Терехов не ответил. Он даже не поправил шляпу, которую ветер сдвинул
ему совсем на ухо.
- Голову потеряете, - сказала Лена и пошла к ближайшему ветряку.
В этот момент из башни его выскочил помощник Лены - техник Вальшир
Ниязов.
- Товарищ Терехов! Товарищ Терехов! - закричал он.
У девушки екнуло сердце. Техник всегда вел себя очень сдержанно,
степенно, несмотря на молодость, и вдруг кричит как оглашенный.
Когда Ниязов подбежал, Лена увидела в его узких темных глазах большое
волнение. Однако заговорил он довольно спокойно:
- Звонил академик Никольский. Он мне говорит: прошу скорее разыскать
инженера Терехова. Он говорит: Вальшир, передай ему, чтобы он срочно шел в
контору.
- Чудесно! - сказал Терехов, не заметив волнения Ниязова. - Вот и
посоветуюсь сейчас с академиком... Насчет сорок! И, весело кивнув Лене и
технику, быстро зашагал к усадьбе опытной станции.
Ниязов сделал было несколько шагов вслед за инженером, но остановился,
постоял немного и подошел к Лене. Теперь он уже не скрывал своего волнения.
- Джаман... Плохой дело... Ой, плохой... - зашептал он, наклоняясь к
девушке, хотя Терехов теперь был уже далеко и ничего услышать не мог. -
Слушай, пожалуйста, товарищ начальник - иди туда... Ему помоги. Иди. Ой,
плохой, джаман, дело!
- Какое дело? - тоже тихо спросила Павленко. - Кому мне помочь надо?
Куда мне идти? Объясни толком.
- Авария! Там! - И Ниязов показал глазами на небо. - Академик сказал
мне. А Михаилу Ивановичу я сказать не мог...
Лена по-детски всплеснула руками и, не дослушав своего помощника,
побежала к станции.
Ниязов горестно вздохнул...
Насвистывая марш, Терехов подошел к домику - "конторе" опытной станции.
Здесь помещалась и радиостанция, на которой постоянно дежурили радисты. Они
держали связь с экипажем СЭС.
И вдруг, несмотря на шум листвы деревьев и равномерное жужжанье
ветросиловых установок, инженер услышал характерное гуденье электромотора
лебедки для сматывания троса. Терехов удивленно поглядел в ту сторону и...
замер. На фоне уже потемневшего на востоке неба ярко вырисовывался розовый,
как лепесток, парашют, поддерживающий трос. Выше светился точкой другой, за
ним - третий парашюты. Все они быстро снижались.
Сомнений быть не могло: баллон СЭС по какой-то причине был отцеплен от
троса. Случилась авария. Машинально Терехов протер глаза, а затем, замычав
от боли, вцепившейся в сердце, быстро побежал к "конторе". Он не слышал, как
его окликнул дед Дубников, появившийся из-за угла, не понял, что сказал ему
Трубокуров, вышедший в этот момент на крыльцо, и, ворвавшись в
радиоаппаратную, закричал:
- Что случилось? Что с ними?
Дежурный радист испуганно попятился. На крик Терехова из соседней
комнаты быстро вышли Никольский и начальник опытной станции Никитин.
Академик крепко сжал плечи Терехова и со словами: "Спокойно, спокойно,
Мишенька! Возьми себя в руки. Спокойно. Я приказываю!" - усадил его на стул.
Наконец Терехов несколько справился с охватившим его волнением.
- Что произошло? - спросил он.
- Авария - это очевидно. Но почему - неизвестно, - ответил Никитин и
протянул ему журнал радиоразговоров с Панюшкиным.
Терехов лихорадочно перелистал журнал. Вот и страничка, на которой
записаны последние сообщения, принятые от воздухоплавателей.
"19 час. 10 мин. Панюшкин просит разрешения продолжать подъем до
высоты, где намечено провести основные испытания. Разрешение дано.
19 час. 20 мин. Панюшкин докладывает: подъем происходит нормально, со
скоростью 100 метров в минуту.
19 час. 30 мин. Панюшкин сообщает: высота 10 тысяч метров. Ветер резко
усилился. СЭС начинает бросать в стороны и по вертикали. Академик Никольский
предложил соблюдать осторожность: снизить скорость подъема.
19 час. 33 мин. Панюшкин сообщает: оболочка деформируется. Баллон
рывками колеблется вверх и вниз. Гондолу сильно бросает. Предполагает
вихревое движение воздушного потока. Связь внезапно обрывается после слов
Панюшкина: "Разрешите..." Академик Никольский приказывает немедленно
прекратить опыт и пойти на снижение. Подтверждения о принятии приказа не
получено.
19 час. 34 мин. Панюшкин на вызовы не отвечает. Приказ академика
Никольского повторен.
19 час. 35 мин. - то же.
19 час. 36 мин. - то же.
19 час. 37 мин. - то же".
Терехов не мог отвести глаз от аккуратных строчек, вписанных дежурным
радистом в журнал.
- Что же с ними случилось? Что? Оторвались или отцепились? Что же? И в
какой такой вихрь попала СЭС? - нервно заговорил Терехов.
- Пойдемте, Михаил Иванович, ко мне в кабинет, - прервал его Никитин. -
Пойдемте. Нужно посоветоваться.
В кабинете у начальника опытной станции уже собрались профессор
Трубокуров, Дубников, председатель правления колхоза "Заря коммунизма"
Сельчуков и инженеры - сотрудники ЦЭИ, приехавшие монтировать оборудование
СЭС.
- Открываем совещание по вопросу об аварии СЭС, - сказал Никитин,
усаживаясь за свой стол. - Слово имеет академик Никольский.
Академик тяжело поднялся с кресла, в которое только что опустился. И
все присутствующие увидели, пожалуй в первый раз, что он очень и очень стар.
Никольский нередко говорил, что ему идет восьмой десяток, но этому обычно не
верили. С виду ему было намного меньше.
- Итак, случилось большое несчастье, - тихо начал он. - На нижней
границе стратосферы СЭС попала в вихревой поток. О том, что такого типа
потоки существуют на высоте порядка девяти-десяти и более километров, не
было известно науке. А точнее, мы, ученые, просто недооценили некоторые
данные практики, которые сигнализировали о возможности возникновения таких
потоков. Было известно, например, что стратостат "Осоавиахим-1" 30 января
1934 года погиб потому, что гондола его оторвалась от оболочки. Нам было
известно, что его нес очень сильный, исключительно быстрый воздушный поток.
Но каков был характер этого потока? Мы не решили этого вопроса. Мы не
задумались также, когда известный летчик Владимир Коккинаки, совершавший в
середине тридцатых годов рекордные высотные подъемы на легком самолете,
отметил, что в зоне тропопаузы и в нижних слоях стратосферы его машину
нередко сильно бросало не только в стороны, но и по вертикали. И вообще мы
не создали по сие время надежных и простых способов изучения характера - я
подчеркиваю: характера - воздушных потоков на больших высотах. Ведь
наблюдения с помощью угломерных инструментов над подъемами шаров-пилотов и
шаров-зондов давали данные о ветре, как правило, только для тропосферы. Лишь
изредка аэрологам удавалось наблюдать их полет в стратосфере. Метод же
пеленгации радиозондов для целей изучения характера воздушных потоков
недостаточно точен. С помощью пеленгации мы получали достаточно точные
сведения лишь о направлении и скорости ветра, но не о его структуре. А ярко
выраженных облаков, чтобы прояснить эту структуру, как вы знаете, на больших
высотах не образуется.
И вот - печальный результат нашего научного легкомыслия. Мне тяжело
произнести это слово в мои годы, но правда превыше всего. Да, мы, и я в
частности, легкомысленно допустили, что на высотах якобы не происходит таких
столкновений воздушных масс - теплых и холодных, которые "делают погоду" в
тропосфере и рождают воздушные потоки разных типов, разного характера,
вплоть до смерчей. Мы представляли себе, что ветры в стратосфере дуют
сильные, но воздушные струи там, грубо говоря, идут параллельно друг другу,
Это наше незнание и дезориентировало нас, как, впрочем, всегда
дезориентирует незнание.
Академик Никольский замолчал, низко склонив свою большую седую голову.
Молчал он долго. И никто не рискнул нарушить это молчание. Наконец он снова
заговорил:
- Я представляю себе, что произошло. В вихревом потоке, вследствие
огромной разности в объемах баллона и гондолы, они начали то сближаться, то
разлетаться. Стропы системы стали испытывать сильные рывки, и крепления
одной или нескольких строп к сравнительно тонкой оболочке, несмотря на
большой запас прочности, не выдержали. Тогда...
- Тонка оболочка, тонка! - вдруг загрохотал бас Дубникова. - Верно это,
верно вы говорите! Для баллона СЭС металл нужен!
- Тише, товарищ! - сказал Никитин, приподнимаясь. - Тише! Вас сейчас не
спрашивают.
Академик Никольский бросил удивленно-недовольный взгляд на начальника
опытной станции:
- Почему же это "не спрашивают"? Иван Михайлович дело нам говорит. И
раньше говорил, сигнализировал. Да мы только понадеялись тогда на расчетный
запас прочности. А нужно было бы еще раз все проанализировать. Может быть, и
вспомнили бы об "Осоавиахиме", задумались бы над тем, как он погиб, и, может
быть, догадались, что СЭС попадет в особо неблагоприятные условия. А вы,
молодой человек: "не спрашивают"!
Начальник станции покраснел.
- Увольте меня от нотаций... И разрешите вести заседание, - пробормотал
он.
- Ведите, ведите! - махнул рукой академик. - А я буду продолжать...
Итак... Тогда, обнаружив опасность обрыва гондолы, воздухоплаватели приняли
решение отцепиться от троса и ушли в свободный полет. Вероятно, рывки,
которые потрясали гондолу, испортили рацию. Но будем надеяться, что экипаж
СЭС от этих рывков не пострадал. Тот факт, что Панюшкин и Александров
отцепились по своей воле, говорит в пользу этого предположения. Я надеюсь
также... нет, уверен, что они благополучно опустятся. Александров,
по-видимому, очень опытный пилот и сумеет хорошо провести маневр
приземления. И тем не менее нужно принять некоторые меры. Конечно, помочь им
в полете мы ничем не сможем. Но в момент приземления необходимо быть там,
где они будут садиться. Надо организовать дело так, чтобы несколько человек
могли поймать какую-нибудь стропу или гайдроп, если его выпустят, и затем
постараться устранить волочение гондолы по земле. Ветер ведь, к сожалению,
не утихает и не утихает. Ну, и конечно, к месту приземления должны быть
направлены представители медицины. Чтобы выиграть время, мы с товарищем
Никитиным уже мобилизовали автомашины и своих людей и попросили председателя
правления колхоза товарища Сельчукова дать своих людей из стартовой
команды... Машины сейчас будут здесь.
Но вот важнейший вопрос: где опустится СЭС? Разрешить его нам надо во
что бы то ни стало и как можно скорее. Это и является задачей нашего
совещания.
Подумаем, товарищи, все вместе. Панюшкин и Александров отцепились в
девятнадцать часов тридцать три минуты на высоте несколько более десяти
километров. Скорость ветра была там около ста пятидесяти километров в час.
Направление его западное. Следовательно, СЭС понесло на восток. Но, по всей
вероятности, она недолго летела в этом потоке. Когда пилоты вскрыли клапан и
начали снижаться, то попали в более спокойную зону. А затем...
- Их, очевидно, унесет так далеко на восток, что на машинах не
догонишь! - прерывая академика, воскликнул Никитин. Предлагаю поставить в
известность Уральский облисполком. Пусть организуют поиски.
- А затем, - продолжал академик Никольский, жестом останавливая
Никитина, - СЭС, очевидно, попала в зону потока, идущего в обратном
направлении. Ведь сильный восточный ветер, начавшийся с полудня,
продолжается. Поэтому можно думать, что в этом потоке она пролетит довольно
большое расстояние на запад. Я подсчитал, что при нормальном темпе снижения
Панюшкин и Александров приземлятся через час к западу от той точки, где мы
находимся, примерно в радиусе всего двадцати-тридцати километров. Другими
словами, они пролетят примерно над нами. Мы их сможем увидеть и нагнать на
машинах. Но мой расчет приблизительный. Что же предпринять, чтобы установить
место спуска СЭС более точно?
- Разрешите? - поднялся Трубокуров.
- Пожалуйста.
- Можно ли сейчас пустить радиозонд и получить с помощью пеленгации
данные о скорости и направлении ветра по всем высотам от поверхности земли
до десяти километров?
- Зонд уже выпущен в девятнадцать сорок. Сейчас двадцать часов. Через
десять минут вы будете иметь ветровой разрез, профессор.
- Тогда я немедленно дам расчет возможных вариантов трассы снижения
СЭС. Постараюсь возможно точнее подсчитать, как далеко пронесет СЭС на
восток, а затем в обратном потоке на запад при немедленно начатом снижении и
при задержках с выпуском газа.
- Очень хорошо. Но все же, как уточнить место приземления? Локатора у
нас здесь нет.
- А у летчиков есть! - поднялся и быстро заговорил Сельчуков. - Не у
наших аэрофлотовских, а в летной школе в Н-ске - я там был однажды на
празднике.
- Н-ск слишком далеко, - покачал головой академик и вдруг хлопнул себя
по лбу: - О! Это идея! В школе, наверно, есть учебные высотные самолеты с
локаторами. Попрошу их выслать на поиски. - И он стремительно бросился в
радиоаппаратную.
- Ну что же, товарищи, а мы пока будем продолжать совещание, - сказал
Никитин. - Кто просит слова?
- Я хочу! - громыхнул Дубников.
Начальник станции пожал плечами:
- Только прошу по существу вопроса.
- Я по существу. - Дубников поднялся. - Первое - надо выставить посты
для наблюдения за воздухом. Ежели СЭС пронесет над нашим районом, они ее
заметят. Второе - прошу председателя дать грузовик с прожектором... да нет,
не вас, уважаемый, а товарища Сельчукова... тот грузовик с прожектором, что
в поле берем подсвечивать при срочных ночных работах...
- Какой может быть разговор! Сейчас скомандую. И твоего Кольку на нем
пошлю, - ответил Сельчуков. - И посты чтобы были, скомандую. У нас в деревне
поставим, во всех станах полевых бригад. Разрешите, мы пойдем к телефону,
товарищ Никитин?
Никитин спросил собравшихся, кто еще хочет высказаться. Желающих не
было. Все понимали, что теперь надо не совещаться, а действовать.
- Совещание закрыто, - сказал тогда Никитин. - Но тех, кто отправится
на поиски, прошу не удаляться от дома.
Сельчуков и Дубников поднялись и вышли первыми. Вслед за ними двинулся
и Терехов.
Уверенность Никольского, что Панюшкин и Александров опустятся
благополучно, несколько успокоила его. И все же на душе у него было очень
тяжело: слишком уж резким был переход от радостного ощущения успеха к
опасениям за судьбу людей, которые испытывают СЭС, к горькому ощущению
неудачи:
"Эх, надо было сразу ориентироваться на металл! И нужно было побольше
думать о специфических условиях стратосферы. Прав Никольский..."
Размышляя так, Терехов вышел на крыльцо. У крыльца стояла небольшая
группа людей. В темноте послышался голос деда Дубникова:
- Понял, Николай? Садись на свою двухколеску и беги... И чтобы через
пятнадцать минут ты был здесь на машине с прожектором!
От группы отделилась фигура Дубникова-младшего и скрылась за углом.
- Михаил Иванович! - вдруг окликнул Терехова женский голос. - Михаил
Иванович!
Инженер не сразу понял, что его зовет Лена Павленко, а когда понял,
быстро сбежал с крыльца.
- Как плохо все получилось, Леночка! - воскликнул он взволнованно. -
Произошла авария...
- Я знаю... - тихо сказала Лена и взяла Терехова под руку. -
Успокойтесь... Очень, очень прошу вас... Все будет хорошо...
- И главное, в этом виноваты мы сами! И в первую очередь я виноват.
Да-да, я! - продолжал Терехов. - Надо было сразу ориентироваться на
металл...
- Успокойтесь же, успокойтесь! Ну, пожалуйста... Все обойдется, -
повторила Лена ласково.
Терехов глубоко вздохнул:
- Спасибо, Леночка... Я уже в норме... почти... - и, усмехнувшись,
добавил: - Леночка, давайте помечтаем! Скоро Александров и Панюшкин
благополучно опустятся. Мы приведем систему в порядок и, когда ветры
стихнут, снова поднимем ее. Она обязательно будет работать. Она ведь уже
работала! Давала ток... А тем временем мы подготовим новую СЭС... Да-да,
новую! О, это будет система, которой не страшны никакие вихри! Баллон ее
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг