С.В.Соловьев
Третье новое поселение имени Сууваренена
рассказ
Они пришли ночью.
Суумеренг Тусеми, лоймен и глава общины селения Суусасети, что в переводе
означает "Щедрость Великой реки", давно ждал этого. Как только в стране было
объявлено, что отныне среди жителей Долины нет, и не может быть никаких
различий, что все они - единый народ, он понял: скоро начнутся аресты
"отличающихся".
Лойменов, "речных людей", в Долинах было не так много - где-то одна шестая
от всего населения, и они жили в основном на берегах Суувена и его притоков.
Когда-то, ещё до Сууверенена Первого, деда нынешнего правителя, многие жители
Долин были лойменами и поклонялись разным аспектам Великой реки; это не
считалось чем-то предосудительным: люди помнили, что ещё их прадеды жили у
Великой реки и молились её разным аспектам. Сам календарь Долины строился на
наблюдениях за Рекой. Сот-суулони - Весенний разлив, когда воды Суувена
разливались вширь, питаемые первыми весенними дождями и растаявшим снегом.
Мерем-иладан - Дни летнего равновесия, когда Река возвращалась в свои берега и
мирно текла через всю страну, прогретая летним солнцем. Дат-суулони - Осенний
разлив, когда Суувен раздавался от обильных осенних ливней. Нен-сассиби -
Начало зимнего сна, когда Великую реку сковывал ледяной панцирь. Гем-сассиби -
Конец зимнего сна, когда он сходил с её тела... Год делился на пять сезонов,
начало и конец каждого из которых знаменовалось народными празднествами.
Горожане никогда всерьез не воспринимали обычаи "речных братьев" и
пользовались собственным календарем, но празднества по традиции отмечались как
государственные.
Сууверенен Первый, дед нынешнего правителя, отменил эту традицию.
Появились новые празднества: День рождения Сюзерена, День коронации, День
высочайшего брака, День рождения наследника, День присоединения Харрамена...
Внук Сууваренена Первого, Сууверенен Третий вновь пошел на "речных людей". Но
внук был настроен намного решительней, нежели его дед.
В четвертом году своего правления Сууваренен Третий провозгласил новый
курс, новую политику: она называлась "Великое Сплочение", и многие сууварцы
поначалу с воодушевлением приняли её. Многим из жителей Долин не нравилось,
что одни живут лучшие, а другие хуже; что одни люди считаются высокородными, а
другие - низкородными. Если первые имели по десятку селений и земельных уделов
с самой плодородной почвой - в приречных районах, то вторые - часто жили на
худосочных землях и ничего не имели...
Первой была проведена территориальная реформа. До Сууваренена Третьего
страна представляла собою мешанину областей и районов с разным статусом,
разной площадью и населением: это были домены царствующей династии, домены
других дворянских родов, городские коммуны, сельские общины и общины лойменов.
Отныне страна разделялась на провинции, которые непосредственно подчинялись
правителю. "Теперь установится справедливость!" - думали наивные, думали
мстительные и ленивые.
Шли дни, а справедливость, которая пригрезилась Долинам Суувена, не
приходила. Вместо справедливости пришел закон - новый закон, не основывающийся
на традиции и старом праве, а исходящий из указаний единственного человека -
сюзерена из рода Сууварененов. Закон стал обязательным для всех: и его
обязательства оказались трудными для многих. Отныне обязательными для всех
сууварцев стали лозунги Сплочения: "Одна страна, один народ, один язык, один
правитель!" Лозунги выучивали наизусть, их говорили каждый день словно
молитву. И скоро по всей стране монотонно звучало: "Одна страна, один народ,
один язык, один правитель!" Но лозунги не походили на магические формулы,
которые, будучи произнесены, изменяют мир в момент произнесения. Конечно же,
"речные братья" не могли кричать такие слова - это противоречило Старой вере,
это не давало покоя и радости сопричастности с миром, это ничего не несло,
кроме разрушения и бурно растущего страха. Южане не могли за считанные дни
заговорить на сууваремском, столичном наречии, как и жители Восточной
провинции. Харрамены почему-то не хотели превращения Хвойной страны в простую
провинцию и ожесточенно сопротивлялись. Старая, родовитая аристократия не
вписывалась в категорию государственных служащих или служащих двора. В
сельской местности существовало множество индивидуальных хозяйств, а в городах
ещё помнили о самоуправлении. Тогда появился лозунг: "Засеем, освоим,
обживем!" Людей, противившихся новой политике или подозреваемых в критическом
отношении к ней, насильно пересеяли в глубинные пустынные районы, где
образовывались так называемые "новые поселения".
Суумеренг Тусеми, как и другие люди, уже был наслышан о "новых
поселениях": о них рассказывали страшные и удивительные вещи. Что там
воспитывают разношерстный народ в любви к Сплочению. Что там отсутствует
самоуправление: всем заправляет наместник, чиновник министерства порядка,
которого назначает лично правитель. Что там запрещена собственность: все
имущество государственное. Что люди бесплатно работают на полях, на
лесозаготовках, на солевых копях, на строительстве дамб и каналов. Что живущим
в "новых поселениях" запрещено покидать свое новое место жительство, и
запрещено переписываться с теми, кто жил в традиционных городах и деревнях. Не
всему Тусеми верил, но со временем рассказов становилось все больше, и они
делались все невразумительней. Рассказывали, что в "новых селениях" начался
голод: "новые селения" сами должны были прокармливать себя, и торговля между
ними и традиционными населенными пунктами отсутствовала. Рассказывали, что там
произошли волнения, и служащие Министерства порядка убивали людей прямо в их
домах...
Один старик, чьего старшего сына забрали за открытое недовольство
Сплочением, шепотом говорил всем, что скоро начнут забирать виновных с семьями
и в "новых поселениях" поставят охрану из армейских гарнизонов. Тусеми не
знал, что и думать. Подобные рассказы были опасными: агенты Министерства
порядка могли обвинить общину в распространении заведомо ложных слухов и в
подстрекательстве к мятежу. Эти рассказы сеяли недоверие и страх. Тусеми как
руководитель общины потребовал, чтобы люди перестали пересказывать друг другу
чудовищные слухи и слушать других, непроверенных, незнакомых людей. Среди них
могут быть провокаторы или просто дураки, опасные дураки. "Мы - люди Великой
Реки. Потому мы находимся вне политики, какая бы она не была. Это суетные дела
и они ничего не имеют общего с вечностью. Цикл осуществляется всегда, где бы
ты ни был, и все приходит туда, откуда уходит. Наша жизнь - в наблюдении
цикла. Наша жизнь - в созерцании цикла. Наша жизнь - в прославлении цикла.
Ловите рыбу дней, славя Реку, и не думайте о суетном..." - так говорил Тусеми,
и люди слушали его, слушали, успокаиваясь. Люди возвращались к своим делам: к
рыболовству, собиранию камышей, к сушке и вялению пойманной рыбы. Как и все
лоймены, они жили на берегах Реки и питались её продуктами. Все, казалось,
вошло в мирное русло. Хотя Тусеми слышал, что "новых поселений" становиться
все больше за счет харрраменов, против которых правитель затеял картельную
кампанию, он пресекал тревожные слухи и постоянно напоминал своим людям о
невмешательстве.
Однажды, а это было на тринадцатый день после Гем-мети-суулони, Окончания
весеннего разлива, в рыбацкий поселок, где жил Тусеми и его община, пришел
незнакомец. На общинной площади он стал громко рассказывать об ужасах,
произошедших в Суусиберене, соседнем селении. Суусиберен был традиционной
сууварской деревней, сайнкемом, и там проживали всего три-четыре "речных
человека". Тусеми был недоволен происходящим: люди побросали свои дела, и
слушали, открыв рот, пришлого человека. В душу Тусеми закрадывалось
подозрение: собратья по вере должны были сообщить о несчастиях в Суусиберене,
однако не сообщили. А это не похоже на "речных людей". И речь пришлого звучала
несколько по иному, нежели речь выходца из соседней деревни. Она больше
походила на городскую речь. Все это не понравилось ему, и он потребовал от
людей: "Прекращайте слушать незнакомого человека. Мы не знаем, кто он.
Незнакомец выдает себя за жителя Суусиберена, но это может быть не так.
Возвращайтесь к своим делам. Мы не должны вмешиваться в жизнь ха-наи!" Тусеми
специально упомянул слово "сухие люди": это люди с сухих районов, люди с
сухими глазами, люди с высохшей душой и задубевшей совестью. Лойменам не по
пути с ха-наи: течение жизни выбрасывает ха-наи как дохлых рыб на берег,
ха-наи тонут, не умея плавать среди вод дня, и идут ко дну небытия, не зная о
вечности...
Лоймены зашумели, но отошли от незнакомца и занялись своими делами,
постепенно успокаиваясь: семьи Дооси и Семесема отправились ловить рыбу,
валяльщики из родов Ваата и Мерема ушли в коптильные сараи, а женщины
принялись плести камышовые циновки и петь песни. Старый одноногий Кебе увел
детей, чтобы учить их в общинной школе разным премудростям, и Тусеми остался,
один на один, с незнакомцем. Незнакомец, казалось, был раздосадован тем, что
его уже больше не слушают, что все ушли по своим делам, забыв о страшных
рассказах. Он мялся, переступая с ноги на ногу, и поглядывал в сторону
общинной школы, откуда глухо доносилась неторопливая речь старого Кебе.
Тусеми холодно осведомился: как звать незнакомца и чем он занимался в
Суусиберене. Не в традиции лоймена задавать такие вопросы, но сегодня Тусеми
чувствовал такую необходимость. Незнакомец опустил глаза вниз, словно он
увидел что-то интересное на глинистой земле: "Ло-ломени, меня звать
Суусиберененг Досле, я прихожусь внуком Лебеку, и работал точильщиком". У
Суусиберененга Лебека было четыре взрослых внука, но ни один из них не взял
имя отца по материнской линии. Незнакомец лгал. Тусеми скривился от
отвращения: человеческая ложь от слабости и грязных желаний. "Не знаю, -
подумал Тусеми, - боится ли он провокаторов и потому лжет... Или просто лжет,
потому как ха-наи?.. Не знаю. Он сам больше походит на провокатора". Тусеми
потребовал, чтобы незнакомец покинул пределы лойменов: "Я не знаю тебя и это
не мое дело. Ты не получишь в нашем селении ночлега. Иди туда, откуда пришел.
Нам нет дела до тебя и твоих лживых слов..." Незнакомец занервничал, громко и
торопливо заговорил, но в его глазах Тусеми прочитал непонятную радость и
удивился. Незнакомец говорил, что ему негде переночевать и некуда пойти: дом
его сгорел, и он теперь не имеет средств к существованию. "Где же
гостеприимство Речных людей?! Значит, это все басни?!" - визгливо спрашивал
он, но Тусеми ему не верил. Он позвал мужчин из коптильных сараев. Тут же на
площадь пришли молодые парни из рода Ваата - рослые, широкоплечие мужчины с
кожей, блестящей от пота. Незнакомец скривился в улыбке и быстро ушел из
селения. Тогда Тусеми попросил молодых мужчин вернуться к своим делам.
Он был обеспокоен. Присутствие странного незнакомца разволновало воды его
души и это ему не нравилось: лоймен должен быть уравновешенным и спокойным,
как Суувен в летнее равновесие. "Этот незнакомец принес беду. Но ушла ли она с
ним?" Он ушел помогать старому Кебе. Помогать учить детвору - учить молитвы и
песнопения. С детьми Тусеми забыл о недавней тревоге: дети узнавали, как
заговаривать речную глину, чтобы она была мягкой и прочной в руках горшечника,
как заговаривать речной песок, чтобы стекла из него выходили гладкими и
прозрачными. Воды покоя влились в душу Тусеми, и он обрел уверенность. А ночью
пришли люди министерства порядка...
Они пришли среди ночи: тридцать-сорок молчаливых людей, затянутых в
темно-бардовые плащи с вышитым значком Министерства порядка. Лающими голосами
сонных лойменов оповестили, что они арестованы.
- Всем выйти из домов, вытянув вперед руки! - проорал из влажной темноты
равнодушный голос.
Тусеми, сонный и ничего не понимающий, выскочил из своего дома и тут же
получил по голове чем-то тяжелым. Он упал на землю, а в его уши ворвался
равнодушный голос:
- Выходить из домов, вытянув вперед руки!..
Тусеми рывком подняли с земли двое. Они почему-то смеялись и дергали
Тусеми за волосы. Он не мог освободиться от крепкой хватки охранников, голова
раскалывалась от пульсирующей боли, и он ничего не понимал...
Тусеми видел, как на площадь, освещаемую тусклым светом факелов, выбегают
из домов испуганные раздетые люди, вытягивая перед собой руки, - так им велели
люди в темно-бардовом. По вытянутым рукам били дубинками. Люди кричали от боли
и затем их руки, обездвиженные болью, связывали толстой бечевкой за спиной.
Визжащих от страха детей сгоняли куда-то, а тех, кого не отпускали матери,
буквально вырывали из цепких материнских рук и швыряли в темноту. Людей
согнали в кучу. Тусеми оказался между Суувеси Селебе, чье лицо было разбито в
кровь, и молодым парнем, согнувшимся от боли, - кто он и из какой семьи, он не
мог вспомнить, и от этого он заплакал. Прямо перед ним лежало тело старого
Кебе: удар дубинки размозжил ему голову. Тусеми с ужасом смотрел сквозь слезы
на голову мертвого Кебе. Все происходило словно во сне: страшном, затянувшемся
сне, в котором ты тонешь словно падаешь, но дна не видно. И как во сне звучали
равномерные слова равнодушного человека, полностью уверенного в себе и своих
действиях, - человека облеченного властью:
- ...Вы обвиняетесь в распространении заведомо ложных слухах и действиях,
направленных против Великого Сплочения! Вы совершали опасные преступления, за
которые вам грозила бы смертная казнь, но наш любимый правитель милостиво
дарует вам жизнь! Вы арестованы и будете препровождены в новое поселение, где
займетесь общественно полезным трудом! Вы будете перевоспитываться через
добровольный труд и в любви к нашему мудрому и справедливому правителю, жить
по-новому, жить в Великом Сплочении! Ваши дети будут жить и воспитываться в
государственном интернате, где им привьют настоящую любовь к нашему правителю,
где они выучат идеи Великого Сплочения!..
Кто-то беспрестанно плакал, кто-то, - Тусеми вздрогнул, - отчаянно
ругался, произнося оскорбления, что пристало говорить какому-нибудь ха-наи, но
отнюдь не лоймену...
Им не позволили забрать вещи из домов. На расспросы Тусеми старший
инспектор, - а это ему принадлежал равнодушный голос, только рассмеялся.
Тусеми не понял, что смешного в испуганных людях с разбитыми лицами и руками;
что смешного в мертвом Кебе или в плаче матерей; он не понимал странного
веселья людей Министерства порядка. "Может, они пьяны - напились букнерекской
"сухой воды" и разбухли от неё как рыба хо-ху? Или нажевались листьев гесеби -
листьев наркотического харраменского растения?" Тусеми не знал, и ему было
страшно. Одиночество, вот что он почувствовал, стоя среди испуганных и
перепачканных кровью людей, страшное одиночество...
Их, как стадо баранов, повели из селения: руки связаны за спиной, за
каждый шаг в сторону - болезненный удар дубинкой по голове, равнодушные окрики
и унизительный смех охранников. Тусеми обернулся и увидел, как далеко позади
него горят дома, сараи, деревянные мостики, крохотный причал и лодки, - горят,
потрескивая и рассыпая по сторонам желтые искры. Селение Суусасети горело и
освещало путь его бывшим жителям...
Их вели днем и ночью.
Куда - никто не знал. А когда Тусеми попытался об этом спросить у старшего
охранника, - старший инспектор куда-то исчез, словно растворился в ночи, - его
сильно побили. После этого Тусеми несли на плечах двое мужчин из рода Ваата.
Он стонал, обхватив сильные шеи руками, а когда боль становилась нестерпимой,
тихо плакал: воды страдания уносили боль с собой, и облегчали тело...
Они шли, не останавливаясь в мелких деревушках. Они не заходили в города,
что встречались на пути. Трое человек умерло - раны, нанесенные людьми
Министерства порядка, загноились и воспалились. Еще двое выглядели очень
плохо: сморкались кровью, кровью откашливались, кровь текла у них из ушей.
Вместо того чтобы отправить тяжело больных людей в одну из ближайших
деревушек, старший охранник приказал их бросить. Их бросили на дороге, бросили
умирать и Тусеми не мог найти себе силы воспротивиться этому: он хрипел, но
ничего не мог сказать связного. Он не был ло-ломени. В тот момент он больше
был похож на рыбу хо-ху. Мужчина из рода Ваата из осторожности прикрыл рот
Тусеми: он боялся, что ло-ломени побьют дубинками и тоже бросят на дороге.
Тусеми было стыдно за осторожного мужчину. Ему было стыдно за старшего
охранника, за его подчиненных, за своих людей, за этот край. Ему было стыдно.
Он не мог говорить: хрипел и плакал. Откуда-то изнутри поднималась острая
жалость к самому себе, он старался отогнать её прочь, но она приходила снова и
снова...
Жители деревушек смотрели на колонну арестованных с плохо скрываемой
ненавистью. Словно лоймены были ворами. Словно они были гнусными ворами,
которые крали последнее у бедняка, и их поймали на краденном. "За что?" -
мысленно спрашивал Тусеми у настороженных крестьян, - "Что сделали вам Речные
люди, чтобы их так ненавидеть? Разве Речные люди хоть когда-нибудь причиняли
зло?!.." Настороженные крестьяне стояли у заборов, отложив на время косу или
ведро с водой. Женщины, выпрямившись во весь рот, стояли на полях и смотрели в
их сторону, прикрыв рукой глаза, но Тусеми все равно казалось, что эти глаза
источают неясную злобу. Детвора с радостным гиканьем кидала им вслед мелкие
камешки: издевалась, но боялась, что охранники могут рассердиться и наказать.
Дети швыряли камни и с мстительными воплями разбегались кто куда - только
мелькали их коротко стриженые головы, измазанные пылью и свежей травой.
Арестованные беззлобно смотрели вслед местной детворе: они думали о своих
детях, которые теперь неизвестно где...
Охранники больше не били их - только подталкивали древками копий, чтобы не
останавливались. Бесконечное хождение прерывалось на короткие остановки.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг