Иногда они получали по глотку воды - вода была ледяной и мутной. Она
выламывала зубы и обжигала гортань. Тусеми, после выпитой воды, мучительно
кашлял - в его горле поселился "сухой огонь", словно он был ха-наи... Иногда
им давали по черствой лепешке из прошлогодней муки - приходилось грызть
окаменевший, плохо пропеченный хлеб, пахнущий пылью. Хлеб был страшно сухим и
дер горло, и Тусеми казалось, что он испечен не из муки, а из амбарной пыли.
Иногда им ничего не давали...
Через шесть дней арестованные увидели вдалеке пологие крыши каких-то
низких строений и дым очага. Как позже узнал Тусеми, это было "третье новое
поселение имени Сууверенена" и отныне они должны были здесь жить.
Прошел год с небольшим. Тусеми уже привык к странной жизни в "новом
поселении". Его больше не удивляло: зачем ставать рано утром, когда ещё темно
и даже птицы в лесу крепко спят, - идти в мастерские, идти на поля, идти в
лес, чтобы прокладывать дорогу. Почему это нужно делать каждый день и под
присмотром равнодушных охранников. Почему за это не полагается платы. Никакой
платы, даже самой маленькой... Это называлось "общественно полезный
добровольный труд". Тусеми первое время не понимал, что значит "общественно
полезный". Полезный обществу? Но лоймены испокон века честно трудились и
приносили пользу не только себе, но и другим людям. Что значит "добровольный"?
Их силой пригнали сюда, как скот, и как скот насильно заставляют делать
тяжелую работу. Где здесь "добровольность"?.. Несколько раз получив дубинкой,
он больше не задавал подобных вопросов. Теперь он старался просто не
задумываться над чудовищными противоречиями, бурно растущими в "новом
поселении". Из его людей в "новом поселении" осталось жить только двадцать три
человека. Шестеро умерло уже здесь: одного убили потому, что он отказывался
бесплатно работать. Он наотрез отказался идти вместе с другими. И на глазах
ещё полностью не проснувшихся лойменов к отказавшемуся подошли двое охранников
и молчаливо переломали все кости, а затем, его тело как соломенную куклу, что
делают на празднество Геммерен-иладана, потащили волоком по земле.
Другого, - это был тот самый мужчина из рода Ваата, что помогал Тусеми
переносить долгую дорогу из Суусасети, - после побоев скончался от
кровоизлияния. Он не хотел славить правителя. "За что мне его славить, если
мой дом сожгли, моих детей отобрали, а меня как животное пригнали сюда и
заставляют вкалывать на полях?!" - кричал мужчина, грозя мозолистым кулаком
стражникам. Ответом ему были удары дубинок. В ту же ночь мужчина умер.
На следующий день Тусеми добился разговора с наместником "нового
поселения". Он как руководитель лойменов имел ещё какое-то влияние на своих
людей, и потому его приняли в здании административного совета. Наместника
звали "господин Асеби" (его имени по рождению никто не знал). Асеби был
отставным военным - рослый, подтянутый человек с совершенно лысой головой и
покалеченными руками.
- Что ты хотел мне сказать, тог-гессер Тусеми? - сухо поинтересовался
наместник: в "новом поселении" его жители не имели имен по рождению и все
именовались тог-гессерами - "добровольными поселенцами".
Тусеми низко поклонился, - удары дубинок научили его официальной
вежливости. Затем он извинился за мужчину из рода Ваата: он уже был мертв и
потому не знал стыда, который испытывал пожилой ло-ломени. Тусеми просил,
чтобы охранники больше не били лойменов. Он, как ло-ломени, обязуется, что
люди отныне не будут говорить преступных речей и будут выполнять работу в срок
и без ропота. Больше всего Тусеми хотел плюнуть наместнику в лицо, несмотря на
то, что он лоймен. Но он боялся за людей и не хотел, чтобы кто-то из них
пострадал из его глупой гордости.
- Это хорошо, тог-гессер, что ты понимаешь необходимость вашей работы и
задачи Сплочения. Если твои... - тут Асеби скривил мягкие губы и сказал,
словно выругался, - лоймены учудят что-нибудь, ты сам понесешь ответственность
за их проступки.
Тусеми, сгорая от стыда и негодования, вышел на ватных ногах из дома
административного совета. Но больше его людей не били.
Каждый день они рано вставали, выпивали по ковшику воды, одевались в
мешковатые безликие одежды из грубого волокна и шли на работу. Женщины
работали на полях, мололи муку, ткали холстину. Часть мужчин работала в
общественных мастерских: они делали серпы, косы, цепи, разную другую
сельскохозяйственную утварь. Другие в лесу прокладывали дорогу: валили
деревья, вырубали кустарник, утрамбовывали землю. Потом размеренно укладывали
рядами крупную гальку, обкатанную речной водой. Тусеми работал в лесу. Ему
было приятно держать в руках речную гальку: она помнила силу чистой воды, и
холодила кожу. "Новое поселение" находилось во внутренних районах, далеко от
Реки, и хотя в этой местности протекал чистый безымянный ручей, многие лоймены
тосковали по могучим водам Суувена.
Поначалу лоймены наотрез отказывались громко и по множеству раз повторять
лозунги Сплочения: это было надругательством над Старой верой. Но Тусеми не
хотел, чтобы его люди один за другим умирали от побоев, и ему удалось
уговорить их: люди слушались его потому, что и здесь он был - ло-ломени.
"Речные люди" собирались по ночам, это было в дни Старых празднеств, и
молились женскому аспекту Реки, уповая на её заступничество и милосердие.
Однажды охранники прознали об этом и лойменам пригрозили смертью, если они не
перестанут исповедовать запрещенный культ. Всякая вера, кроме веры в Великое
Сплочение, ныне считалась преступной. Тогда Тусеми сказал своим людям: "Лучше
не гневить ха-наи: этим мы только питаем их невежество и злобу. Молитесь про
себя. Никогда не забывайте Пречистую Матерь. И не важно: делаете ли вы это
вслух или про себя". Лоймены роптали, но подчинялись его авторитету: они
видели, что ло-ломени делает все, чтобы отвести от них смерть и
надругательства. Знали бы они о том, что творилось в душе Тусеми, что
творилось в его сердце!..
Люди здесь жили разные.
Кроме лойменов, сюда пригнали десятка три харраменов. Они были самыми
запуганными и неразговорчивыми из обитателей "нового поселения". Все, что
удалось узнать Тусеми от них, так это то, что в Хвойной стране продолжается
карательная кампания, но правителю все равно не удается сломить Харрамен и
превратить его в простую провинцию, как этого хотел ещё его дед. В "новом
поселении" жило полсотни крестьян с юга: их сослали потому, что они
отказывались говорить на столичном наречии, и они не хотели объединять свои
хозяйства в единые общины, которые подчинялись городским наместникам, и должны
были регулярно поставлять продукты без всякой платы. Южане хорошо относились к
лойменам, но харраменов не знали и не любили, как и всех иноземцев. Завидев
харрамена, южане плевались и шипели сквозь зубы: "Грязные поедатели еловых
шишек!" Харрамены плохо понимали сууварскую речь и только растерянно
улыбались.
Затем в "новое поселение" под конвоем прибыли странные ссыльные.
"Новопоселенцы" с удивлением смотрели на холеных людей, жалко кутающихся в то,
что недавно было роскошными дорогими одеждами. Их руки не знали тяжелого
труда, а ноги привыкли отдыхать в мягких экипажах. Это были родовитые дворяне
и депутаты городских советов, распущенных указом правителя. "Здесь вас научат
работе!" - мстительно радовались "новопоселенцы". Каждый из них вспоминал, кем
новоприбывший считался раньше, и в этом находил некоторое удовлетворение...
Кроме того, в "новом поселении" проживало двести-триста обычных
уголовников и бездомных бродяг - они держались сами по себе, и охотно
сотрудничали с охраной. Обитатели "нового поселения" не доверяли друг другу:
административный совет имел своих платных осведомителей - в основном из
уголовников.
"Новое поселение" охранялось местным гарнизоном - полусотней военных под
командованием младшего командира по имени Буле. Кроме того, службу несли и
десять работников Министерства порядка. Их ненавидели особенно сильно, и даже
военные питали плохо скрываемую неприязнь к своим "коллегам". Административный
совет состоял из наместника и пяти человек: заведующий хозяйством,
распорядитель работ, казначей, инспектор и секретарь. Трое из них были людьми
Министерства работ, двое - Министерства порядка. Управляющие редко выходили из
здания административного совета. Они редко показывались "новопоселенцам":
большую часть времени они проводили в пьянках и ссорах. Работники Министерства
порядка подозревали всех в различных преступлениях. Все остальные ненавидели
людей Министерства порядка и открыто называли их "крысами". "Крысы" не
оставались в долгу: за год сменилось трое распорядителей работ и один
казначей. Наместник старался держаться подальше от "крыс": он подчинялся
непосредственно правителю, но, как и все остальные, боялся доносов.
"Новопоселенцы" знали, что наместник раньше был старшим офицером, и
выражал несогласия с военной реформой. Армию разделили по провинциям, а
провинциальные гарнизоны - по городам. Это раздражало офицеров главного штаба,
и многие их них лишились званий. Неизвестно, был ли Асеби в числе противников
реформы или просто вовремя не донес на оппозиционеров, но его сослали. Теперь
он пил в одиночестве букнерекскую "сухую воду": капитан Буле избегал его
общества - он подчинялся военному министерству. Солдаты скучали: кто-то пил,
кто-то в тайне жевал гесеби. В "новом поселении" случались пьяные драки и
изнасилования сосланных. Тогда люди Министерства порядка слали доносы в
столицу. По доносам приезжали хмурые столичные инспектора. Начиналась свара
между "крысами" и военными. В конечном итоге, военные всегда проигрывали:
виновного в изнасиловании, зачинщика драки или пристрастившегося к наркотику
арестовывали работники Министерства порядка. На место провинившихся присылали
новых солдат. По слухам, - после таких событий ходили именно такие слухи, -
провинившихся отправляли в "новые поселения" или служить в штрафные части: в
зависимости от тяжести проступка. Тусеми не верил в то, что провинившихся
солдат ссылают в "новые поселения". Но жизнь его переубедила.
Однажды к ним в очередной партии сосланных прибыл молодой человек,
оказавшийся разжалованным младшим офицером. Он служил в "пятом новом
поселении" (где оно находилось никто не знал, в том числе и сам сосланный). В
одной из драк он выбил глаз работнику Министерства порядка и сразу же после
этого лишился звания. По доносу приехал столичный инспектор. Он весь вечер о
чем-то беседовал с начальником отделения Министерства порядка: его звали
Месеми, и он имел чин старшего районного инспектора. На следующий день
столичный инспектор, опухший от выпитой "сухой воды", объявил проштрафившемуся
офицеру, что он лишен офицерского звания, переведен в рядовые и для
доследования должен прибыть с ним, столичным инспектором, в следственный отдел
Министерства. Разжалованного офицера под конвоем доставили в столицу, где он
предстал перед тремя членами следственной комиссии Министерства по
дисциплинарным взысканиям. Одним из членов комиссии оказался некий господин
Бессе, который, одновременно, состоял старшим инспектором в отделе по борьбе с
государственными преступлениями. Это обстоятельство фактически определило ход
следствия. Разжалованный офицер отказался признать, что работник Министерства
был избит им за попытку выявить "врагов Сплочения" среди армейского гарнизона,
каким, вероятно, был и сам подследственный. Работник Министерства был побит
из-за скотского характера - подследственный отрицал какие-либо другие причины
своего поступка. Бессе счел это "преступным сопротивлением, оказанным
следствию" и передал следствие в руки отдела по борьбе с государственными
преступлениями. Затем ему припомнили недовольные высказывания насчет военной
реформы и "новых поселений". В течение месяца его морили голодом, избивали в
следственных камерах Министерства и без перерывов допрашивали. Его обвиняли в
агитации, направленной против Сплочения; в участии в преступном тайном союзе
офицеров, замышляющих мятеж; в оскорблении Его Величества; в измене присяге; в
казнокрадстве и взяточничестве; в шпионаже на пользу Букнерека. Он
сопротивлялся, как только мог - в ином случае его бы казнили. Он признал себя
виновным только в сомнениях в целесообразности Великого Сплочения. Работникам
Министерства не удалось полностью сломить его, и он был отправлен в
пожизненную ссылку...
"Новопоселенцы" были удивлены после рассказов бывшего младшего офицера:
нашлись такие, кто не поверил ему и заподозрил в нем провокатора. На следующий
день ссыльного сильно побили работники Министерства порядка. Они потребовали,
чтобы ссыльный сам выколол себе глаз, как он это сделал с их товарищем.
Ссыльный отказался. Ночью охранники его вытащили из барака, приволокли в свою
казарму и били по лицу дубинками. Он лишился зрения и попал в лазарет. Когда
ссыльный вышел из лазарета, люди старались обходить его стороной: теперь они
верили его рассказам, и боялись мести "крыс"...
Труднее всего Тусеми, как и другие лоймены, переносил "час Сплочения".
Каждый день, независимо от погоды и усталости людей, после работы, все
"добровольные поселенцы" сгонялись охранниками на площадь - она так и
называлась в "новых поселениях": Площадь Сплочения. К стене окружающих зданий
(главным образом это были здания администрации и длинные казармы) выносились
огромные портреты правителя. "Новопоселенцы" строились в тесные колонны и по
команде начинали ходить кругом. В центре этого круга находился работник
Министерства порядка: его звали Ваалсе, и он носил звание "инструктора по
Сплочению". Инструктор равномерно выкрикивал лозунги Сплочения и
"новопоселенцы" должны были громко повторять их, смотря на портреты правителя.
Обычно, Ваалсе выкрикивал лозунги два-три раза, а потом просто следил за
людьми - стоял в центре круга с самодовольным видом: "новопоселенцы" как
заведенные выкрикивали лозунги и маршировали по площади. За "радостным
воодушевлением" смертельно уставших людей следил не только Ваалсе, но и
многочисленные охранники, расположившиеся вокруг площади.
Это повторялось каждый день. Каждый день, после тяжелой и монотонной
работы, голодные "новопоселенцы" "сплачивались" на площади. Они строились и
начинали ходить по кругу, громко повторяя уже заученные наизусть лозунги
Сплочения. Они кричали как больные животные, смотря на портреты правителя, и
через какое-то время им начинало казаться, что этот большой и сильный мужчина,
с умным лицом и любящими глазами, поощрительно улыбается с портретов -
улыбается всем им широкой отеческой улыбкой. Тусеми старался кричать в тон с
другими: те, кто кричали громче или тише остальных, тут же выводились из строя
охранниками и наказывались ударами дубинок. Нужно было выкрикивать лозунги
так, как это делают все - как одно целое. Необходимо было выкрикивать лозунги
одновременно и шагать в ногу со всеми. Создавался чудовищный ритм, чему
способствовал слаженный бой барабана инструктора Ваалсе: слова вырывались из
сотен человеческих глоток в воздух, ноги с шумом опускались на пыльную землю,
глаза видели любящую улыбку одного единственного человека, который в этот
момент им заменял все - отца, брата, любимого, товарища, наставника, бога.
Над площадью равномерно звучали одни и те же лозунги. Обычно это были
слова, вроде привычных: "Одна страна, один народ, один язык, один правитель!",
"Засеем, освоим, обживем!", "Труд, любовь, повиновение!" или "Смерть
предателям - псам Букнерека!" Иногда, когда в провинции становилось особенно
плохо с продовольствием и товарами, "новопоселенцы" выкрикивали: "Накормим,
обуем, оденем!"... Когда происходили длительные задержки с продовольственным
обеспечением самого "нового поселения", люди бессмысленно повторяли по
двадцать-тридцать раз: "Нет - голоду, да - радости!"...
Тусеми, как и другие "новопоселенцы", давно выучил простой урок: чтобы
поесть и лечь, наконец, на соломенный тюфяк, нужно пройти "час Сплочения".
Обязательно ни разу не ошибиться, ни разу не сбиться ртом или ногой. Однажды,
а это было ещё тогда, когда лойменов только перевели в "новое поселение", они
плохо выкрикивали лозунги: невпопад, негромко и не все. "Час Сплочения"
продлился всю ночь, и на следующее утро полумертвые люди пошли работать на
поля и в мастерские. Они работали без ночного отдыха и на пустой желудок.
Следующая ночь была ужасной: остальные "новопоселенцы" избивали лойменов. Это
было особенно страшно, когда тебя били и унижали не охранники, а такие же, как
ты, - озверевшие от голода и бессонницы, люди в мешковатых безликих одеждах.
Бьют с бессмысленной жестокостью, с воем, со слезами на впалых щеках... Урок
не пропал даром. На следующий день избитые лоймены успешно повторяли лозунги и
"час Сплочения" действительно ограничился только часом. Тусеми даже не смог
поесть, так он устал. Ему хотелось лишь одного: быстрее добраться до
соломенного тюфяка и закрыть глаза. Ранним утром он встал опять голодный...
Со временем Тусеми с ужасом заметил, что людям нравятся "часы Сплочения".
После некоторых раздумий, - он старался о чем-то отвлеченном думать, когда
работал в лесу, - он понял, в чем дело. Причин такого странного поведения
людей было несколько. Полуголодное существование, очень короткий сон, тяжелая
и монотонная работа отупляли людей. И когда они начинали "сплачиваться" на
площади - они были действительно счастливы. Пусть не все, но многие. Притом,
что всякое общение между людьми строго запрещалось, это было хоть каким-то
совместным общением: когда все, независимо от возраста, пола, места
принудительного труда, делали одно и то же. Это было лучше, чем сеять в грязь
скользкие семена поени или рубить толстые старые деревья в лесу. И после "часа
Сплочения" обязательно давали похлебку с хлебом, и можно было идти в свой
"дом", чтобы поспать...
"Час Сплочения" превратился в странную привычку, в некое рефлекторное
действие. Даже лоймены, в которое в тайне продолжали исповедовать Старую
религию, на час превращались в стадных животных, воодушевленных бессмысленными
целями и радостных от осознания своей "похожести" на других. Тусеми не мог
отговаривать их от подобного усердия: ведь это могло обернуться серьезным
увечьем, а то и смертью для лоймена. Он все-таки был их ло-ломени. Он страдал
от сознания того, что "речные люди" с каждым днем становятся похожими на
стадных животных. Он сам час в день переставал быть самим собою. Он был таким
же животным, что и все остальные...
Лучше всего было, когда наступал праздничный день. Все праздники проходили
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг