армии Нахаевой пущены были на оные стрелы, толиким множеством, что затмили
сияние солнца, наподобие густой нашедшей тучи; и как в рассуждении сего
воинского сопротивления невозможно было судам ближе к городу следовать.
Тогда кабалист предложил Кидалу, чтобы оный, скинув с руки волшебный
перстень, кинул его в море, что Кидал немедленно и учинил. Вдруг в глубине
морской, на дне неизмеримой бездны, растворилась обширная пучина,
извергающая на поверхность воды глыбами землю, ил, песок и самые тяжёлые
камни; море воскипело, и из спокойных вод учинилась темновидная клокочущая
смола, изливающаяся из среди пучины по всему Варяжскому понту, и сии
быстростремящиеся струи смесили песок и влагу, наподобие обуреваемого
окияна. Но всё сие происходило без действия Борея и при самом тихом
состоянии воздуха, что привело народ, находящийся на судах, и воинство
Нахаево в несказанное изумление, и каждая сторона почла сие божеским гневом,
знаменующим в предприятиях их неудачу; а потому воинские сердца в армии
Нахаевой чувствительно уныли, но храбрость оных против действия и сил
волшебных имевшегося на голове Кидаловой венца ни к чему уже служить не
могла, как то в скором времени и исполнилось.
По усмирении моря и по сокрытии чёрных и неприязненных струй под
тяжестию водною явилось на поверхности спокойных вод блестящая колесница,
запряжённая двумя играющими дельфинами. Основание её составлено было из
большой морской раковины, которая, наподобие распущенного павлиньего хвоста,
снаружи и изнутри украшена была разноцветными камнями; два позлащённые
колеса, у коих вместо спиц вставлены были извившиеся рыбы, на которых чешуя
сделана была из шлифованного восточного хрусталя; дельфины заложены были в
колесницу корольковыми припряжками, и в пенящиеся их челюсти вложены голубые
вожжи. Назади колесницы, между двумя колёсами, утверждены были две рыбы,
наподобие угрей, возвышающиеся над поверхностию оной, и, перевиваясь между
собою, держали в челюстях лавровый венец, который по вмещении в колесницу
всадника зыблился над главою его. Рыбы сделаны были из голубого и
прозрачного хрусталя. Сия колесница, приближившись к судну Белбога и
Радегаста, где Кидал находился, остановилась.
Кабалист, встав с своего места, говорил омарскому обладателю следующее:
- Всяк из нас откровенно видит, что мы ни сил, ни искусства не имеем
преодолеть нашего неприятеля, с толико многочисленным воинством под стенами
Хотыня стоящего; следовательно, и несть мы способны не токмо освободить
отечество наше чуждой власти, но и выступить на берег. А сия честь и слава
произволением богов предоставлена Кидалу, который один только без всякой
дружины долженствует сразиться с сим воинством; ему поборствовать будут
Святовид и Радегаст. Время уже приспело! Иди на избавление отечества нашего!
Сии дельфины представят тебя к ставке самого Нахая, и что потом
воспоследует, о сём известны только боги, а от нашего понятия сокрыть им то
за благо произволилось.
Первосвященник преклонил колено, и все люди, находящиеся на всех суднах,
по учинённому о том знаку то же учинили; чтены были приличные к тому
молитвы, с плачем и с произнесением прошения от сокрушённых сердец о
сохранении ироя, предприявшего освободить их отечество от чуждой власти;
потом Кидал садится в колесницу при плаче и неведении судьбы своей народа.
Дельфины, почувствовав тяжесть в колеснице, пустились быстро, ударив
хвостами по волнам, прямо к берегу, обременённому стенами Хотыня, а жрецы и
народ на суднах остались в тёплой молитве с коленопреклонением.
Воинство незаконного обладателя Хотыня, усмотрев плывущего к берегу
человека на дельфинах, пришло в крайнее отчаяние, по предсказанию,
находящемуся в надписи над Оланом. А блестящая его колесница представляла
его им богом, что и наводило на них ужас и трепетание; и сколько ни старался
Нахай вселить в них ободрение, но слова его им были не внятны, и они час от
часу в большую приходили робость, отчего вскоре учинилась и расстройка во
всех воинских распоряжениях; многие из воинов возвращались в город, а
другие, сходя со стен, укрывалися в своих домах.
Полководец, усмотря таковый распорядок, послал тотчас избранных бояр
своих к берегу моря известиться о прибывшем на оный человеке; по пришествии
их пристал и Кидал ко оному. Явившиеся вдруг два крылатые юноши, то есть
гении, приняли его из колесницы под руки и повели к воинству Нахаеву.
Пришедшие бояре по повелению своего государя хотели попросить его, но
почувствовали все, что языки их учинились без действия; они хотели следовать
за Кидалом, но ощутили, что ноги их лишились движения и так остались на
берегу одушевлёнными статуями: ибо отселе началось действие и волшебная сила
данного Кидалу от кабалиста венца.
Кидал вступил потом в ставку Нахаеву; и как с сим предводителем, со
всеми его окружающими и со всем воинством его учинилось то же, что и с
боярами его на берегу, то таковое приключение весьма удивило и самого
Кидала. Он торжественно посредине неприятельского ополчения и в самой ставке
их полководца преклонил колено и воссылал на небо благодарственные молитвы
за ниспосланную от богов победу над многочисленным и сильным воинством, без
всякого от него сопротивления и кровопролития.
В сём положении застали его первосвященник, Алим и кабалист, со всем
прибывшим к берегу народом, ибо кабалисту сила и действие венца прежде уже
известны были, и они по приказанию его вышли на берег. Всё сие пришедшее
многолюдство преклонили колени пред Кидалом и благодарили его за избавление
их отечества посреди и в глазах неприязненного воинства, которое, впрочем,
имев все чувства, не могло токмо иметь движения.
Потом отверсты были городские ворота и начался торжественный в город
ход; впереди несены были кумиры, за ними шли жрецы; а им последовал
избавитель их отечества Кидал, сопровождаемый Алимом и кабалистом со
множеством народа. Шествие сие было во дворец Оланов, и как скоро прибыли во
оный, то Кидал приказал супругу Нахаеву и всех её окружающих переместить
немедленно в другой определённый к тому дом, ибо силы венца, данного от
кабалиста, на женский пол не простирались; воинству Оланову, вышед из города
и на стенах, принять оружие от армии Нахаевой и снять везде стражу;
заключённых в темницы знатных господ немедленно освободить, а
предпочтительно и прежде Датиноя, брата Оланова, под видом которого будет
уже неистовый и злобный Аскалон, непримиримый злодей Алима, или лучше -
всего смертного поколения, которые по несчастию с ним знакомство возымеют.
Но сия тайна ведома была токмо одному извергу Аскалону, и одне токмо кости и
кожа, оставшиеся в нём от изнурения темничного, препятствовали распознать
различие между добродетельным Датиноем и злобным Аскалоном. Токмо сердечное
чувствие Алима отличало Аскалона от его дяди при самом первом сём свидании;
но сей справедливый и беспристрастный вестник есть безмолвен.
Воинство Оланово было уже вооружено обезоружением Нахаева; бояре
освобождены, и о наставшем благополучии государства уведомлены, и предстояли
Кидалу в торжественных одеждах. Первосвященник с дозволения избавителя
приказал во всём городе отверсти божеские храмы и воскурить жертвы фимиама и
всех благоуханий, собранных из всех частей света, и во время оживотворения
находящегося в смертном сне Олана всем жрецам и народу произносить молитвы
пред жертвенниками с коленопреклонением.
Наконец началось шествие в то обитание, где Олан двадцать лет в числе
мёртвых находился. В начале восемь человек жрецов несли на долгих древках
престол, покрытый золотою парчою, искусства восточных народов, на котором
стоял истукан Радегастов, яко защитника города; засим шестнадцать жрецов на
огромных носилках, покрытых аксамитом, несли престол, сделанный из металла и
украшенный сверкающею молниею, исходящею от камня, держимого Перуном,
сидящим на сём престоле; засим столько же жрецов и на таких же огромных
носилках, покрытых поставом из битого золота, несли престол, украшенный
всеми драгоценными разноцветными каменьями, на котором виден был кумир
Святовида; за ним несён был на престоле ж Чернобог, которого истукан
представлялся в виде раскалённой меди, и так далее; за кумирами несли два
боярина бархатную подушку с золотыми кистями, на которой лежал княжеский
венец, осыпанный драгоценными каменьями; потом на такой же подушке несли два
боярина золотой молоток, такими ж каменьями осыпанный; на третьей подушке
несли цепь, или гривну, украшенную каменьями ж, саму ту, которая снята была
с Олана и дана для подвигов Кидалу; за сею несены были перчатки, зарукавие
которых унизано было бурмитскими зёрнами; потом меч и пояс со изображением
золотых львиных голов, а на мече орлиной; засим кинжал и белый платок несли
рынды; наконец, следовали первосвященник, Кидал, Алим, кабалист, бояре и
прочие по порядку.
Как только передние жрецы с Радегастовым кумиром достигли до того
отверстия, по которому должно опускаться в подземное жилище, то внезапу
ударил страшный подземельный гром, и всё то место, под коим находилась
Оланова гробница, потряслось с великим движением; потом чёрный густой дым,
смрад и зловоние стремились из отверстия подземного, как самая мрачная туча,
долгим столбом к зениту, в густоте которого мрака всем зрящим тут видна была
тень неизмеримой величины и огромности, исшедшая с дымом из подземельного
жилища. Сие страшилище, отходя в неизвестную дорогу, ужасным голосом
взревело; а в дикости звука, от него происшедшего, слышалися всем следующие
изречения:
БЕЗ НАСЫЩЕНИЯ ОСТАВЛЮ СЕЙ ПРЕДЕЛ, КАК РОК ВЕЛЕЛ.
Кабалист уведомил Кидала и всех, тут бывших, что действием сим и
видением прервалась волшебная власть над сим очарованным местом, и злой дух,
отлетая отселе, объяснил, что произволением рока власть демонская
прекратилась.
По очистившемся зловонии и когда ужасное безобразие адской тени,
разорвавшись в воздухе, исчезло, тогда жрецы принесёнными кумирами оградили
подземное отверстие, в которое первосвященник с некоторыми жрецами и с
домашними кумирами, Кидал, Алим, Аскалон, кабалист и некоторое число бояр
вступили.
Стены сего здания, производя ужас, кажется, сами от оного трепетали; вид
их и расположения знаменовали печаль, отчаяние и слёзы; мрачность и каплющая
беспрестанно едкая влажность представляли их преддверием ада и обитанием
печальных теней; своды их, закрывшись зловонным мхом, казалось, сами
чувствовали отвращение от нестерпимой сырости и смрада. Посредине сего
отчаянный стон производящего здания висела закоптелая лампада, которая от
сырости и беспрестанно падающих капель поминутно казалась погасаемою. Пол
пред софою обладателя Хотыня преисполнен был болотной тины, которая от
превеликой и едкой влажности, казалось, как будто бы поминутно закисала. Всё
ж сие произошло от того, что никто не дерзал вступить в сие жилище, ежели не
хотел так же усыплён быть вечным сном, и во все те двадцать лет один токмо
кабалист входил в сие здание для снятия с Олана цепи и возложения её на
Кидала, что жрецам великой суммы, а ему ещё большего ответа стоило.
По принесении домашним богам жертвы Кидал коснулся перстом обоих глаз
Олановых, и лишь только он сие учинил, то аки всё здание затрепетало,
мрачность и влага вся исчезла, и на место их явились свет и сухость, стены
уподобились белизною ярине, а на место тусклой лампады отворились окна,
получающие свет с земной поверхности. Воины, сидевшие подле Олана, положив
мечи на землю, встали и со удивлением смотрели на предстоящих. Вместо чёрной
доски над Оланом явилась тотчас белая со изображёнными на ней золотыми
словами, следующего содержания:
"За претерпение Тризле - покой.
Олану, Алиму, Плакете и два раза убитой от Аскалона Асклиаде -
благоденствие".
Потом отворил глаза Олан. Всех сердца воспылали радостию, и покатились
из глаз их горячие слёзы, с которыми совокупились и страдавшего Олана: ибо
при получении чувств представилось ему несчастное его состояние, о котором
он воображал, что и теперь в нём же находится, понеже бывший его
двадцатилетний сон представлялся ему одною только нощию. Но первосвященник,
уведомив его кратко, предложил одежды, по возложении которых, при
громогласном от народа восклицании и целовании рук его и одежды, следовали в
храм Перунов, неся первосвященник пред собою доску, явившуюся над Оланом,
яко знак благоденствия их, посланный от богов и начертанный всесильною их
рукою, которую и поместили в том храме в знак вечного возблагодарения.
По принесении жертвы и по возвращении из храма держан был совет о бывшем
обладателе Нахае и о его воинстве, в коем удумано отпустить его и воинство
безоружных, не учиня ни малейшего озлобления, в благодарность к богам за
учинённое от них милосердие; что того ж дня и исполнено, и с сего часа
правление и судопроизводство в государстве объявлено бывшим при Алане
порядком.
По рассветании следующего дня первосвященник со всею подробностию
уведомил Олана, что происходило в его государстве во время двадцатилетнего
его сна и каким несносным игом обременены были его подданные; что слушал
Олан с прискорбием сердца своего, забывая даже полученное им ныне
благоденствие, для чего и предприято было учреждением особого сословия
восстановить благополучие тех подданных, которые от Нахая лишены были
почестей и имения.
Кидал, окончав иройские подвиги, а Алим, узрев оживотворённого родителя
и восстановленное царство, ему принадлежащее, почувствовали в сердцах своих,
как им казалось, большую прежней силу владеющей ими любови. Плакета живо
представлялась в воображениях Кидаловых в неизвестном её путешествии, а в
сердце Алимовом незаглаждаемое впечатление осталось изображённых на доске
слов:
"...два раза убиенной от Аскалона Асклиаде..."
Торжествуя восстановление царства, при всяком народном благодарственном
молении и на всяком пиршестве находились они с Оланом, нося всюду с собою
тяжесть несносного бремени любовной страсти, которое некоторым образом
помрачало их вид иройства, что вскоре запримечено было всеми, а особливо
прозорливым Оланом, чем чувствительное сердце его встревожилось во многом.
Ибо в первом из них видел он избавителя своего и своих подданных, а во
втором сердечно предчувствовал иметь открывшегося сына, надежду будущих
благополучных времён для своих верноподданных; но какое подать им в том
утешение или надежду, находился вовсе не известен, следовательно, и сам
обременён будучи сею печалию, казался не в полном удовольствии и ощущении
совершенного благоденствия, что видя, и окружающие его верноподданные
чувствовали некоторый род уныния. Но источник щедрот благоволения богов ко
всему племени Оланову и к его подданным находился уже отверстым без покрова,
из которого могли они почерпать все услаждения, какие только от престола
милосердия проистекать могли во удовольствие, радость и восхищение сердец
всего земнородного племени.
В некоторый день, при восхождении солнечном, объявлено государю, что к
берегам Хотыня прибыли два корабля, на коих начальствуют две женщины. Кидал
и Алим взялися учинить им встречу и, уведомясь о роде их и надобности быть в
Хотыне, уведомить Олана.
Сей случай совершенно доказывает произволение богов, милующих Олана и
ниспосылающих ему за претерпение всякое удовольствие, какое только смертный
во время жизни его вкусить может. Кого ж Кидал и Алим увидели? Плакету и
Асклиаду.
- Милосердые боги! - возопили они все вообще и бросились совокупно все
друг ко другу в объятия, будучи уже Плакета и Асклиада обо всём происшедшем
в Хотыне известными. И хотя в таком только случае гордость девице в
рассуждении Кидала приличествовала, но крайняя к нему благодарность
преодолела в ней установленные на таковые случаи обхождением обряды.
По миновении первых сих восхищений и по уведомлении друг друга, сколько
краткость времени дозволила, спешили они к Олану, яко к общему их отцу,
который до сего времени ни о сыне, ни о дочери известен не был. Представ
пред него, стали они все на колени, чем нечаянно привели в незапное смущение
чувствительного государя, сидящего вместе с самозванцем Датиноем.
- В докончание высоких милостей, ниспосылаемых тебе ныне от всещедрых
богов, - говорил так Алим, стоящий на коленях, - ниспосылают тебе во мне
сына, а в ней, - указывая на Плакету, - дочь. Сия есть моя супруга, -
говоря об Асклиаде. - А Кидал желает быть усыновлён совокуплением с ним
дочери твоей Плакеты.
Олан, подняв к небу взор и длани, возносил в жертву милостивым богам
молитвы и фимиам горящего сердца его благодарностию.
Мнимый Датиной стоял неподвижен; злобный образ его покрылся синеватою
бледностию, кровожаждущие глаза, устремяся на Асклиаду, остенели, зверская
страсть его подвигла ядовитое сердце, заражённая желчь в нём охладела, и
паки устремил желание к достижению или погублению невинной жертвы.
Олан принял их всех в свои объятия, что должно было учинить и брату его
Датиною, к которому как скоро, следуя за другими, подошла Асклиада, то,
вскричав от ужаса неизъяснённым голосом, лишилась всех чувств и упала
мёртвою в руки предстоящих.
Таковое приключение произвело во всех предстоящих неизречённое смятение;
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг