биологии гласит, что никакой орган не может сохраняться в неизменном
состоянии, если он не выполняет своей функции.
Но с этими двуногими рептилиями все произошло совсем по-другому.
Спасаясь от своих многочисленных, и проворных врагов, они стали
пользоваться передними ногами для того, чтобы влезать на деревья. Окраска
их стала пестрой, незаметной среди яркой листвы, испещренной солнечными
бликами.
Освоившись с лазаньем по ветвям, они начали совершать прыжки, которые
требовали и точного глазомера и каких-то поддерживающих в планирующем
полете "приспособлений". И вот тогда чешуя на их теле удлинилась и
расщепилась особенно на передних конечностях. Так постепенно начали
формироваться крылья.
Но это лишь один из возможных путей развития оперенности.
Второй, менее вероятный, состоит в том, что мелкие ящеры, подобные
описанным и также бегавшие на задних конечностях, помогали себе при этом
передними лапами, загребая ими воздух, наподобие того, как это замечается
при беге у страусов. При этом выживали те ящеры, у которых передние лапы
приобретали удлиненную перообразную чешую.
Археоптериксы были самыми примитивными птицами. На "эволюционной
лестнице" птиц они занимают самое низкое место. Они были величиной с
ворону, с головой, лишенной перьев и покрытой чешуей. Череп и вместимость
мозговой коробки у археоптерикса вполне птичьи, но челюсти снабжены
зубами, и сами зубы, сидевшие каждый в отдельной ямке - альвеоле,
унаследованы от рептилий. Белок глаза был защищен склеротикой - тонкими
прозрачными костными пластинками, которые отсутствуют у современных птиц и
являются характерной чертой рептилии.
Ребра первоптицы были лишены того отростка, который, опираясь на
соседнее ребро, увеличивает прочность грудной клетки, и тоже походили
больше на ребра рептилий. Но особенность, которая выдает этих птиц с
"головой", - это наличие у них брюшных ребер, образование, которое имеется
в наше время, например, у крокодилов.
Грудина археоптерикса была снабжена килем, к которому прикреплялись
сильные летательные мышцы. Передние конечности повторяли строение
конечностей рептилий, они даже несли три пальца с коготками, зато задние
ноги у них были вполне птичьи. Имелся длинный ящерообразный хвост - по
длине он превосходил шейный и туловищный отделы вместе взятые. С обеих
сторон хвост был покрыт длинными рулевыми перьями: они сидели попарно и
росли наклонно назад.
Аэродинамические показатели археоптериксов были плохие, и летали они,
конечно, слабо, гораздо хуже, чем их соперники - птерозавры. Их полет
больше напоминал порхание с большими промежутками планирующих спусков.
Жить на совершенно открытой местности они не могли. Вероятнее всего, они
обитали на покрытых растительностью берегах рек и озер, а при опасности
скрывались в чаще ветвей, куда они не только взлетали, но главным образом
карабкались, подобно белкам, пользуясь когтями на крыльях.
В самом конце мезозойской эры, семьдесят миллионов лет назад,
гигантские стаи птиц размерами с голубя с оглушительным шумом уже
подымались с песчаных отмелей. Это были интересные птицы-рыболовы
ихтиорнисы. Они прекрасно держались в воздухе и клювом с мелкими,
загнутыми назад зубами вылавливали рыб из волн, бросаясь на них сверху.
Они жили целыми колониями и превратили многие острова в гигантские птичьи
базары.
Появились птицы, напоминающие гагар, - гесперорнисы. Они не летали, у
них совсем не было крыльев, их грузные метровые тела поддерживались далеко
отставленными назад и вывернутыми в стороны лапами. Это было настолько
неудобно при передвижениях по суше, что гесперорнисы вынуждены были,
наклоняясь вперед и отталкиваясь от почвы, совершать неуклюжие прыжки.
Зато они были превосходными ныряльщиками, пловцами и рыболовами.
РАЗУЧИВШИЕСЯ ЛЕТАТЬ
Как видно, не все птицы овладели совершенным полетом. Некоторые из
них словно забыли, что имеют крылья, и, обнаружив отсутствие достойных
соперников, начали увеличиваться в размерах и избрали "пешее" хождение
единственным способом передвижения.
В эоцене многие из таких бегающих птиц стали грозой слабых. Их
чудовищные серповидные клювы вершили расправу над всеми, кто оказывался
слабее, а среди сравнительно мелких примитивных млекопитающих того времени
таких было большинство. Это были настоящие тираны открытых пространств, и
архаичным мелким млекопитающим того времени приходилось платить им дань
"натурой" - своими растерзанными телами.
Пернатые убийцы рыскали на равнинах и лесных прогалинах, голодными
пронзительными криками распугивая все живое. Их клекот порождал неприятное
и злое эхо. Они бродили и вслушивались в шорохи, трели и писки жизни,
несшиеся к ним отовсюду.
Некоторые ученые высказывали мысль, что все разнообразные группы
нелетающих птиц произошли от каких-то древних примитивных птиц, которые
никогда не поднимались в воздух. Но как ни привлекательно своей простотой
такое объяснение, оно совершенно неверно.
И вот почему.
Даже в меловом периоде у еще зубастого ихтиорниса были большие
сильные крылья, а такая крупная птица, как водоплавающий гесперорнис,
никак не может быть названа примитивной, хотя она и не могла летать.
Широко известно также, что и в других высших группах птиц некоторые виды
утрачивали способность к полету: новозеландская нелетающая пастушка,
исполинская гагарка, дронт. Они не умеют летать, но произошли они, без
сомнения, от летавших предков, что становится ясным каждому, кто изучит
их.
Почему же могла быть утрачена способность летать, с такими большими
усилиями и жертвами приобретенная птицами? Почему, овладев удивительным
мастерством опираться крыльями на воздух, как мы опираемся ногами о землю,
птицы с такой легкостью отказались от этого изумительного достижения
эволюции?
Объясняется это тем, что в самом полете "для полета" птицы никогда не
нуждались. Полет первоначально явился для них лишь средством избегнуть
врагов.
В самом деле, если нет хищников, способных охотиться на данный вид
птиц, то у нее отпадает необходимость летать. Нетрудно убедиться, что
нелетающие птицы в основном обитают в тех районах нашей планеты, где
фактически нет опасных для них хищников. Например, Новая Зеландия, где
совсем недавно обитали огромные страусообразные птицы, лишена опасных
животных. В Австралии до появления человека и завезенной им собаки динго
практически некому было охотиться на эму и казуаров. Остров Мадагаскар,
видевший оперенных гигантов, несших самые огромные из яиц, какие только
высиживались "под солнцем", почти свободен от опасных млекопитающих.
В более трудном положении оказывается африканский страус и
южноамериканский нанду. Но следует помнить, что живут они на открытых
пространствах, где четвероногим преследователям невозможно приблизиться
незамеченными к "дозорным", бдительно наблюдающим за всем происходящим
вокруг стаи. И, когда подается сигнал опасности, стая с невероятной
быстротой ищет спасения в бегстве.
По-видимому, если нет к тому препятствий, происходит возврат птиц к
"пешей" форме обитания. Когда же этот процесс оказывается завершенным, то
исчезают или уменьшаются в размерах крылья, ослабляется хвост и резко
усиливаются ноги.
Ныне существующие тинамы дают нам возможность представить такой путь
развития бегающих птиц. Тинамы, которые могут рассматриваться как
страусообразные птицы, живут в Южной Америке. По внешнему виду они
напоминают тетеревов или перепелов, но отличаются от них тем, что это, в
сущности, бегающие птицы. Они пользуются крыльями лишь в случае опасности.
Перелетать они могут лишь короткие расстояния, редко превышающие сто
или двести метров. Затем они долго и проворно бегут по земле. Хвост у них
уже отсутствует, но еще сохранилась грудина с килем, чего нет у других
страусоподобных птиц. Вероятно, они являются реликтами, сохранившимися
почти без изменений с третичного времени. Подобные им птицы, утратившие
зубы и имеющие вполне развитые крылья и выпуклую грудину для прикрепления
летательных мускулов, могли послужить исходной группой для появления птиц,
которые летали сравнительно плохо и приспособились к обитанию на земле в
местностях, где для этого существовали благоприятные условия.
Некоторые из них могли со временем утратить способность к полету и
развиваться, постепенно приближаясь к страусообразному типу. В других
местах они не в состоянии были выдержать соревнования с летающими видами и
вымерли.
НА ВОЛОСКЕ ОТ ГИБЕЛИ
Итак, я остановился в эоцене, и эта эпоха, отстоящая от нас на
полсотни миллионов лет, встретила меня неожиданностью.
Я "прибыл" в эоцен в середине дня и осторожно спустился на плотный
песок. Справа и впереди горбились дюны, облитые теплыми солнечными лучами.
Они отбрасывали удивительные сиреневые тени. Солнце стояло высоко, и от
песка, как от нагретых печей, поднималось тепло. На волнистых склонах дюн,
овеянных и причесанных ветрами, четко выделялись многочисленные следы.
Как неумелые стежки ребенка, впервые севшего за швейную машину, они
перекрещивались и расходились, обегая песчаные склоны с застывшими
гребешками ряби. Все вокруг было так буднично, так знакомо, даже
шелестевшие под ветром косицы травы в редких зеленых кустиках, что я
невольно оглянулся на указатель времени. Указатель уверенно
свидетельствовал, что я нахожусь в эоцене.
В полукилометре от меня начинался лес, состоявший из красных
деревьев, а еще левее, там, где он был реже, высились крутые обрывы
старых, с мягкими очертаниями меловых скал. Кое-где в скалах виднелись
большие округлые пустоты, зиявшие в ярком свете дня почти черными
провалами. Они напоминали пустые глазницы огромных мертвых чудовищ, и я
как завороженный уставился на них. Вдруг издалека донеслись необыкновенные
звуки, похожие на причмокивания, и смолкли. Я завертел головой,
всматриваясь в дюны. Наступила звенящая тишина. Заслонившись рукой от
слепящего солнца, я выждал несколько минут. Я думал, что вот-вот увижу
что-нибудь необычное, но не увидел ничего. От сильного блеска рябило в
глазах, дюны выглядели безжизненными и безмятежными, какая-то птица,
похожая на нашего жаворонка, уныло посвистывала, глубоко ныряя в
бесцветное небо. Тревога показалась мне напрасной. Успокоенный, я сделал
несколько шагов от машины. И хотя неопределенное беспокойство вскоре снова
овладело мной, я продолжал медленно идти к меловым скалам. Уже сотни
метров отделяли меня от машины, когда у себя за спиной я услышал
явственные взмахи крыльев, как если бы где-то поблизости петух взлетел на
забор.
Я обернулся и только тогда заметил какое-то лохматое двуногое
существо, торопившееся ко мне сбоку по гребню дюны метрах в ста
пятидесяти. Оно приближалось со стороны солнца, и мне был виден только
темный неряшливый силуэт. Однако и этого было достаточно, я сразу понял,
что за существо в птичьем облике преследовало меня.
Скалы находились ко мне ближе, чем машина, и я бросился бежать к ним.
"Только бы добежать до пещер!" - думал я.
Я мчался к скалам с быстротой, какой никак не ожидал от себя,
размахивал руками, словно сама смерть гналась за мной по пятам. И,
конечно, так оно и было... "Что она сделает с машиной?" - мелькнула вдруг
мучительная мысль и пропала. Даже этому тигру на птичьих ногах железный и
кварцевый скелет машины должен был показаться несъедобным. Шум крыльев
позади меня стал громче, и я понял, что пернатое чудовище догоняет меня.
Я бежал так, что песок горстями летел из-под каблуков, но у меня уже
темнело в глазах, сердце словно разбухло и бешено колотилось где-то в
горле. Радужные круги застилали все вокруг, ноги отказывались слушаться, а
в груди как будто кто-то царапал железными когтями.
Внезапно прямо перед собой я увидел серые каменные стены в грязных
потеках и выставил руки, чтобы не удариться головой. Я повернул, стукнулся
плечом о выступ камня и почувствовал, что падаю в какую-то прохладную
темноту...
Я очнулся в полумраке на холодной земле. Первое, что я услышал, было
какое-то тарахтение, которому вторило слабое эхо в пещере. Левое плечо и
скула ныли от ушиба, я с усилием поднялся и вгляделся в узкую полосу
света, проникавшую снаружи. Мне стало ясно, что помешало моему
преследователю втиснуться за мной в пещеру: за первым широким входом
находилась узкая горловина, сквозь которую я пролетел боком. Эта горловина
и не пустила ко мне пернатого хищника - незначительная случайность помогла
мне в эту тяжелую минуту.
Опустившись на землю я увидел, что нахожусь в глубокой сухой
расселине, за истекшие тысячелетия промытой ливнями в меловых породах.
Удовлетворенный, еще нетвердо ступая, я направился к горловине, чтобы
поближе взглянуть на врага, подстерегавшего меня под горячими лучами
солнца у выхода из пещеры.
Я высунул голову и увидел гигантскую птицу - диатриму. Она была двух
с половиной метров высотой, покрыта тяжелым волосовидным оперением цвета
воронова крыла с медным отливом и внешне похожа на казуара. У нее были
массивные ноги с четырьмя пальцами, короткая толстая шея и несуразно
огромная голова с узким, как топор, хищным клювом. Но крылья ее были так
малы, что терялись в оперении. Разумеется, они не могли удержать такое
чудовище в воздухе. Диатрима была бегающей птицей, подобно страусу или
казуару.
Так состоялось знакомство человека середины двадцатого века нашей эры
и огромного нелетающего орла, вымершего за сорок миллионов лет до
появления первого человека.
Я сидел в полутьме и раздумывал, что делать дальше. Иногда, заслышав
шорох и повернувшись к светлевшей щели, я видел, как мой бдительный страж
просовывал сплюснутую с боков голову в мое убежище и старался протиснуться
внутрь. Тогда я имел удовольствие видеть в двух метрах от себя серповидный
клюв и как бы прилизанную голову с малиновыми ободками вокруг больших
желтых глаз. Сделав несколько безуспешных попыток дотянуться до меня,
злобная голенастая птица снова принималась топтаться снаружи, прохаживаясь
аршинными шагами то совсем рядом, то на некотором расстоянии от пещеры,
щелкая время от времени полуметровым клювом и сердито причмокивая.
Несмотря на относительную прохладу, меня начинала мучить жажда.
"Должно быть, она надеется взять меня измором", - подумал я, в
десятый раз выглядывая наружу. Только позднее я сообразил, что сам во всем
виноват. Метрах в пяти от моей машины была кладка яиц диатримы. Это были
большие яйца, едва присыпанные песком. Трудно было сказать, высиживала ли
она их или предоставляла роль наседки солнечным лучам. Во всяком случае,
сейчас вид у нее был злой и голодный. Утренняя охота, вероятно, ей не
удалась, а здесь совсем рядом засела добыча, и голодная диатрима не могла
вернуться к яйцам, чтобы ее не упустить.
День близился к исходу.
Мне оставалось только ждать. "Вечером, когда солнце зайдет и наступит
прохлада, диатрима должна будет непременно вернуться к кладке, чтобы
согревать яйца теплом своего тела", - размышлял я.
Или я оказался прав, или ей надоело подстерегать меня, но диатрима
сняла осаду. Скрип ее шагов на песке неожиданно стал затихать, и,
бросившись к выходу, я увидел, что она, вскидывая голову, словно верблюд,
зашагала через пески к машине.
Как только диатрима скрылась за дюнами, я поспешно выбрался из пещеры
и побежал к лесу. Оттуда можно было незаметно наблюдать за ее поведением.
Я взобрался на дерево. Одного взгляда в сторону машины было достаточно,
чтобы понять: дело плохо. Диатрима уселась на песок в нескольких шагах от
машины. Именно тогда я понял, что рядом находится кладка. Переходя от
дерева к дереву, с холма на холм, укрываясь в пахучих темных ветвях
молодых мамонтовых деревьев, я приглядывался к грозной птице. Да, это был
опасный противник.
УБИЙЦА В ПЕРЬЯХ
Быстро наступали сумерки, и я решил провести ночь не на дереве, а в
пещере. Забаррикадировав вход принесенными из леса сучьями, я устроился на
подстилке из мягкой душистой хвои и заснул. Рано утром я вышел и,
спрятавшись за дюнами, наблюдал, как вереница каких-то странных животных
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг