- Не бить, кормить похлебкой. Дать воды.
- Будет сделано, Ваше Превосходительство.
- Да и не забудь, передай этим остолопам: не убивать. Только забавляться -
сколько, пока я не скажу.
- Так точно, Ваше Превосходительство.
Всё он понял, кроме слова "спектакль". Человек, не видевший за свою жизнь
ни одной театральной постановки и никогда не слышавший о таком, вряд ли поймет
Генерального инспектора. Конечно, он не забудет это передать. Клянусь
Хозяином, если это ценный материал, и они его запортят, - он будет валяться
здесь как какой-нибудь "бандит Келе". Пусть подручные Олсе насилуют этого
партизана. Помнится, на самих партизан это оказывает чудодейственное влияние -
говорят обо всём, что ни спросишь. Особенно хорошо действует при бабах и
подростках, - хорошо бы, если эти бабы и подростки из родни или из соседей. Не
будет говорить - прикажу отрезать гениталии. А потом ещё недели две-три пусть
насилуют. Сасеру не встречалось ещё материала, который он не мог обработать.
Да, случались промашки. Но с серьезным материалом - с партизанами и членами
тайных обществ - он себе этого не позволял. Это чуть ли не единственное, за
что его ценил Его Высокопревосходительство...
Сасер вышел из камеры, и тут же забыл о своём приказе. Ему не было нужды
его запоминать: его приказы запоминали другие, и исполняли другие.
Неисполнение его приказов порождало новые приказы - они были намного хуже для
нерадивых исполнителей, чем первые.
Подниматься наверх было труднее: сказывались годы и ноги, делавшиеся всё
непослушнее. Сасер не спешил: ступеньки он уже не считал, а считал встреченных
на обратном пути людей. Он, в минуты расслабленности, всегда что-нибудь
считал: ступеньки, людей, минуты... Воздух верхних этажей был лучше: да,
попахивало и потом, и гарью свечей, но были запахи съестного, конской кожи,
бумаги, горячего сургуча. Перед отъездом необходимо повидаться с Олсе -
начальник Вспомогательной Стражи в эти дни находился здесь же в Ютиссахебеке
(Суутеллеме, поправил себя Сасер). Вечно он разъезжал по районам и гарнизонам,
якобы инспектируя своих подчинённых. Инспектирует каждую неделю. Словно
боится, что за него это сделают другие. Например, Суутитет Сасер.
Сасер улыбнулся блеклой улыбкой, и клерк, проходивший тем же коридором,
возомнил, что сам Генеральный инспектор помнит его и отмечает его служебное
рвение.
Пока искали Олсе, Сасер, было, заскучал и выпил ещё целебной воды, а потом
подумал и опорожнил свой мочевой пузырь. Олсе с видом значительного человека,
который никуда не спешит и знать-де знает, что это такое - куда-то спешить, -
важно ввалился в приёмную Генерального инспектора. Сасер с живым интересом
изучил физиономию начальника Вспомогательной Стражи, и не найдя в том ничего
интересного, приказал ему сесть. Олсе грузно уселся на стул, да так что тот
заскрипел под его могучим, дородным телом. За последние годы начальник
Вспомогательной Стражи сильно поправился и у него появился второй подбородок.
Было в нём что-то женственное, не смотря на большое, мускулистое тело, не
смотря на сильные руки, не смотря на его грубое мужиковатое лицо, на повадки
мясника, которые он так и не переборол в себе. Правда, Олсе и был мясником.
Лет двадцать назад. Разделывал говяжьи туши в каком-то городке на Востоке.
Олсе сухо спросил, в чём причина поспешного вызова, из-за чего он,
начальник Вспомогательной Стражи, вынужден был отложить свои дела. Такая
наглость перестала удивлять Сасера. Пропустив мимо ушей то ли жалобы, то ли
вызывающую наглость, Сасер потребовал от Олсе обрисовать положение вещей, как
в Страже, так и в столице. Олсе, шумно отрыгиваясь и чмокая губами, медленно и
неохотно стал докладывать, стараясь не смотреть в глаза Генеральному
инспектору. Маленькие, слегка выпуклые маслянистые глазки Олсе бегали по всей
комнате, натыкались то на канделябры, то на письменный прибор, и опять
убегали, и было не понятно, может, ему неловко глядеть в глаза Сасеру, а
может, он не считает нужным этого делать. То, что говорил Олсе, было кашей из
вранья, хвастовства, жалоб на инспекторов, неясных угроз и каких-то скользких
недомолвок. Если бы Олсе посмотрел в лицо Генеральному инспектору, он бы
обнаружил только одно: равнодушное терпение. Да, было время, когда Сасер
негодовал по поводу наглости и лживости своего подчиненного. Было время, когда
Олсе выводил его из себя, и ему хотелось лишь одного: придушить этого
потливого и словоохотливого мужика своими руками, или полоснуть ножом от уха
до уха. Но эти времена давно прошли, и иногда Сасер скучал по ним, как скучает
брошенный любовник о своих склочных и мелочных женщинах. Сасер наперёд знал,
что ему скажет Олсе. Прижать его было невозможно: он уворачивался, спихивал
вину на другого, угрожал Генеральному инспектору, намекал на связи, жаловался
на судьбу. Переслушать тогда Олсе было не в его силах. Оставалось только
ждать, когда подвернётся удобный момент.
Олсе как всегда врал. Да, часть его донесений была правдой, но всё
остальное... Приписки, явный подлог, вымысел от начала до конца. Это не мешало
Олсе справляться со своей работой. И делать её так, чтобы даже Его
Высокопревосходительство был доволен.
Сасер осведомился, какой на этот раз гарнизон или "дом наказания" Олсе
будет инспектировать. Олсе назвал несколько городков и селений, однако Сасер
был уверен, что именно в этих городках и селениях начальника Стражи не сыщешь
днём с огнём. По наглой роже начальника Олсе было понятно, что он уже знает об
инспекционной поездке Генерального инспектора и готов, при случае, её слегка
откорректировать. Сасеру это было понятно как дважды два - вся канцелярия
Генерального инспектора кишела агентами Олсе. Ему уже доложили, и он успел
приготовиться. "Ну, что ж, подумал Сасер, я тоже приготовился. Доставлю тебе
удовольствие - поеду тем путём, о котором ты, может быть, и знаешь, да не
успел расставить своих охотничьих псов. Не можешь ты контролировать все дороги
в стране. Пока не можешь. Хоть тебе этого и хочется".
Он молча выслушал начальника Стражи, отдал ему несколько приказаний и
отослал. Олсе, шумно отдуваясь, улыбаясь своими безобразными губами, словно бы
нехотя покинул приёмную Генерального инспектора. Всё это Олсе делал с таким
видом, что он сидел бы и сидел в приемной, и некуда ему спешить, и незачем.
Сасер решил, что пора ехать - итак он засиделся. Потребовал личный экипаж.
Опять некоторая суета, метания служак, бряцанье оружия, крики и услужливо
согнутые тела в коричневом. Сасер вышел из здания, посмотрел на снег,
посмотрел на зимнее солнце, посмотрел на одинокую ворону, которая куда-то
летела по своим надобностям над бывшим домом Министерства работ. Личный экипаж
Его Превосходительства представлял собой обычный дорожный экипаж, но обшитый
толстыми листами железа и с тремя автоматическими арбалетами, стрелявшими
короткими дротиками. Железом были обиты колеса экипажа, вместо стекла стояли
железные листы с узкими смотровыми щелями, и никто, кроме личной прислуги и,
может быть, Олсе не знал, что экипаж в себе скрывает маленький, но вполне
исправный паровой котел - варварское приспособление, с помощью которого можно
было выбраться из любого бездорожья. Сасер влез в экипаж, следом за ним его
адъютант и начальник личной стражи. Остальные пятеро телохранителей уселись
снаружи. Колёса заскрипели, и экипаж двинулся. На своих южных скакунах
гарцевали двадцать стражников - пять впереди, пять сзади и по пятерке с боков.
День выдался не особенно холодным. К полудню снег начнет подтаивать,
превращаясь из ослепительно белого в сероватое, рыхлое, проступающее грязной
водицей. Ехали не спеша, обгоняя другие экипажи и цепочки уныло бредущих
людей: новобранцев из столичной Стражи, идущих на учения, местных мужиков,
направленных на работы...
Сасер молча смотрел в смотровую щель. Лае вздремнул - он в последнее время
наловчился спать с открытыми глазами. Нарен, начальник личной охраны, мрачно
водил воспаленными глазами и прислушивался - к скрипу колес, к окрикам
всадников, к хлюпанью подтаявшего снега. Он был похож на голодного кота,
который ждет, затаившись, когда осмелевшая мышь юркнет у него перед носом.
Феноменальный человек - сутками мог не спать, а вот так вот сидеть и шарить
глазами, прислушиваться. За это Сасер его и ценил.
Мимо проплывали здания бывшего Министерства работ, центральные городские
склады, темные переулки с ещё сохранившимися доходными домами времен
Суувареннена Третьего. А потом пошли новые казармы для войск Его
Высокопревосходительства. Караулы - пешие и конные. Белые плащи, длинные
косицы, оружие, похожее на палку и стрелявшее маленькими кусками железа.
Большие полотнища имперского флага вяло болтались со стен и крыш, и, казалось,
что Меч и Посох нехотя танцуют в стылом воздухе, делая мелкие поклоны и
скачки. А потом Сасер увидел одно из этих чудовищных изобретений варварского
военного искусства - паатаюти, что с варварского языка значило "Гнев Ютиса".
Самоходная пушка величиной не меньше ста локтей, стреляющая железными ядрами,
начиненными густой легковоспламеняющейся смолой и порохом, - грузно стояла у
выезда из города, разворотив, колесами, снег так, что обнажилась желтая
прошлогодняя листва и полусгнившие травяные стебли. Эта невиданная пушка
потрясала своими размерами, своей массивностью, и трудно было представить, как
она сама, без помощи повозок и лошадей, медленно движется, подминая все на
своем пути и ничему нет спасения от её громогласного огня.
Сасер видел паатаюти третий раз в жизни, и третий раз в жизни он испытывал
неподдельный ужас перед военной мощью Империи. Один раз он видел летелану,
"стальную черепаху" - боевой самоходный экипаж высотой с дом, весь закованный
в толстые железные листы и вооруженный сразу тремя пушками. Летелану
приводился в движение двумя паровыми котлами и мог вместить до двадцати
солдат. О других чудесных машинах Генеральный инспектор только знал
понаслышке, но охотно верил в их существование - ему хватило "Гнева Ютиса" и
"стальной черепахи", чтобы понять насколько высоко мастерство военных заводов
Его Императорского Величества. Против такой мощи вряд ли у еретического
Заллибара что-то было серьезное. Боевые колоссы Империи легко сминали пехоту и
конницу, могли перейти небольшую реку, могли взломать крепостные укрепления. А
главное, они могли внушить тот ужас, который отнимает разум у воинов и гонит
их подобно трусливым овцам вперед, наперекор приказам своих командиров, без
оружия, без надежды, без чести и достоинства... Да, Сасер видел следы железных
огнедышащих монстров - развороченная земля, раздавленные человеческие тела,
стены, превращенные в мелкое крошево, могучие деревья, изломанные словно
спички.
Это было ещё одно подтверждение агрессивной мощи Букнерка. Армия
Императора была подстать его послушным механизмам - по сути, это был тоже
механизм. Механизм хорошо отлаженный, покорный верховной воле, отдельные части
которого легко можно было заменить.
Сасер вспоминал первый год Завоевания, когда упрямых батальонов покойного
Келе хватило ровно на восемь дней. Оотобакаам просто смели, как снежная
лавина, тысячи вооруженных бойцов, в свое время закаленных в многолетней
гражданской войне. Не помог ни военный талант самого Келе, ни всеобщая
мобилизация, ни пограничные заградительные укрепления, загодя созданные по
приказанию Келе. В столице тогда был переполох. Были и те, кто требовал от
Сасера, чтобы Центральное правительство помогло Келе сдержать варварское
вторжение. "Если мы не поможем Суутерребу, падет Сууварем!" - кричали Абени,
Расем и Катеван. Но Сасер медлил. По донесениям своих шпионов из Западного
Суувара он знал, насколько страшна сила Империи. Если бы он пошел наповоду
страха и глупости всех этих абени, расемов и катеванов, имперцы смели бы и
войска Центрального правительства, а вместо столицы остались бы сплошное
пепелище. Нам не сдержать их, ещё тогда понял Сасер. Единственное, что
остается, это сдать столицу и центральные районы без боя - рассчитывая на
милость и великодушие победителей. Четыре дня они просто выжидали. Сасер
приказал сформировать боевые соединения и стянуть их к столице. Якобы для
отпора букнеркцам. Потом пал Суугесер, за ним Сууладдек, Суусиван. На
шестнадцатый день букнеркского вторжения, Сасер и члены его правительства
увидели с высоких крепостных стен Сууварема, как далеко на горизонте
отблескивают на солнце доспехи и оружие варваров-Оотобакааменов. Белые стяги,
белые плащи, белые щиты. Белое на белом.
Сасер приказал всем вооруженным мужчинам выехать с ним за стены города. Он
сказал им, что так надо встретить противника, и они подумали, что будет бой и
им, может быть, удастся защитить сууварскую столицу от варваров. Главные
ворота были открыты, и десятки тысяч солдат и офицеров медленно заполнили все
заснеженное пространство перед городскими стенами. Во главе передней колонны
ехал сам Сасер - один, с мечом в руке и с ключом от города - за поясом.
Светило низкое зимнее солнце. С запада стягивались темные, тяжелые тучи. А
потом стали падать редкие снежные хлопья. Сасеру было холодно, голова мерзла,
а меч непривычно оттягивал вниз руку. Он не оборачивался, словно боялся
обернуться и увидеть лица своих людей. Увидеть надежу, страх, желание жить,
нежелание умирать...
В полдень он увидел прямо перед собой густые шеренги букнеркского
воинства. А немного впереди ощетинившегося воинства несколько конников -
полководцы Империи. И тогда Сасер поднял левую руку и тем остановил движение
своих войск. В полной тишине он поскакал навстречу букнеркцам. В голове билась
одна мысль: только бы не стрела, только бы не дротик!.. Остановил взмыленного
коня, неуклюже соскочил вниз и пошел, задыхаясь и путаясь в снегу. И когда
оставалось шагов тридцать, Сасер сел в снег и высоко поднял в двух руках свой
меч, словно предлагая его могущественному противнику. Мы признаем вашу силу,
говорил этим Сасер, и мы подчиняемся неизбежному.
Все могло быть. Это был риск, огромный риск. Его могли убить. Случайный
выстрел букнеркского лучника (уже потом, спустя годы, он знал, что у
Оотобакааменов нет случайных выстрелов - при такой дисциплине не может быть
ничего случайного). Шальная стрела или дротик сзади. Его могла потом порубать
на куски варварская конница или затоптать свои же. Но судьба оказалась
милостивой к Сасеру. Варварских полководцев потрясла неожиданная покорность
сууварцев - и это после ожесточенного, смертоубийственного сопротивления войск
Келе. Столица была сдана без боя. Несколько дней убивали сотни несчастных,
отказавшихся признать происшедшее. В застенках погибли все министры
Центрального правительства, кроме самого Сасера. Были казнены многие командиры
и офицеры - все те, кто не пожелал присягнуть на верность Императору. Он сам
почти полгода провел в казематах своей же тюрьмы, ожидая каждый день, что его
повесят, обезглавят или посадят на кол. А потом он оказался Генеральным
инспектором и главой Туземного совета, Почетным оруженосцем Его Императорского
Величества. Презираемым оккупантами, презираемым сууварцами, презираемым
своими подчиненными. Но живым...
Сасер вздохнул. Когда-то это было неприятно вспоминать, больно,
унизительно. Неприязнь, боль и унижение - все это выветрилось с годами,
куда-то исчезло, и теперь на их месте воцарилась одна хозяйка - усталость. Он
не мог себе сказать, зачем тогда это сделал, почему остался жить - после
Хайема, Голона, Келе. Зачем остался жить? Для чего?.. Чтобы ехать сейчас в
Ютиссаггар, бывший сууварский город? Ехать, не зная, что будет завтра, какую
интригу придумает Олсе, какая прихоть завладеет Его Высокопревосходительством
- ненавистным чужаком с плоской квадратной рожей?..
Он пережил их всех. Он пережил тех, кто не хотели новой власти, кто не
могли жить при новой власти. Он пережил и тех, кто первыми побежали
прислуживать новой власти. Даже они лежат - кто в мерзлой сууварской земле,
кто на дне Великой реки, кто в гнойных ямах "домов наказания", присыпанных
едкой известью, а кто белеет костьми в далекой отсюда и почти невозможной
жаркой Южной пустыне. Он пережил тех, кому было наплевать при какой власти
жить - всем этим торгашам, ремесленникам, писарям, крестьянам. Он пережил их
всех. И со временем его стала посещать смешная мысль, что и нынешних хозяев
тоже переживет. Ведь Сасер-то уже не человек. Почти природное явление,
недвижимое, не меняющееся, не поддающееся пагубному времени. Как Великая река.
Как Суулагские топи, как Одинокий Камень у Сууваррата. Как сама смерть...
Показалась колонна имперской пехоты. Сотни рослых, плечистых людей в белом
шли по Южной дороге и ревели свои варварские песни. Что-то о Священной Горе
Мире, о Блистательном Императоре, о Святом Ютисе, Отце Времен.
Командиры-варвары подозрительно провожали глазами экипаж Генерального
инспектора. Будь их воля - немедля окружили бы этих язычников, только
прикидывающихся "братьями в Ютисе", выдрали из мягких кабин и седел, вздернули
на первом же столбу...
Сасер был спокоен. Он прекрасно знал, что о нем и его гражданской
администрации думают букнеркцы. Но они нужны Императору - без них не было бы
ни регулярного провианта, ни новых казарм, ни спокойствия в городах. Сам
военный губернатор и главнокомандующий Армией Приречья, доблестный Оолатаани,
Копье-С-Огненным-Хвостом, лично освежевал бы старческое тело Сасера, выпустив
его кишки на каменный пол столичной комендатуры. Но Его
Высокопревосходительство был верен Императору и всем его приказам. Потому что
он солдат Его Императорского Величества. Потому что он подданый Его
Императорского Величества. Потому что он Оотобакаамен.
Так они и ехали: Лае откровенно спал с открытыми глазами, чему-то улыбаясь
во сне, Нарен - все так же шарил глазами в поисках возможной и невозможной
опасности, Сасер, задумчиво глядящий в смотровые щели на новый мир. Новый мир,
и отнюдь не "сияющий" - тогда ни Сасер, ни кто-либо другой не мог себе
представить такого мира. Чужая власть, чужие порядки, чужые слова, чужые
одежды и чужой страх - чужой, потому что поколения сууварцев знало прежде
только один страх. Страх перед Хозяином - Его Величеством Сууваренненом
Третьим. Этот страх проник в кровь сууварцев, поселился у них в сердце и стал
их душой. А потом оказалось, что можно страшиться другого, гораздо сильнее, и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг