целого года; на голове его была острая шапка, украшенная петушьими косами; а
в руках имел он жезл, около которого обвилась большая живая змея, а на верху
оного вместо набалдашника укреплена была звезда. Итак, как будто после
крепкого сна проснувшися, встал он на ноги и смотрел на меня весьма
пристально, не говоря мне ни слова.
Увидев сие превращение, столь я изумился, что не знал, что мне тогда
должно было делать; шлем и сабля лежали подле моих ног, а панцирь держал я в
руках и стоял весьма долго неподвижен, ожидая от проснувшегося и весьма
удивительного мужа уведомления, как мне должно с ним обойтися, так ли, как с
духом, или так, как с человеком.
- Я вижу, - говорил он мне, - что ты весьма много удивляешься чудному
моему превращению и необыкновенному платью, в котором теперь меня видишь.
Хотя теперь и не такой случай, - продолжал он, - однако я уведомлю тебя,
кто я таков и от чьей крови. Ты видишь пред собою сего славного кабалиста,
которому нередко повинуются бесы. Я родом из Хотыня, отец мой был верховный
первосвященник и человек весьма разумный; он приложил всё своё старание
вкоренить в меня великое понятие и для того послал в Египет; там обучался я
у жрецов и узнал науки сей некоторое начало; а как уведомился, что знание
сие в великой силе в Индии, то немедленно туда поехал и там у искусных
браминов узнал её совершенно.
Приехав в моё отечество, не застал уже я отца моего живого, а в
воздаяние за его обо мне попечения сделал ему гроб из такого камня, который
мне одному только известен. Положа в оный тело отца моего, приказал стоять
ему во храме на воздухе, и чтобы он не касался ни стен, ни пола, ни потолка,
который и по сих пор находится ещё таковым, и множество народа из дальных
стран приезжают смотреть сего чуда.
После сего определил я себя вовсе в сию науку, изыскал не известные
никому книги и предсказываю по оным будущее народное благополучие и
несчастие; а что слова мои справедливы и наука мне сия довольно известна, то
сему в доказательство служит, что сильнее меня некоторые духи обратили меня
в вола и приказали остерегать сей очарованный остров, на котором заключили
они счастие нашего народа.
Сие посередине стоящее дерево, - продолжал, указывая на то, которое я
рубил, - заключает в себе наше благополучие, но теперь оное от него
возьмётся; храбростию твоею и знанием моим мы сие беспрепятственно исполним.
Для чего ж превращён я был в то животное, из головы которого я вышел, -
того прежде смерти Тризлы, неистовой нашей государыни, ты не уведаешь, также
и причины несчастия народного, и не увидишь несчастного нашего обладателя
Олана, которого и смотреть тебе не должно до того времени, как убита будет
Тризла, и ты придёшь пробудить его. Пойдём к сему дереву.
Итак, приблизившись к оному, приказал он сломить мне десять веток и
сплести из оных венец, которое я всё немедленно исполнил.
- Сей венок, - продолжал он, - надеть ты должен тогда, когда приедешь
в град Хотынь с околдованного острова, подле которого мучится Тризла, и
тогда увидишь, какое страшное и чудное действие возымеют сии листы.
Потом привёл он меня к мёртвому буйволу и, отломив один рог у оного, дал
мне в руки и говорил опять:
- Сей рог брось ты тогда в море, когда получишь все наставления от
Тризлы, как вступить тебе на остров: то сделается тогда из него морская
раковина, в которую должен ты сесть и ехать к берегу весьма осторожно, и
должен ещё стараться, как возможно, удерживать своё дыхание: ибо,
почувствовав оное, страшная та птица в минуту проснётся, о которой уведомит
тебя обстоятельно наша государыня, и обо всём, что должен ты тогда делать.
По отломлении рога поднялося тело воловье на воздух и сделалось объято
всё огнём; однако стояло всё на одном месте; потом как стало потухать, то
поднималось от часу выше и скрылося наконец из глаз. Тогда кабалист
предупредил мой вопрос и говорил мне, что сие подобие взято было из небесных
знаков и так, отдав всё смертное земле, возвратилося опять в небо.
- Ступай, - продолжал он, - ко исполнению славного предприятия,
дельфин уже тебя дожидается, он привезёт тебя прямо в устье реки Рвани,
которая протекает нашим городом, а я должен ещё здесь остаться для
исполнения некоторых нужных дел.
Итак, простившись с ним, сел я на дельфина и приехал сюда, имея при себе
те вещи, которые он мне дал.
Как только перестал Кидал сказывать случившееся сие с ним приключение,
то верховный священник и другие жрецы вошли к ним в комнату весьма с
радостными видами. Нутрозор, так назывался первый жрец, подошёл к Кидалу с
великим подобострастием, какого он никогда ещё и никому не оказывал, ибо сан
его запрещает унижаться пред смертными, и говорил Кидалу так:
- Великий омарский владетель! Соизволением богов выбран ты избавителем
нашего народа и воскресителем добродетельного Олана, чему получил я
откровение в прошедшую ночь. Есть некоторое место, окружённое морем, на
котором мучима наша злая государыня; должно тебе туда отправиться
непременно, и она уведомит тебя, что тебе надобно делать. В которой же
стороне лежит это место, или каменная гора, того мне не открыто; но сказано,
что по пришествии твоём к берегу возьмёт тебя дельфин и принесёт на раменах
своих к Тризле. Ещё ж повелено мне представить тебя пред истуканом великого
Перуна во время приношения жертвы, чего для просил я ныне развратного Нахая,
чтобы приказал он отворить нам храм и принести в оном жертву, ибо храмы наши
по соизволению прогневанных богов все заключены; на что он согласился и
приказал, чтоб целый день отверста была Перунова божница.
Кидал немедленно на сие согласился, и пошли они все в храм великого
Перуна.
Первосвященник, надевши жертвенные одежды, вышел пред каплицу страшного
сего бога и начал производить жертвенные обряды, по окончании которых стал
Нутрозор на колена и весь народ с ним; читал он вслух молитвы со слезами и
тем старался подвигнуть на милость великого Перуна, который тогда и подлинно
почувствовал об них сожаление, и сказал плачущему народу так:
СНИМАЮ ИГО С ВАС, БЛАГОСЛОВЕН ВАМ ЧАС!
Народ, услышав сие, пал на землю и от сокрушённого сердца благодарил
милостивого бога.
Пришед из храма и поблагодарив домашних богов за великое их
снисхождение, сели потом за стол; и когда подали горячее кушанье, то,
открыв, Нутрозор увидел в сосуде весьма чудное явление: между другими
вареными рыбами в горячей воде плавала одна живая, у которой на спине
написаны были сие слова: "Всего полезней человек".
Все пришли от того в великое удивление и не знали, как растолковать сие
приключение. Нутрозор хотел её вынуть, но она, выпрыгнув на стол, упала на
тарелку к некоторому жрецу. В одну минуту слова на ней пропали, и сделалась
она подобною другим рыбам.
Все определили, чтоб употребил её в пищу тот жрец, к которому попала она
в сосуд. И как только раздробил он на части, то внутри увидел сие слово:
"Молчаливость", - и когда показал всем, то не меньше удивилися они, как и
прежнему. Но жрец встал из-за стола и, ставши на колена перед Нутрозором,
каялся пред ним в своём прегрешении: ибо намерен он был объявить о Кидале
Нахаю и советовать ему, чтобы тот истребил его и тем бы пресёк намерение ко
избавлению Оланову и всех его подданных.
Нутрозор, выслушав сие, ужаснулся и благодарил милосердых богов, что они
начали уже миловать хотынское поколение. Он не намерен был простить жреца и
хотел послать его в заточение; но Кидал и Алим, употребя неотступную свою
просьбу, избавили винного от наказания, представляя Нутрозору, что, когда
умилосердились над ними боги, тогда уже никакие происки смертных вредить им
не могут.
По окончании стола начали советовать все о похвальном намерении
Кидаловом, и всякий старался наполнить его мужеством. Нутрозор уверял его
поминутно о покровительстве всесильных богов и говорил, что, конечно,
предприятие его без награждения не останется.
- Хотя мы и не знаем, где находится теперь Плакета, но когда обещали
тебе её боги, то, конечно, не может быть сие лживо, и я не думаю, чтобы ты,
будучи столь просвещён и добродетелен, отважился сомневаться в словах
великого Перуна, которые всегда бывают неподвижнее гор каменных, и когда
один раз сказаны, то не должно уже ожидать повторения.
Кидал не только не хотел когда-нибудь оставить своё предприятие, но по
всякий час наполнялся большим к тому желанием, и думал всякую минуту
отправиться на каменную гору к Тризле, и для того говорил Нутрозору, что он
идёт сей час ко исполнению божеского определения и своего намерения. На что
говорил ему первосвященник так:
- Похвально твоё усердие и добродетель ко избавлению народному; но
время ещё не приспело, в которое должен ты показать храбрость свою и
неслыханную ещё доселе отважность. В откровении мне сказано было богами и
сие: в некоторую ночь затмится луна, и сделается на нашем горизонте такая
тьма, о которой ещё от начала света не слышно было. Тогда придёт великий
страх на всех лунатиков, и они, оставив все свои стражи, скроются в домах.
Тогда должно мне принести домашнюю жертву и с домашними богами проводить
тебя на берег и там всю ночь умолять богов о благополучном успехе твоего
оружия.
Итак, должен ты ожидать сего времени и не прежде производить предприятие
твоё в действо; а в ожидании сего времени можешь ты уведомиться об
обстоятельствах нашего владения, рассмотреть местоположение: ибо сие тебе
непременно надобно знать для того, что, совокупившись с Плакетою, будешь ты
города сего защититель; а чтоб веселее осматривать тебе оные, то бери с
собою друга твоего чужестранца, о котором мы ещё никакого известия не имеем
и не знаем его имени, кое он от нас утаивает, и какая тому причина, мы и
того не ведаем; но известно только, что он имеет в себе беспримерную
добродетель.
Таким образом, оставил Кидал до определённого времени своё предприятие и
вознамерился по совету Нутрозорову осмотреть город, все места, кои достойны
были примечания, гавань и берег. В некоторый день пригласил он с собою
Алима, и пошли они в рощу, которая стояла на самом устье реки Рвани; пришед
туда, сели на берегу морском. Алим, вздохнув весьма прискорбно, начал
говорить Кидалу:
- Я не сомневаюсь, чтобы ты не простил мою неучтивость, что, находясь с
тобою довольное уже время, не уведомил тебя, кто я таков: ибо имею я причину
утаивать моё поколение и имя от сего народа до избавления его от рабства. Я
владетель Млакона и Ния, двух островов, тебе, думаю, известных, сын
несчастного Олана и Тризлы.
- Что ты говоришь! - вскричал тогда Кидал. - Милосердые боги, -
продолжал он, - так вы делаете меня больше счастливым: я буду иметь в Алиме
друга и сродника; и обязуете меня, чтоб я служил Хотыни ещё с большим
усердием.
По сих словах облобызали они друг друга, и Алим продолжал говорить ему
так:
- Ты выбран богами избавителем несчастному отцу моему и всем его
подданным; определение богов, чтоб отец мой царствовал на своём престоле, а
мать бы моя, избавяся от муки, скончалась, каким образом, того тебе, как
сказывал ты, неизвестно; итак, прошу тебя для дружбы твоей ко мне как можно
уменьшай против неё твою свирепость, ежели соизволением богов будешь ты оную
чувствовать к моей матери и ежели должна она умерщвлена быть твоими руками;
и если возможно будет миновать тебе сие определение, оставь её жить на
свете, то только избавленную от сего мучения, которое она теперь
претерпевает.
- Возлюбленный мой друг, - отвечал ему Кидал, - не воображай себе,
чтобы я подумал когда-нибудь о таком свирепстве, и ежели боги определят меня
отнять у неё жизнь, то я лучше сделаюсь воле их преслушен и претерплю
какое-нибудь за сие наказание, нежели учиню такое варварство. Будь уверен,
что употреблю к тому все мои силы, чтобы радость отца твоего и твоя была
совершенна; боги определяют меня избавителем, а не варваром, и думаю, что
милосердие их избавит меня от противного добродетели моего поступка.
Потом просил его Алим, чтобы он не объявил о нём жрецам и также никому,
уверяя, что время само покажет его народу и сердечное чувствование Оланово
представит ему потерянного сына, который и сам весьма долгое время не знал
своего отца и не имел об оном никакого известия.
В сих разговорах увидели они два корабля, плывущие из моря к их городу;
по снаряду оных не могли они узнать, какого владения были сии суда; оные
впущены были прямо в гавань. Кидал и Алим поспешили в оную, чтобы увидеть,
кто приехал в их город; и как только пришли они к кораблям, то вышел из
оных, как казался по виду, государь, окружённый множеством господ; платье на
них было весьма чудное и не походило ни на какое, которое носят разные
народы обыкновенно, и у всех закрыты были лица чёрным флером, и так пошли
они во дворец, чему Алим и Кидал весьма много дивились. Но удивились они
тогда больше, когда увидели на носу одного корабля поставленную человеческую
голову и прочитали написанные над оною сии слова: "Голова Ранлия, омарского
вельможи".
Владетель того города, прочитав оное, затрепетал и не знал, что должно
было ему думать о таком приключении; не меньше его удивился и Алим: ибо он
слышал от Кидала, что сей добродетельный муж был его опекуном и убит
неистовым тираном, Азатовым сыном. Таким образом, чтоб не было примечено сие
их смущение, пошли они немедленно домой и вознамерились наутрие разведать
эту тайну, ибо разрывала оная Кидалово сердце и приводила в великое
беспокойство и Алима.
Судьба Оланова назначила в сей день начало своего милосердия. По закате
солнечном взошла на хотынское небо луна; окружена она была лучами и казалась
светлою больше обыкновенного, но в третьем часу ночи начала меркнуть и в
скором времени покрылась вся темнотою; потом охладел весь воздух, и такая
разлилася мгла по земле, что люди не могли ничего видеть. Лунатики почли сие
божеским гневом и думали, что прогневался на них месяц; наполнилися все
великим страхом и заперлись в домах своих отовсюду. Всякий рыдал из них
неутешно, ожидал последнего конца непременно и не дерзал уже умилостивлять
прогневанную луну.
Нутрозор, видя, что время приспело ко избавлению народному, позвал к
себе Кидала и, орошая его своими слезами, говорил:
- Возлюбленное чадо, прошу о тебе милосердых богов, чтоб оные укрепили
тебя к сему претрудному подвигу и чтобы всесильная их рука пребывала всегда
над тобою.
Алим и все жрецы тогда плакали, подобно как будто бы отпускали на смерть
Кидала; но сие предприятие страшнее было и оной. Потом великий
священноначальник, возжегши домашнюю жертву, стал на колена и, облившись
горькими слезами, просил с великим сокрушением богов покрыть щедротою своею
ещё в цветущих летах храброго Кидала; потом возложил на него освящённую
гривну, о которой получил приказание от богов и коя снята была с Олана для
сего предприятия. По утушении сей жертвы простился он с омарским обладателем
и приказал учинить то же всем. Все оплакивали тогда Кидала, но он наполнился
мужеством и ни о чём больше не думал, как о храбрости, весьма потребной в
сём случае. Итак, взявши пламенники и несколько кумиров, пошли они на берег
спокойного тогда моря. Жрец и все бывшие тут люди учинили вторичное моление
и готовы уже были расстаться с Кидалом. Вдруг из глубины морской вынырнул
великий дельфин и, посадя Кидала к себе на спину, пустился в пространное
море. В одну минуту луна осветилась солнцем, и сделалась ночь весьма
светлою. Люди, увидев толикое чудо, возблагодарили богов от радостных сердец
и остались вместе с великим первосвященником умилостивлять богов и просить
счастливого успеха Кидалу во всём том, что будет он предприять ко избавлению
их.
Багряная заря на востоке отворила свой храм, устланный и испещрённый
розами, и, севши в алую колесницу, возвышалась на хотынское небо; тусклые
облака, изъявляющие всегдашнее несчастие, как будто бы стыдяся её вида и
претворившись в прах, падали в непроходимые леса и горы. Отлетающие до сего
времени зефиры возвращалися в поля на нивы и в долины; речные нимфы, которые
оставили совсем чистые струи реки Рвани, в то время приходили омывать лица
свои на берегах хотынских. С высоких гор пастухи и пастушки сходили в долины
и усыпали дороги цветами, начали петь и играть песни, и казалось, что будто
встречали они некакий праздник, - словом, везде разливалось непонятное
веселие, и всякий хотынец предчувствовал радость. В великолепных стенах
города обновлялся воздух, и всякая стихия принимала другой образ.
Море не колебалось, и следовала одна только тонкая струя за дельфином,
на котором путешествовал по водам Кидал. Нереиды и тритоны, проводив на небо
солнце, встречалися с Кидалом и изъявляли ему радость свою и восхищение.
Некоторые морские чудовища, не видав ещё никогда едущего по водам человека,
дивились такому позорищу и, окружая его со всех сторон, провожали с радостию
и старались угнетать камни и пучины, могущие вредить или по крайней мере
устрашить путешественника. Усердие их простиралося весьма далеко: они
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг