Хотя Азат и не сыскал в его словах никакого подозрения, однако не верил
уже ему больше так, как родному своему сыну, и определил к нему
надзирателя - человека строгого и набожного, живущего всегда под законом
непременной добродетели.
Сей приставленный надзиратель весьма был верен своему государю; увидя в
Аскалоне испорченный любовию нрав, желал непременно исправить его, чего
ради, несмотря на придворное обыкновение, просил он государя, чтобы Азат
запретил иметь обхождение Аскалону с Горгоном, что было и приказано. Всё шло
к тому, чтобы наполнить большею злобою сердца двух этих злых человек.
Горгон, почитая себя чрез это обиженным, захотел отомстить надзирателю.
Злобное его сердце не позволяло ему ни одной минуты быть в покое, и он везде
искал случая умертвить его.
Некогда государь поехал в Зничев [15] храм для принесения жертвы,
который стоял по другую сторону Ильменя на горе; и как только он из города
выехал, то Горгон послал к надзирателю, именем Азата, чтобы и он ехал в тот
же храм. Тотчас севши на лошадь, с малою свитою поехал он за государем; и
как только выехал из города, то напал на него Горгон, который уже на этом
месте его дожидался, рассёк начетверо саблею и всех, кто с ним ни был,
умертвив, разбросал тела их по дороге.
Государь, возвращаясь из храма, наехал на сие ужасное и плачевное
позорище. Убитых могли тотчас узнать, но убийца их был неведом; однако как
бы ни старался утаить Горгон сие дело, но правильное подозрение пало на
него. Азат с сих пор начал стараться обличить Горгона.
Горгон, предузнав свою погибель, предприял убежать из своего отечества и
приехал в город Рос, который стоял на берегу Двины-реки. Роский государь
тогда имел великое несогласие с руским, и для того принял Горгона с великою
радостию, и, узнав его ненависть к своему государю, дал ему у себя первое
место.
Горгон предложил тотчас Великосану (так назывался роский государь), чтоб
собрать войско и идти против Азата войною. Аскалон имел с Горгоном тайные
переписки и обещал отдать престол Великосану, только чтобы ему получить
Зинаиду себе в жену.
Но Горгон думал не так; он предприял победить Азата, и после умертвить
тайным образом Великосана и Аскалона, и овладеть самому двумя престолами.
Намерение его шло сперва весьма скрытно, и никто не мог проникнуть его
предприятия.
В один месяц всё было изготовлено, и войско выступило в поход. Находясь
не малое время в пути, пришли наконец под город Рус, обставили его со всех
сторон воинством, заняли проход и по озеру для потребных предосторожностей.
Азат как скоро услышал сию нечаянную весть, то пришёл в превеликое
замешательство, приказал, как возможно, готовиться своему воинству и хотел
сделать сражение, вышедши из города. Он очень долго колебался в своём
рассудке и не хотел поручить воинства своему сыну. Собирал частые советы, в
которых все были его мнения и подтверждали ему, чтобы он не поручал своей
жизни сыну, от которого уже и так много опытов неверности его видели, и
лучше бы сам воевал с Великосаном; однако такой опасный случай не мог
установить Азатовой мысли.
Между тем, как происходило установление в обоих ополчениях, в
Великосановом воинстве пойман был переносчик тайностей, у которого нашли под
шлемом письмо; оно было следующего содержания:
"Горгон Аскалону здравия желает.
Теперь пришло время к совершению намерения; Азат в твоих руках, а
Великосан у меня. Старайся, как возможно, чтобы войска наши сразились, а я
уже изготовил как Азату, твоему отцу, так и Великосану погибель, которой они
во время сражения не минуют; притом поздравляю тебя государем руским и с
присовокуплением престола роского".
Великосан как скоро прочитал сие письмо, так и приказал привести пред
себя Горгона, которой, пришед, во всём признался и весьма жалел, что не
исполнилось его предприятие, и вместо устрашения говорил он Великосану так:
- Ты счастлив и должен благодарить несчастливой моей судьбине; она тебя
спасла от моих рук; я хотел насытиться твоею кровию, но жестокий рок
превращает моё желание и приносит меня недостойному тебе на жертву. Терзай
меня и вынь скорее мою душу; я не могу видеть тебя без нестерпимого движения
сердца.
Такая наполненная злобою Горгонова речь привела Великосаиа в превеликую
ярость, и он желал скорее предать смерти толь гнусное чудовище людям. Он
спрашивал его о единомышленниках, на что Горгон говорил так:
- Я скажу тебе об оных не прежде, пока последнее дыхание останется во
мне; я дам тебе ящичек, в котором лежат собственные их подписания, только ты
открой его сам; и не верь никому, потому что есть тут некто из твоих
любимцев, и так весьма будет нетрудно скрасть свои подписания.
Потом вывели Горгона на один пригорок и привязали к столбу. Тут Горгон
объявил, где находился тот ящик, и государь приказал его принести к себе под
крепким караулом, чтоб никто не осмелился прежде его открыть.
После, когда расстреляли Горгона, государь приказал собраться в свой
шатёр знатным и первенствующим боярам, чтоб обличить преступников при сём
собрании. Когда они все собрались, то Великосан говорил следующее:
- Я, ещё не открывая вверенного мне Горгоном обличения, не вижу из вас
никого изменника и для того люблю ещё и теперь всех вас так, как любил я и
прежде. Желаю, чтоб боги были для меня милостивы и возвратили бы мне всех
вас верными рабами, как были вы до сего времени. Я ужасаюсь, когда вздумаю,
что должен буду кого-нибудь почесть из вас законопреступником.
При сем слове открыл он Горгонов ящик; и как с великим поспешением
дёрнул с него крышку, то в самое это время выскочила из ящика превеликая
сделанная змея и острым жалом поразила в самую грудь Великосана, и он едва
только успел выговорить: "Простите, друзья мои!" - и скончался.
Всё собрание пришло в превеликий ужас; всякий, возгласив отчаянно, стоял
окаменённым; после бросились помогать государю, но уже помощь их была
напрасна. Члены его оледенели, и потухла их живость; поднялся великий в
воинстве его вопль. Хотя начальники и старались скрыть смерть своего
государя, однако всё воинство в одну минуту узнало.
Наследний государь, сын Великосанов Ардалион, приняв скороспешно престол
и область, вышел усмирить народ; он, как возможно великодушному государю,
старался ободрять их, но будучи чувствителен о смерти отцовой, уговаривая
их, сам прослезился, от него всё воинство пришло в пущее отчаяние, и сие
сетование во всём Ардалионовом ополчении не прежде начало уменьшаться, как
дней чрез пять или ещё больше.
На той змее, которая поразила храброго Великосана, от головы и до конца
написаны были сии слова:
"Горгон и мёртвый столь же страшен своим неприятелям, сколь и живой".
Ардалион приказал Горгоново тело волочить по всему стану со всяким
позором и ругательством, и всякий воин укрощал свою над оным ярость и
неудовольствие; однако уныние и болезнь ещё во всяком оставались: столько-то
глубоко впечатлены было в оных снисхождение Великосаново и его к подданным
своим милость.
Великое сокрушение, отчаяние и смятение воинства были причиною тому, что
Ардалион вознамерился было отступить от города и возвратиться в своё
отечество; но начальники и старшины советовали ему вступить в сражение,
чтобы при первом случае как воинство, так и народ в области не подумали, что
Ардалион малодушен.
- Это правда, - говорили они, - что обстоятельства наши принуждают
нас окончить воинские дела, но храбрость и слава нашего имени требуют того,
чтоб и в несчастии быть столько же великодушным и отважным, как в самом
благополучии.
Ардалион вознамерился по совету их вступить в войну и не отходить от
города; чего ради предприял он ободрять своё войско и наполнять его сколько
возможно великодушием. Хотя сердце его и терзалось отцовою смертию, однако
всегда показывался воинам, как будто бы он хочет возобновить умершего
Великосана славу. Охота его к тому умножалась, но сердечное чувствование
приводило его в трепет; он боялся вступить в сражение, чтоб болезнь о его
родителе не привела в то время его в отчаяние и чтобы не потерял он от того
всего своего воинства.
Рассуждая о сём очень долго, наконец приказал готовиться к сражению.
Войско его в одну минуту всё пришло в готовность и стояло в порядке.
Тотчас жрецы начали приносить жертву и просить богов с тёплым и усердным
молением о милостивом их снисхождении. Знаменование сей жертвы весьма было
счастливое, и всё воинство от того наполнилось великою надеждою и
храбростию. Происхождение её было такое. Дым восходил от жертвы весьма выше
обыкновенного, и казалось, что конец его уже был за атмосферою, как вдруг
великий огонь покрыл всё над ними небо, и явился среди пламени престол,
который поддерживали четыре крылатые льва; по сторонам престола на облаках
стояли весьма великого роста два стража с пламенными оружиями; и когда исчез
в воздухе огонь, то явилась радуга, которая окружила весь престол и была
перевита редкими и прелестными цветами; на престоле лежала подушка, а на
оной шлем и перевитой лавром меч.
Увидев сие, воинство Ардалионово возопило весёлым голосом и тотчас
приступило к городу. Азат с своей стороны давно уже был готов; стены
наполнились воинами, и началось сражение. Из Ардалионова воинства поднялась
на воздух из стрел туча, также и из города.
Сражение было весьма кровопролитное, и сила Ардалионова начала
ослабевать; тотчас растворили ворота, и в проломанные стены вышло великое
множество русов. Тут ещё началась брань кровопролитнее первой. Азат, как
разъярённый лев в великом стаде бессильных агнцев, убивал всех тех, коих ни
встречал; покрылось поле росами, а остальные искали только своего спасения.
Ардалион, видя свою погибель, старался ободрить своих воинов, но они,
наполнившись страхом, не могли действовать своим оружием. Сеча сия
продолжалась почти до захождения солнца, и росы прогнаны были весьма далеко.
Вдруг неведомо какой ободряющий дух искоренил в сердцах их страх,
наполнил великим иройством и жадностию к бою; стекаются со всех сторон,
принимают порядок, кричат в восхищении: "Победа!" - наступают грудью,
удерживают стремление русов; начинается бой несказанно жесточее прежних.
Русы видят издалека поспешающего к ополчению ироя; вид его и храбрость
производят в них ужас. Он уже среди ополчения; мешается среди Азатова
воинства и так, как жадная смерть, поедает людей и делает за собою широкие
улицы; рубит без милосердия и так, как молния, в одно мгновение ока поражает
тысячи.
Приходит на всех страх, бегут от меча его, рассеявшись, народы тонут в
реках и болотах, предускоряя друг друга, сами себя давят, кричат отчаянно и
ждут единой только смерти.
Азат повелевает призвать на помощь своего сына. Сей поспешает уже к
воинству, ободряет оное и примером своей храбрости приводит его в прежнее
мужество. Тут сделалась сомнительная победа, и счастие начало противиться
обоим воинствам. Смерть равно присутствует как у Азата, так и у Ардалиона.
Воины чем больше поражают, тем больше желают проливать крови.
Правое крыло уступило Азатовой силе, где присутствовал он сам и сын его
Аскалон, у которого с первого розмаху левою рукою освободилась от недействия
и правая. Тут увидели в нём росы храброго ироя; как бурный ветер частый лес,
так он ломил Ардалионово воинство, погнал и не давал их времени
возвращаться. Конь его тонул в крови противной, и казалось, как будто бы
плавал по самое чрево. Бегут от руки его росы, но смерть их догоняет; сие
чудовище алчно их похищает.
Солнце уже потонуло в бездне вод; мрачная ночь и превеликий туман
покрыли небо. Азат не переставал гнать бегущих с сыном своим Аскалоном; и
когда отделились они совсем от своего воинства, тогда неистовый Аскалон
обратил ярость свою на своего отца и стремился жадно отнять живот его
саблею.
Азат, видя свою погибель, и не имея времени выговорить слова, отдался
бегу и тем хотел спасти свой живот. Первый, как незлобивый агнец, поручает
жизнь своему коню и, в великом будучи страхе, уже его не поощряет к бегу; а
второй, как алчный и разъярённый лев, отворяет свою пасть и хочет его
поглотить. Уже заносит руку, уже опускает саблю, - но конь его спотыкнулся,
и он стремительно упал на землю.
Он вскакивает поспешно - и не обретает ни отца, ни коня своего, ни
меча. Всё в одну минуту пропало, и он видит себя на берегу небольшого
острова; вместо своих воинов и противных - чёрные и свирепые валы, вместо
прекрасного поля - страшную и волнующуюся пучину; он бежит к берегу, но бег
его оканчивается глубоким морем. Страх его объемлет, и он в робости не
знает, чему приписать внезапный сей случай; в отчаянии ударяется об один
стоящий при береге дуб, который истомлённый произносит голос:
- О-ох!..
ПОХОЖДЕНИЕ АЛИМА И АСКЛИАДЫ
Аскалон, как скоро услышал сие стенание, то тотчас отскочил от дерева;
члены его оцепенели, и сделался он неподвижен; чудное сие приключение
привело его ещё в больший беспорядок. Наконец, перемогая себя и собрав почти
уже потерянные силы, спрашивал:
- Кто произнёс сие стенание?
- Я, - отвечал дуб истомлённым и означающим последнее издыхание
голосом, - пренесчастливое создание из всего смертного рода. Успокойся,
незнакомый чужестранец, и не удивляйся столь много такому чудному
превращению, что видишь перед собою словесное дерево. Свирепое несчастие, -
продолжал он, - ежели растворит на кого алчные свои челюсти и начнёт
пожирать его благополучие и спокойствие, то не только в дерево, но и в
презренную всеми какую-нибудь вещь превратить его может. Сия несносная кара
заключает в себе обладателя многими народами, именем счастливого государя,
но бытием стенящего пленника, - человека, произведённого на свет вкусить
все великие благополучия, но немилосердым роком сверженного на дно бед и
отчаяния. Вся жизнь моя есть собрание мучений, или тот страшный час, которой
отверзает нам двери гроба. Я всякую минуту умираю, но немилосердая и
забывшая меня судьба не лишает последнего издыхания.
Аскалон если бы не чувствовал сам в сие время великого несчастия, то,
конечно бы, не мог иметь никакого о нём сожаления, ибо сердцам, наполненным
злостию и ненавистию, несвойственно ни малейшее соболезнование: но настоящая
и собственная беда довольно имеет силы, чтоб умягчить варварскую и зверскую
свирепость. Тронувшись несколько теми отчаянными и достойными сожаления
словами, просил он превращённого государя, чтоб рассказал ему свои
приключения, - не для того, чтоб прийти об нём в сожаление, но единственно
для сведения всей великой силы несчастия.
- Я сие охотно исполню, - отвечал несчастливый владетель, - ибо,
находяся здесь целый год во образе дерева, в первый раз вижу пред собою
человека и для того с превеликим удовольствием изъясню тебе все мои
несчастия.
Я называюся Алим, владетель двух великих островов - Млакона и Ния,
лежащих в сём Варяжском море. Происхождения моего ни я сам, ни подданные мои
не знают, ибо, как сказывают, после великой бури нашли меня в объятиях
мёртвой женщины, выкинутого с нею на берег; я был тогда ещё младенец, и
какого роду, того узнать никоим образом им было невозможно; женщина же по
платью казалась азиатка. Знатные господа тех островов приняли о воспитании
моём великое попечение и содержали меня весьма великолепно, ибо по
проречению богов долженствовал тот быть у них царём, которого они найдут
выкинутого к ним на берег, - потому что княжеское мужеское поколение
прервалось смертию владевшего пред сим государя, который скончался, не имев
мужеского пола детей.
Когда же стал я понимать, то определили ко мне учителей - весьма
разумных и совершенных людей, которые вкореняли в меня почтение к Богу,
любовь к добродетели и снисхождение к народу; учили правам гражданским,
восстановлению благополучия общества, военным упражнениям и, словом, всему
тому, что принадлежит до государя, из чего не трудно мне было понимать, что
я назначен ими к сей высокой степени.
Пришедши в совершенный возраст, увидел я от них великое к себе почтение
и для того старался содержать себя всегда в границах благородного поведения:
оказывал всякому, что и я его почитаю больше, нежели он меня, к чему и
природное человеколюбие меня привлекало, приносил за всё мою им искреннюю
благодарность и старался предупреждать всякого учтивости. К неописанному
моему счастию, судьба просветила столько мой разум, что я осмеливался давать
наставления в гражданских поведениях и в том, что касалось до всего
общества; и, к большему для меня благополучию, советы мои и наставления
всегда имели благополучием увенчанное окончание. Народ всех степеней
почувствовал ко мне великое усердие и любовь; все единодушно желали мне
первого в свете счастия, и не было у них ничего такого, чего бы они мне
вверить не хотели. Все дела, суды и предприятия без моего ведома не
производилися в действо, и что я определял, то почитали за свято: ибо, по
природной моей добродетели, пристрастия во мне никогда не бывало.
Наконец все охотно вознамерились возвести меня на престол, исполнить
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг