приязнь, но не имел ещё такого случая, который бы
открыл тебе моё сердце; теперешнее приключение довольно и предовольно к
тому. - Потом, оборотясь к Неону (так назывался первый министр) и к
Филомене: - С позволения вашего, - говорил он им, - начну я сказывать
приключения ваши и мои.
Неон, встав со стула, говорил:
- Великий государь! Ежели ты принимаешь на себя этот труд, то мы не
только что на сие соглашаемся, но и с превеликою радостию слушать будем.
- Мой друг Славурон! - оборотяся ко мне, продолжал государь. - Ни
один человек врождённых в нас страстей удержать не может и должен им
следовать; я люблю Филомену и, может быть, равно, как и ты, ею пленился; но
судьба и её сердце противятся моему желанию. Я прилагал все старания, какие
только представила глазам моим страстная любовь, но все они были без успеха.
Чем больше я старался склонять её, тем больше чувствовала она ко мне
отвращение. Признаюсь, что я столь был слаб в моей страсти, что ни в одну
минуту не мог успокоиться; страстное моё сердце не позволяло никогда иметь
мыслям моим другого воображения, как только обитала в них Филомена. Наконец,
по долгом мучении и когда уже начало рассуждение колебать мою любовь, тогда
предприял я известиться от Филомены, кому она отдала своё сердце. Она мне
объявила, что обладает им чужестранец Славурон. В то время безрассудная
любовь советовала мне величаться моим саном; я представлял ей, что я
государь, а ты человек бедный, но после увидел, что в страсти этой пышное
имя царь столько же велико, сколько и простой гражданин. Она не скрывала уже
от меня ничего и уведомила меня, что происходило у вас в увеселительном
доме, как она воздержала тебя от твоего отчаяния, каким образом с тобою
рассталась и что уже ты находишься теперь в темнице. С сих пор сделался я
участником вашей тайны и предприял осудить тебя на смерть, чтоб тем
поколебать твою верность к Филомене и после получить её сердце. В сей для
тебя крайности просил я её сестру, чтобы она искушала тебя. Всё было
произведено в действо и шло изрядным порядком, но, впрочем, не имело
никакого успеха. Ты отвечал с презрением на любовь новой твоей
благодетельницы, клялся верностию к Филомене, несмотря на то что объявляли
тебе, что она уже мёртвая; ты хотел принести ей и в царство мёртвых верное
сердце, шёл без робости на смерть и ещё желал скорее, нежели тебе назначено
было. Всё это мучило меня несказанно; самолюбие моё и сан мой советовали мне
умертвить тебя тайно; я признаюсь в моей слабости; но воля богов и
врождённое во мне сожаление преодолели такое варварство. Потребно мне было
укрепляться, чтоб не опорочить себя; начал наполняться я великодушием, хотя
и был к тому неудобен. Силы меня покидали, однако казался я бодр и спокоен,
и ныне столь превозмог себя, что желаю совокупить вас браком, чем докажу,
Славурон, что я тебе друг. Неон на это согласен, и мы уже с ним условились.
После сих слов я и Филомена бросились к ногам кесаря и Неона,
благодарили их, ожидая своего благополучия. В один час всё было расположено,
и назначен день, в который предстать нам в храме. Все наконец разъехались, а
я выпросил позволение как у государя, так и у Неона, остаться ещё несколько
тут, чтоб больше насладиться мне от Филомены желанным известием; также и она
не меньшее имела желание уведомить меня обо всём. Итак, когда остались мы
двое, то говорила она мне следующее:
- Теперь я столь в тебе уверена, что увериться больше не можно, и с
охотою отдаюсь во власть твою; мне казалось весьма страшно поверить себя
мужчине, ведая, сколь некоторые из вас ветрены и непостоянны. Они
предпринимают всё очень скоро, но ещё скорее того отстают от своего
предприятия, а ты не из того числа, я тебе верю. При первом моём свидании
предприяла я изведать, верен ли ты. И так выдумала эту хитрость, сказаться
тебе другим именем, и после объявить несчастие моему отцу под прямым моим
именем, чтоб вероятнее тебе показалось. После, когда уже ты был в темнице
осуждён на смерть и не колебался в твоей верности, тогда я торжествовала над
всеми, которым мужчины изменяют. После того просьбою моею родитель мой
принял о тебе стараться и возвёл тебя на высокую степень. Тут ещё страстное
моё сердце тому не верило. Я думала, что такое великое достоинство и
богатство может истребить меня из твоей памяти; итак, предприяла я принять
на себя неприличное имя и бедное платье и тем тебя изведать, не возгордишься
ли ты предо мною. Однако милостию богов, и больше снисходительной Афродиты,
всё по моему желанию сделалось. Ну! теперь уже довольно мы говорили о
прошедшей нашей жизни, станем помышлять о будущем.
И так рассуждали мы о наступающей нашей жизни прилично страстным
любовникам, располагали её по нашему желанию, или, лучше, играли весёлыми
воображениями, и, наконец, расстались.
Неон и государь как возможно спешили, чтоб сочетать нас браком и для
того всякий день были с нами вместе и делали приуготовление; наконец настал
тот день, и мы пошли в храм [10] с великою и торжественною церемониею.
Свадьба наша не меньше была царской. Сколько радовался государь, но вдвое
ещё его подданные, ибо имел я счастие, получа великое достоинство,
понравиться народу.
Когда окончились брачные обряды, то первосвященник Венерин в присутствии
всего народа прорёк мне соизволение богов, что в день моего брака зачнётся у
меня сын. Услышав сие, упал я на землю пред богинею, благодарил её и просил
от сокрушённого сердца, чтоб после такого великого моего благополучия не
претерпеть бы мне какой беды. Сердце моё мне предвещало, однако радость
затмевала его предвещание.
По окончании всего в брачных одеждах и в венках повели нас в царские
покои, где всё торжество совершалось. Оно продолжалось не менее как целый
месяц, в которое время не только что двор праздновал, но и весь город
находился в неописанном увеселении; а в каком я был восторге, то и в самое
время изъяснить бы мне его было невозможно. Все мои несчастия кончились в
одну минуту; я их позабыл и исполнился всем тем, что можно вообразить
изрядного. Филомена, божественное мне имя, я теперь без сердечного движения
вспомнить его не могу, приветствиями и ласканиями, сродными нежному женскому
полу, умножала беспредельную мою к себе любовь. Столь благополучие моё было
велико, что когда размышлял я о нём один, то казалось оно мне страшным, и
после уже узнал действительно, что кто чрезвычайно благополучен, тот скоро
потом бывает и чрезвычайно несчастлив.
Время текло очень скоро, и я почти совсем не видал, как кончилось бремя
Филомены. Родился мне сын, который был плодом беспримерной нашей любви,
божеского снисхождения и началом моего несчастия. - При сём слове Славурон
вздохнул с великою прискорбностию и со слезами начал продолжать свои
приключения: - Филомена любила его чрезвычайно и для того не хотела отдать
в руки нянькам и предприяла воздоить своею грудью, никогда не спускала его с
рук и клала с собой на одной постеле.
Может быть, определено было судьбою, чтоб начиналося моё несчастие.
Некогда поутру, когда она проснулась, то не нашла подле себя своего сына, и
после, как уведомилась ото всех домашних, что они не ведают о нём, тогда
начала она неутешно рваться. Вопль её услышал я в моих покоях, который
тотчас встревожил душу мою и сердце; я с нетерпеливостию поспешил к ней и,
как обо всём уведомился, то пришёл в несказанное отчаяние, необыкновенный и
нечаянный такой случай встревожил мою природу.
Скоро узнал об этом государь и весь двор; жена моя должна была
подвергнуться духовному суду за то, что успала младенца. Жрецы определили ей
три ночи в Плутоновом храме, чтобы тем умилостивить богов и получить
прощение себе, а младенцу избавление от муки.
Довольное время в ожидании сего исполнения [11] позволило родиться ещё у
меня дочери наместо потерянного сына. Рождение её несколько уменьшило моей
печали, однако смущение меня не оставляло; пробыть Филомене одной целые три
ночи в ужасном Плутоновом храме, казалось мне, для женщины было невозможно.
Наконец пришло то время и настал назначенный день; должен я был
стараться наполнить её бесстрашием; итак, целый день не выходил из её покоя
и укреплял сколько мне возможно было. Уже приближился и вечер;
первосвященник и два жреца посетили мой дом и повели Филомену в храм
Плутонов; учредя над нею все обряды, велели мне выйти вон и сами вышли,
заперли двери, у которых поставлена была от меня стража; всю ночь находился
я в великом беспокойствии; домашняя жертва у меня не угасала, я просил
охранителей домов и нашего здравия, чтоб не приключилось чего-нибудь
страшного с Филоменою. Насилу мог я дождаться утра, и когда её увидел
несмущённою, то несказанно обрадовался. Я желал нетерпеливо знать, не
случилось ли ей какого-нибудь воображения. Она мне начала сказывать так:
- Вчера, когда настало время идти мне в храм, то я, забыв все твои
наставления, очень много опасалась. Первосвященник поставил меня пред
завешенною каплицею и окружил на полу мелом, потом, прочитав принадлежащие к
тому молитвы, оставил меня, и вышли вы все вон. Напал на меня превеликий
ужас, и я думала, что невозможно мне будет перенести его чрез целую ночь.
Мне казалось, что весь храм в движении и всё старается меня устрашить,
однако мало-помалу ужас мой начал уменьшаться, но в самую полночь пришёл он
на высшую степень. Завесы каплицы тотчас поднялися к верху, и я увидела
стоящего подле Плутона другого бога, которого имени я не знаю. Он был в
долгом белом платье, смешанном с розовым, на голове его был венок из разных
и редких цветов; он приметил, что я испужалась, и для того говорил мне
нежным и тихим голосом:
- Прекрасная из всех смертных Филомена! Красота твоя принудила меня,
оставив величество и неописанное небесное великолепие, сойти на землю и
пребыть несколько в сей бедной моей каплице единственно только для насыщения
моего взора несказанными твоими прелестями; ты видишь пред собою Плутона,
присутствующего на небеси и во аде бога. Я тот, которому ты должна отвечать
за твоего сына; он был в моём владении, но с тех пор, когда обратил я глаза
мои на прекрасный твой образ, то отослан он в Зевесово владение в поля
Елисейские; ты не должна просить о прощении такого бога, который сам просит
тебя о твоём снисхождении. Со всею моею славою почту я себя несчастным,
когда не буду иметь участия в твоём сердце.
Потом приближился ко мне и говорил всё то, что может страстный и
разумный любовник, ласкал меня и целовал мои руки.
- Тронись, прекрасная, - говорил он мне, - и почувствуй в сердце
твоём хотя малую ко мне приязнь; я бессмертен, но красота твоя, уничтожая
сие достоинство, сделала меня страстным.
Всю ночь препроводил он в таких приветствиях; наконец, когда увидел, что
начало уже рассветать, то укорял он Аврору как богиню, господствующую над
началом дня, для чего прекращает она его удовольствие, не получив ещё и
малейшего начала предприятию; ибо не видел он от меня никакой себе ласки и
не прежде меня оставил, как ты пришёл ко храму и начал отпирать двери.
Услышав стук, выскочил он поспешно, поцеловал у меня руку и ушёл в каплицу,
которой завесы немедленно опустились.
Потом спрашивала она у меня:
- Что ты думаешь о таком привидении? Мне кажется, что это был не бог, а
какой-нибудь злой дух, который из обыкновенной к нам ненависти старался
искусить меня.
- Всеконечно, - отвечал я ей, - и ты всеми силами должна стараться
укреплять себя: погибель твоя тотчас последует, ежели ты вознамеришься с ним
разговаривать. Много уже случалось, как ты, я думаю, и сама слышала, что
женщины, преступающие в сём случае жреческие повеления, лишались жизни.
Настала другая ночь; я проводил её в храм и опасался так, как и в
прошедшей. Признаюсь, что такое привидение смущало меня очень, и для того
ранее вчерашнего поспешил в храм. Тут уведомился я от неё, что Плутон
показался ей уже без бороды, в щегольском и обыкновенном платье и что он
столь был дерзостен, что она насилу могла от него избавиться. Приключение
это встревожило меня, и я не хотел иметь соперником ни самого главного
греческого бога Дня, не только Плутона. Греки закон свой наблюдают очень
крепко, и что ежели бы жена моя не пошла третию ночь в храм, то непременно
сожгли бы её жрецы, в чём уже и государь не волен; итак, избежать от того
никоим образом было невозможно.
Я пошёл к первосвященнику, чтоб открыть ему такое приключение, хотя
Плутон и накрепко заказал Филомене, чтоб никому о том не сказывать, однако
первосвященника не мог я увидеть. Сказано, что он чрез полгода появится
людям, а и в то время будет производить некоторые таинственные жертвы для
испрошения милости от богов народу. Предприял я будущую ночь быть в храме, а
как бы это сделать, то этого я не знал и для того послал за жрецом, которого
надеялся склонить к тому деньгами, в чём и не обманулся; за некоторое число
обещал он мне сделать сию услугу.
- После вечерней молитвы проведу я тебя, - говорил он мне, - в
потаённое место и там поставлю.
Когда же настало время, то уведомил я об этом Филомену, и жрец меня
отвёл на назначенное место. Когда храм заперли, то я не выходил к Филомене и
дожидался полуночи. Во время оной появился бог в каплице; он, подошед к
Филомене, склонял её ласкою. Но после, когда увидел, что она не соглашается,
хотел принудить её силою. Я не мог того снести и в отчаянии моём дерзнул
против бога: предприял лучше лишиться жизни, нежели чтоб сделалось в глазах
моих такое мне бесчестие.
Как только я подбежал к нему, обнажил мою саблю и одним замахом перенёс
пополам влюбленного бога, объял меня страх, и я не только что не мог
укреплять Филомену, но едва и сам не преселился тогда в царство мёртвых. Я
боялся божеского мщения и размышлял сам в себе, возможно ли, чтобы мог я
умертвить бессмертного.
В сём страхе и размышлении прошла уже вся ночь; поутру, вошед в храм,
жрецы увидели оный обагрён кровию и меня, стоящего вместе с Филоменою,
удивились такому случаю и тотчас побежали уведомить первосвященника. Они его
искали очень долго, однако то было напрасно; я его нашёл скорее всех, для
того что он лежал подле моих ног; и наконец, как узнали это все, сделалось
при дворе и в городе несказанная тревога; нигде ни о чём больше не говорили,
как судили первосвященника и меня; иной старался оправдать меня, а другие
против воли обвиняли, и не прежде умолкло дурное это эхо, как духовный и
гражданский суд определили первосвященнику и мне наказание. Просьбы и воля
государева тому не помогли, что было мне назначено; итак, в определённый
день при собрании народа на публичной площади провозглашатель читал наше
определение, которое было следующего содержания:
- Первоначальные жрецы, государь, сенат и народ двух степеней, выслушав
дело бывшего недостойного первосвященника и Славурона, определяем первого
сжечь и прах его рассеять по ветру за то, что он, влюбяся в Филомену и не
имея способа к открытию своей страсти, приказал украсть у Славурона
младенца. Во время стояния её в храме принял на себя образ Плутона, обрил
бороду и хотел получить её склонность ласкою, а наконец и силою. Второго,
как иноплеменника, за осквернение кровию божеского храма, выслать вон из
Греции, не учиня ему никакого озлобления, наблюдая долг странноприимства; а
ту Славуронову рабу, которая украла у Филомены младенца и отдала его
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг