Татьяна - за то, что не дают хотя бы неделю в отгул: раз работаешь в
горсовете, изволь соблюдать дисциплину. Горсовет считает, что обстановка
нормальная. Тем не менее, неприятное что-то в атмосфере осталось. Ссора,
может быть, и не ссора, а некий неуловимый оттенок. Это чувствовалось, и
Ветка, обтерев губы, сказала:
- Но вы, девочки, не беспокойтесь, Сережа вас развезет. Развезет и
посмотрит, чтобы с вами ничего не случилось. Сидите, сколько хотите.
Сергей кивнул.
- Н-да, история...
У него в мелком тике задергалось веко. Потому что обнаружили прошлой
ночью не куклу, - обнаружили "заместителя", как это теперь называлось. И не
просто какого-нибудь, а того, что был изготовлен Дрюней. Значит,
"заместитель" растерзан, теперь они беззащитны. Он смотрел на сгущающуюся
за окнами темноту - солнце село, деревья в саду казались купами мрака - и
буквально всем сердцем угадывал пробуждающуюся силу полуночи. Тьма
неукоснительно надвигалась. Наступало время расплаты. Он не знал, откуда
именно будет нанесен новый удар, но он чувствовал, что такой удар последует
непременно. Завтра, или, быть может, сегодня, сейчас. И поэтому когда
Лидочка вместе с Татьяной все-таки начали собираться, то в отличие от
Виктории он не стал уговаривать их ещё посидеть, а, поднявшись, прошел к
чуланчику, в котором хранились разные инструменты, и, ни слова не говоря,
прихватил небольшой удобный топорик, блеснувший металлическим лезвием.
Именно у чуланчика застал его Дрюня, выглянувший из комнаты.
- Едешь? - после выразительной паузы спросил он.
- Еду, - стеснительно пряча оружие, ответил Сергей.
- Ты бы не ездил, папа...
- Ладно. Ничего со мной не случится...
Он хотел добавить еще, что, может быть, не так все и страшно: половина
девятого, Альдина вряд ли в такое время покажется, но уже накатились
Татьяна и Лидочка с поцелуйным обрядом, недовольная Ветка вручила ему ворох
игрушек: "Это для татьяниного цурепопика!" - Дрюня благоразумно исчез,
Сергей бросил ему сквозь двери: "На улицу не высовывайтесь!.." и, лишь
разворачивая в переулке машину и оглядываясь, чтобы не зацепить близлежащий
валун, он вдруг с замиранием сердца сообразил - что игрушки игрушками, а
топорик он позабыл на полу у чуланчика...
Лидочку они доставили благополучно. Она жила сравнительно недалеко, в
новом высотном доме, вздымающемся над Торговым центром, чистая ухоженная
парадная была щедро освещена, правда, Харитон из мэрии ещё не вернулся, но
на звук открываемой двери, выглянула в прихожую лидочкина Натали и,
состроив недовольную мину, предупредила, что у неё сейчас сидит пара
приятелей. Ну там - музыку послушать, поговорить. Так что ты, мамхен,
знаешь, того, не слишком отсвечивай. У тебя своя жизнь, у нас - своя. После
чего втянулась обратно в комнату и оттуда послышался звук поворачиваемого
ключа, а потом действительно - завывания, обозначающие современную музыку,
причем громкость была такая, что Лидочка всплеснула ладонями.
- Вот, что тут сделаешь, - беспомощно сказала она. - Хоть ругай, хоть
проси - абсолютно никакого внимания. Врубит так, что прямо уши закладывает.
Хоть милицию вызывай, отца только и слушается...
Она расстроилась.
- Ладно, - сказала Татьяна. - У меня с моим Генкой - нисколько не
лучше. Как начнет чем-то там колотить - люстра подскакивает. Ну и что? Ну,
и мы такие же были...
Лидочка махнула рукой.
В общем, так или иначе, но за неё можно было не волноваться. Зато с
Татьяной все оказалось намного сложнее. И проблема заключалась не в том,
что жила она на окраине города, но и том, что для неё действительно многое
заключалось в в решительном "ну и что"?
Во всяком случае, едва Сергей снова двинулся с места и едва, выжав
скорость, погнал по проспекту, открывшемуся пустотой, как Татьяна, заметно
взбодрившись и закурив сигарету, повела рискованную беседу на известные
темы. Начала она с исторического предназначения женщины, но мгновенно
съехала к тяготе общественных норм, а закончила тем, что поскольку Генка
сегодня ушел с ночевкой, то квартира свободна и можно добавить по рюмочке.
Намек был более чем прозрачный. А к тому же Татьяна для убедительности
закинула ногу на ногу, и короткое платье её поехало выше бедер. Сергей
невольно туда поглядел. И нельзя сказать, что увиденное ему не понравилось.
У него даже дрогнул руль в напряженных руках, и машина вильнула -
довольно-аки заметно. А Татьяна эту его слабину немедленно просекла и
придвинулась, насколько позволяли сиденья.
- Ночь какая-то сумасшедшая, - сообщила она. - Тишь, теплынь, так и
хочется покуролесить...
- Младший-то у тебя где? - на всякий случай поинтересовался Сергей.
- Младший? Младший сейчас у тещи. Задушевная женщина: взяла его к себе
на неделю. - И она откровенно прогнулась, чуть не вылезая из платья. - Ну
что, заглянешь?..
Сергей смотрел на дорогу.
- Татьяна, вы же с Веткой подруги, - неловко сказал он. - Вместе
бегаете по магазинам, она тебя в дом приглашает. И вдруг - с её мужем...
- А что? - настороженно спросила Татьяна.
- А то, что это не принято.
Тогда Татьяна откинулась и с ужасной силой пустила дым в боковое
окошечко.
- Дурак ты, Сережа, - спокойно сказала она. - Осуждаешь, учитель, а,
собственно, за что осуждаешь? Мужик-то мне все же нужен. Не в столице
живем: я не могу приглашать первого встречного. Разговоры, и все такое,
Генка узнает. А с тобой - что привлекает - надежно. Между прочим, от
Ветки-то твоей не убудет. Ветка, знаешь, у тебя - огнеупорная...
Сергей сказал жестко:
- Дело здесь не в Виктории, просто, видимо, что-то этакое не
позволяет. Ты, наверное, обидишься на меня, - не могу. Как я после этого
буду с вами общаться?..
В его голосе прозвучала некая назидательность. Татьяна хладнокровно
молчала. Лишь когда асфальтированная часть проспекта закончилась и
"старичок" подскочил на ухабе, то она затянулась в последний раз и
выбросила сигарету:
- Ух, как я вас всех ненавижу!..
Больше они на эту тему не сказали ни слова. "Старичок" повернул между
зданий, которые казались заброшенными, и, скользнув светом фар по кустам,
заполняющим двор, с мягким шелестом остановился у одного из подъездов.
Освещение в нем отсутствовало, поднимался до самой крыши чернильный
оконный пролет, и разболтанная наружная дверь образовывала громадные щели в
проеме.
Впечатление было не слишком радостное.
- Ну хоть до квартиры меня проводишь? - спросила Татьяна. - Опять у
нас лампочки выбиты. Неприятно.
- Конечно, - сказал Сергей. - До квартиры, и вообще прослежу, чтоб все
было в порядке. Можешь не беспокоиться...
Он собрал ворох игрушек на заднем сиденье. Ворох, надо сказать,
получился необычайно громоздкий. Вероятно, Виктория добавила что-то
самостоятельно. Нагрузился он поэтому под завязку, а пластмассовую короткую
саблю просто сунул в карман. Тем не менее, рук, чтобы все держать, не
хватало, беспокоило то, что движения у него теперь были скованные,
возникало поэтому некоторое чувство беспомощности, и однако зловещую темную
лестницу они миновали спокойно, - без каких-ибо происшествий поднялись на
площадку нужного этажа, и Татьяна, повозившись с ключами, дернула ручку. А
потом, исчезнув внутри, зажгла электричество.
Сразу стало понятно, что бояться в общем-то нечего: на площадке -
хабарики и мусорное ведро. Сергей сгрузил игрушки в прихожей, а Татьяна,
дождавшись, пока он освободится, спросила:
- Может, все же зайдешь? Не вина - так на чашку чая с вареньем. За
варенье Виктория тебе устраивать сцены не будет...
- Извини, поздновато, - ответил Сергей.
А Татьяна вдруг глянула на него с какой-то печальной
сосредоточенностью.
- Ну смотри, а лучше бы ты зашел. - И добавила, словно они прощались
надолго. - Береги себя, я буду за тебя волноваться...
Сергей тихо вздохнул. Почему-то ему стало очень жалко Татьяну.
Энергичная, вроде бы, женщина, могла бы многое сделать, а вот - крутится,
крутится, и никаких результатов.
Впрочем, о Татьяне с её проблемами он тут же забыл, потому что,
спустившись по лестнице до середины пролета, он вдруг обостренным за
последние две недели чутьем, будто суслик, почувствовал, что на площадке
первого этажа кто-то топчется.
Сергей замер. От досады и дикого страха у него чуть не брызнули слезы
из глаз. Это надо же было так по-дурацки попасться. Ведь и помнил про
осторожность, и Дрюня предупреждал. И вот на тебе - действительно, будто
суслик.
Он перевел дыхание.
Вероятно, можно было вернуться обратно к Татьяне - отсидеться, тем
более, что она приглашала, это было бы, наверное, самое подходящее, но едва
он представил, что надо подниматься наверх, как немедленно понял, что
добежать он никуда не успеет, трех шагов не пройдет, как получит
смертельный удар, повернуться - это значит оставить незащищенную спину.
Внизу что-то быстро переместилось.
Звук был легкий, будто двигалось привидение. Различить хоть
какие-нибудь детали во мраке было нельзя. Лишь немного угадывались косые
щели парадной. И угадывалось пространство бетонной лестничной клетки. Там,
наверное, были ступеньки, спускающиеся в подвал, и обычный дворницкий
закуток, где хранились лопаты и метлы. И оттуда, от предполагаемого
дворницкого закутка, от коробки дверей, которая проявлялась, как
фотография, от бетона, вознесшего слева и справа шершавость стены, вдруг
повеяло холодом, как из промерзшей могилы, и по холоду этому стало ясно,
что о н о приближается.
Далее произошло что-то невнятное. Черная огромная тень вдруг
надвинулась, вырастая до балок, темнокожие пальцы её угрожающе шевелились,
резкий мертвенный холод, казалось, проник до костей, было в нем, как в
уколе, нечто парализующее. Сергей отшатнулся. Он сжимал в руке
пластмассовую рукоятку сабли. Кожа ощущала пупырышки. Он не помнил, откуда
эта сабля взялась, - вероятно, игрушки, забыл оставить Татьяне. Впрочем,
что могла сделать тупая легкая загогулина - это было смешно. Тем не менее,
Сергей ткнул толстым клинком вперед: что-то чмокнуло, клинок погрузился,
как в студень, и вдруг женский отчаянный крик заметался в парадной. Боль, и
злоба, и изумление звучали одновременно. Отраженное эхо запрыгало по
этажам. Многопалая тень неожиданно выгнулась и опрокинулась. Падала она
куда-то к дворницкому закутку, и, шурша, осыпалась, по-видимому,
сцарапываемая побелка. Совершенно не разбирая ступенек, Сергей ринулся вниз
и, едва не свернув себе шею, выкатился на улицу.
Он действительно не понимал, что, собственно, произошло. Неужели
отбился, или, может быть, ему все это почудилось? Но - сияли во
внутренности двора туманные фонари, дверь парадной ещё немного
покачивалась, а с пластмассового игрушечного клинка тихо капала на асфальт
ужасная жидкость - несомненно тягучая и напоминающая машинную смазку.
Клинок был перепачкан ею до половины.
А когда он, слегка отдышавшись, затравленно поднял глаза, то увидел за
стеклами третьего этажа неясные бледные очертания. Вероятно, Татьяна сильно
прижималась к окну, и лицо её вместе с ладонями казалось расплющенным...
12
Разумеется, не обошлось и без некоторых накладок. Неизвестно, кому
пришла в голову мысль провести церемонии с разрывом всего в полчаса, но в
итоге, отстояв среди крестов и оград необходимое время, претерпев
официальные речи Герасима и Семядоли, посмотрев, как вырастает над зевом
могилы свежий холмик земли, а потом в одиночестве, под крики ворон
пошатавшись по кладбищу, Сергей вынужден был просмотреть все это как бы по
второму заходу: те же речи и тот же торжественный ритуал, повторившийся
неподалеку от первого до мельчайших деталей. Только в этот раз хоронили уже
не Котангенса, а учителя Мамонтова, и помимо школьного коллектива
присутствовала ещё и кучка родни, и сама церемония была несомненно короче,
и натужные речи сопровождались тихими разговорами. Перешептывались, в
основном, насчет последних событий, сообщали подробности - по большей части
невероятные. Например, что это действует организация бывших учеников, в
свое время обиженных и вознамерившихся расквитаться. Или что маньяк,
например, из учительского состава - погибают-то, как ни крути, сплошные
учителя, и, наверное, он таким образом, стремится занять место директора.
Ну а что ж вы, товарищи, думаете, это - вполне. Сергея от таких шепотков
передергивало. В остальном же вторая церемония не отличалась от первой.
Разве что на отдельной подушечке присутствовали медали и ордена, скромный
Мамонтов был когда-то артиллеристом, и поэтому временами казалось, что
хоронят солдата.
Впрочем, так оно, вероятно, и было. Странное мистическое сражение
полыхало в городе. Не стреляли в этом сражении автоматы и пушки, не
участвовали в нем дивизии и штурмовые полки, не было здесь окопов, которые
атаковал бы противник - только ночь, только тени, встающие из кромешной
тьмы - но сражение, вне всяких сомнений, происходило: то один, то другой из
его участников падал, чтобы уже не подняться. И конца веренице погибших не
было видно. Сергей чувствовал, что он здесь - следующая мишень. Выстрел
грянет, укрыться от него будет некуда. Возвращаясь городскими окраинами с
кладбища, он думал об этом. Было все-таки непонятно, что именно вчера
вечером произошло. Нападение - но почему оно закончилось неудачей? Почему
Альдина в итоге не расправилась с ним? И каким-аким образом ему удалось
отбиться? Ночь, ловушка, чудовище, выползшее из дворницкой. И промозглость
могилы, которая его чуть было не поймала. Ведь не должен он был спастись, а
все-таки уцелел. Неужели какую-то роль сыграла детская сабля? Нет,
наверное, нет, игрушка-то здесь при чем?
Сергей вспомнил, как он трогал вчера тягучую жидкость. Жидкость с
чмоканьем падала на асфальт, и похожа она была действительно на машинную
смазку - загустевшую такую, отталкивающую, вонючую. Его, помнится, чуть не
стошнило прямо на мостовую. Саблю он, во всяком случае, выбросил. Нет,
игрушка здесь, скорее всего, ни при чем. Но ведь что-то же помогло ему
выжить и даже отбиться.
Во всем этом присутствовала какая-то простая загадка. Еще шаг, ещё
малость усилия, и ответ на неё будет найден. Требуется совсем немного.
Однако усилие не помогало, серый мутный туман как будто пропитывал голову -
размягчал вялый мозг, рождал тоскливую безысходность. Не было никакого
желания о чем-либо думать. Сергей тупо тащился по улицам, возвращаясь
домой. Солнце превратило в окаменелости прежнюю грязь, очумело торчали
из-под заборов лопухи и крапива, а на середине площади, которую ему
все-таки пришлось пересечь, как языческий идол, стоял в одиночестве дядя
Миша.
Он увидел Сергея и развернулся к нему, как трактор.
- Вот поставили, - сообщил он, когда Сергей подошел. - А чего
поставили и сами не знают. Наблюдайте, говорят, товарищ сержант, за
порядком.
Он свирепо обозрел притихший бетонный простор - даже тени от зданий,
казалось, стали короче. А сам дядя Миша, проявив таким образом служебную
суть, шумно выдохнул и приблизил к Сергею распаренную физиономию.
- Пекка совсем озверел, - сказал он, понизив голос. - Каждый день у
него теперь - совещание. А сегодня вдруг объявил мне о служебном
несоответствии. Вероятно, ему самому намылили шею. Ну - за обыск и вообще
за отсутствие результатов. Я теперь опасаюсь, как бы он не отыгрался на
нас. А ты - с кладбища, ну как там вообще ситуация?
- Нормально, - сказал Сергей.
Он не знал, что подразумевает под этим словечком "нормально". Дядю
Мишу, однако, такое известие удовлетворило. Он опять шумно выдохнул и вытер
багровый лоб. Сообщил - тем же заговорщическим, пониженным голосом:
- Видел я сегодня эту... Альдину. Магазин она открывала, а я как раз
подошел. Смотрю: бледная вся, рука на перевязи. Значит, я: где повредили
руку, Альдина Георгиевна? А она - шур-шур-шур, да так, бытовая травма.
Дескать, что-то там неудачно откупорила. Губы, значит, поджала, глаза - как
булавочные головки, и все целится к магазину, мол, извините, товарищ
сержант, - юрк за дверь и, значит, засов задвигает. Это чтобы я, значит, не
пошел вслед за ней. А рука у неё все-таки неспроста перевязана. Ты, Сережа,
ничего об этом не знаешь?
- Не знаю, - ответил Сергей.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг