занятием: там и так было много чего (на взгляд Домингеса даже слишком много) и
без кошек.
Закончив институт, Домингес не вернулся в родные пенаты, а снял квартиру
рядом с ведомством, в которое он поступил служить сразу же после окончания.
Эта квартира обходилась ему настолько дорого, что ни о каких котах Домингес
тогда не думал.
Глава 12: Вторая северная, 45/16
Квартира была крохотная, на первом этаже, с облезшими стенами и
шелушащимся потолком, дребезжащими оконными стеклами (это обстоятельство
больше всего досаждало Домингесу -- наблюдать сверхъестественное в щербатые и
дребезжащие окна он считал эстетически ненормальным занятием, можно сказать,
извращением, перверсией, девиацией, жалким подобием высокого и благородного
искусства). В квартире наличествовали: пыльная рассохшаяся мебель, вздутый
пузырями паркет, проржавевший рукомойник, неработающий сливной бачок в
уборной, микроскопическое корыто для принятия душа стоя, циклопической толщины
и тяжести входные двери (с не менее циклопическими замками, которые время от
времени забывали закрываться или открываться), мигающие лампочки (что странно,
так это то, что лампочки в разных концах квартиры мигали синхронно, как
подметил наблюдательный Домингес, с одним и тем же ритмом. У него возникла
необъяснимая уверенность, что синхронное мигание лампочек -- это пульс
чудовищной квартиры).
Кроме того, в квартире обитали разнообразные насекомые -- каждый вид
насекомых населял определенную экологическую нишу: рыжие тараканы -- кухню,
мокрицы, сороконожки и черные тараканы -- ванную и уборную, моль и рыжие
муравьи -- единственную комнату, черные муравьи -- коридорчик. Все потолки и
углы квартиры надежно и хозяйственно обжили тридцать три (Домингес подсчитал)
династии пауков. Иногда (в теплое время года) к назойливым обитателям
домингесовской квартиры добавлялись мухи, комары, бабочки и мошки. Игнорируя
царство насекомых, за коридорной стенкой обитало древнее семейство мышей.
Насекомые воевали друг с другом (по вечерам и ночам разыгрывались целые
баталии), Домингес воевал с насекомыми, мыши воевали с Домингесом. Эстафета
златокрылой Виктории переходила из лап в руки, а из рук в лапы. Домингес,
попадая в "свою" квартиру (он никогда не говорил: "это моя квартира". Домингес
говорил про нее: "это их квартира". Наивные сослуживцы думали, что он
подразумевает квартиросдатчиков), словно бы погружался в мир католического
ада, древнеегипетского царства мертвых и место действия древнегерманских
валькирий (валькирии для павших насекомовидных героев представлялись Домингесу
в образе молчаливых богомолов).
Теперь для Домингеса был определен самый нижний и примитивный слой
мироздания, имеющий четко определенное географическое местонахождение --
Вторая северная, 45/16. Всю последующую жизнь, слыша слова об аде и чертях,
которые кого-то обязаны побрать, перед внутренним взором Домингеса возникал
насыщенный черно-красный образ "Второй северной, 45/16". Однако в минуты
наивысшего раздражения (правда, таких минут в жизни Домингеса было немного --
он прослыл человеком скорее флегматичным) Домингес внутренне желал врагу жить
до конца света в клоаке "Второй северной, 45/16". Проклятие было настолько
страшным, что когда он остывал, то жалел о сказанном. "Как знать, -- думал он,
-- а что если они вправду попадут в их квартиру?.." Домингес содрогался -- на
самом деле он никому не желал такого зла. Он не был жестоким человеком...
Метафизические испытания Домингеса в самом низшем и примитивном слое
мироздания длились ровно два года -- он не мог снимать лучшее жилище по
материальным причинам (хотя их квартира поглощала три четверти домингесовского
бюджета). Через два года ведомство предоставило Домингесу постоянное место
жительства -- квартиру в новом жилом доме рядом со службой. Попав в новый
ареал обитания, Домингес явственно ощутил, что новая квартира, несомненно,
самый высший и совершенный мир-внутри. Еще он ощутил, что вся дальнейшая жизнь
будет спокойной и завершенной -- Домингес считал, что выстрадал все возможные
жизненные проблемы и беды, какие только могут быть у живого существа, --
арсенал негативного был исчерпан. Больше места для негативного в жизни не
оставалось...
Возвращаясь к преисподней -- царству мертвых -- пиршеству валькирий под
названием "Вторая северная, 45/16", можно сказать, что Домингес не мог себе
позволить думать о котах. Для совершенных существ наихудший вариант
мира-внутри был неприемлем. Его даже не утешала мысль, что коты уничтожают
мышей, настолько мыши Второй северной, 45/16 представлялись ему существами
примитивными и, следовательно, совсем несъедобными (Домингес так и не поверил
в тот факт, что коты могут питаться мышами. Для него это было кощунственно и
нелогично: благороднейшие существа не могли питаться существами
наипримитивнейшими).
Мысль о возможности кошек появилась у него на третий день жизни в новом
доме. Три дня Домингес серьезно не воспринимал новую действительность -- ему
она представлялась коварным испытанием, фата-морганой, иллюзией, созданной
злобной имманентной сущностью "Второй северной, 45/16". Домингес не верил
своим рецепторам -- "Вторая северная, 45/16" научила его: рецепторы могут
ошибаться. Домингес воспринимал новую реальность с полнейшим равнодушием, чем
поверг в праведное негодование жилотдел ведомства, где он служил. Жилотделу
было невдомек: неблагодарность они спутали с невероятностью. На третий день
Домингес обыскал всю квартиру и не нашел ни одного муравья, таракана, моли,
мошки, комара, мокрицы и сороконожки. Мышами тоже не пахло. Недоверчивому
Домингеса это еще ничего не доказывало. "Они спрятались, -- проявлял он
разумную осторожность в выводах, -- спрятались и ждут, когда я поверю, что это
не Вторая северная, 45/16. Как только я поверю в подобную чепуху, они вылезут
и сожрут меня..."
Домингес изучил каждый сантиметр новой квартиры -- примитивных и
зловредных существ не наблюдалось. Под конец своего квартирного расследования
(Домингес со временем так и называл этот период жизни: "Мое Квартирное
Расследование") он обнаружил маленького паучка, засохшего между чистыми
оконными стеклами. Это был акт безоговорочной капитуляции "Второй северной,
45/16" -- терпеливое недоверие Домингеса одержало победу над врагом. Домингес
поверил в новую реальность и отнес "Вторую северную, 45/16" в область мрачных
и нравоучительных преданий.
Глава 13: Кот-оно
Как только "Вторая северная, 45/16" стала отдаленным прошлым (для
Домингеса не существовало близкого прошлого -- какое-либо событие, пусть
произошедшее с ним десять лет назад, могло рассматриваться как не
закончившееся и потому еще как настоящее, в то же время, нечто приключившееся
десять минут назад и логически исчерпавшее себя могло потому являться весьма
отдаленным прошлым), Домингес подумал о пушистых созерцательных существах.
Однако неожиданно для него возникла проблема чисто метафизического характера
(проблемы физического характера для Домингеса возникали намного реже). Чего он
хочет, поселив у себя кота или кошку?..
Домингес не знал. С одной стороны, поселив у себя кошку (или кота?),
Домингес обретет общество совершенного животного, обитающего в том же
мире-внутри, что и Домингес. С другой стороны, в этом случае -- как думал он
-- совершенное животное потеряет часть своего природного совершенства:
Домингес будет видеть кота (или кошку?) только в мире-внутри. А значит, он
будет видеть просто животное, которое, несомненно, лучше "собачьего дерьма" и
только. Кошка (кот?), живущая в мире-внутри, виделась бы Домингесу задней
частью тела и задней частью своей созерцательной сущности -- самой
примитивной, именно животной частью. Конечно, -- мог бы сказать Домингес, -- я
могу наблюдать заоконье вместе с кошкой (котом?). Но в этом случае или она
(он?) будет мешать мне, или я буду мешать ей (ему?). Домингес знал уже, что
такое "совместное наблюдение": ценность "совместного наблюдения" была
условной. "Я могу, -- пришел к спасительному, как показалось ему, выводу
Домингес, -- сидеть у противоположного окна"... Но тут же он понял, что в
данном случае кот (кошка?) не будет существовать для него -- в момент
созерцания заоконья для Домингеса существовало две вещи: заоконье и он сам как
часть мира-внутри. "Зачем тогда мне нужна кошка (кот?), -- обеспокоено подумал
Домингес, -- если она (он?) не будет существовать не меньше двух третей моего
существования".
Парадоксальность вывода заставила его повременить с решением о кошках. К
тому же, для него существовала проблема и другого характера: более
примитивного, прагматического.
Кошки и коты были не одно и тоже. Коты, как и мужчины, были ближе к
заоконному миру. Но как отличить котенка по половой принадлежности? (взрослого
кота Домингес брать не хотел -- взрослый кот быстро умрет, уйдет в
мир-что-где-то, и Домингесу придется снова брать кота. И так -- до
бесконечности.) Как отличить будущую кошку от будущего кота?.. Домингес не
обладал даром предвиденья и не умел определять со значительной долей
надежности будущую сексуально-половую направленность кота-кошки. А если это
будет кот-гомосексуалист (Домингес о таком когда-то слышал, или читал)? Тогда
это уже не кот. Это в каком-то смысле кошка.
Если кота кастрировать (как советовали различные популяризаторские
издания), кем он тогда будет: котом или кошкой? Кастрат-кот наверняка
перестанет быть котом -- в этом Домингес нисколько не сомневался. Но станет ли
он кошкой? Вероятнее всего, кот-кастрат перестанет быть котом и не станет
кошкой. Получится что-то стерильное и нейтральное -- котовище? котище?
котовасия?.. Кот-оно ужасал Домингеса своей сексуально-половой
неопределенностью. Он слышал от кого-то, что кастрированные коты проводят
остаток своего жалкого недокотячего существования на мягких подушках и
кроватях -- жирные и ленивые, они, подобно растениям, ждут конца своего
недокотячьего бытия. Домингесу в душу закрадывалось подозрение -- со временем
это подозрение стало уверенностью, -- что чудовищные коты-оно лишены
способности созерцательного образа жизни. "Это не коты, -- горько размышлял
он, -- это что-то отвратительное..." Кот-оно по определению не являлся
законным представителем благородного кошачьего племени. Заводить чудовищных
котов-оно Домингес не собирался. Уж лучше ничего не заводить, чем наблюдать
подобных чудовищ. Проблема разведения котов-кошек была настолько
трудноразрешимой для Домингеса, что он решил повременить и не пускаться в
опасные воды случая. "Когда я определю, -- мудро думал Домингес, -- что мне
следует заводить, тогда и посмотрим..." Проблема котозаведения была отложена
таким образом на неопределенный срок.
Время от времени Домингес возвращался к этой метафизической теме (все темы
размышлений Домингеса были метафизическими), перебирал варианты, словно
карточки с возможными проигрышами и выигрышами, но не приходил ни к какому
решению. Иногда его трезвый ум, взвесив все "за" и "против", делал ставку на
кота (кот-оно сразу был вынесен за рамки котологического лото). Но уже на
следующий день, к своему ужасу и негодованию, домингесовский ум обнаруживал
целый ряд недостатков и грозных последствий такого выбора. Тогда делался выбор
в пользу кошек -- до следующего мозгового перетряхивания...
Домингес любил жизнь. Он любил ее не потому, что боялся и не хотел
приближения смерти. Он любил жизнь за ее заоконность -- некоторую
отстраненность, непосредственность и моральную нейтральность (в период
знакомства с Сантаромано Домингес прослушал добрую треть "По ту сторону добра
и зла" некоего автора -- имя автора он забыл, как, впрочем, и смысл самого
произведения. Услышать оставшуюся часть "По ту сторону добра и зла" он не
успел -- помешали стремительно развернувшиеся события, связанные с персоной
Сантаромано... Так вот, жизненная заоконность была "имморальна" и "по ту
сторону добра и зла"). Домингес не знал, где добро и зло. Точнее, он не знал,
существуют ли добро и зло раздельно друг от друга -- жизнь была целостной,
несмотря на разделенность трех бытийных миров. Добро и зло менялись местами,
насмехались, кичились, прятались, путали наивного наблюдателя. Наивный
наблюдатель терялся в догадках: где -- что? Ему было невдомек, этому
наблюдателю, что нет добра и зла, что нет ничего морального, ничего
этического, ничего опосредованного в этом мире. Домингес знал: все --
меняется. Домингес знал: все уступает место трансформации. Он был
трансформирующимся существом. Так заяц меняет шерсть во время перехода от
летнего сезона к зимнему -- но Домингес никогда не видел зайцев и потому не
знал, как заяц меняет свою шерсть...
Глава 14: Осужденная добродетель
У Домингеса был друг. Школьный друг Хулио Перейра Молина.
Дружба началась примерно в тот период, когда Домингес влюбился в
преподавательницу истории, но еще не убедился в ее незаоконности. Если бы это
произошло чуть позже, никакой дружбы не получилось бы.
Хулио Перейра Молина обожал историю, как и тогдашний Домингес. Определить,
была ли толчком пламенной любви Хулио Перейра Молины к исторической науке
романтическая увлеченность к таинственной -- когда она еще была таинственной
-- преподавательнице, или, так сказать, любовь к истории существовала
изначально, Домингес не сумел. В случае с Хулио Перейрой была такая же
ситуация как в вопросе: что было раньше -- курица или яйцо?
Хулио Перейра Молина обожал преподавательницу истории подобно Домингесу.
Только Перейра тщательнее скрывал свои возвышенные чувства и безнадежно уходил
с головой в сублимацию -- Перейра был круглым отличником по истории (как,
впрочем, и по другим наукам); Домингес в накале страсти к истории не стал и
"хорошистом". Хулио Перейра с остервенением мусолил учебники и пособия,
терроризировал все городские библиотеки, не удовлетворяясь жалким и обношенным
богатством библиотеки школьной. Домингеса не хватало на все библиотеки сразу
-- потому он брал книги у Хулио и зачитывался ими, не видя строк, графиков,
таблиц и исторических карт, -- все заслонял идеализированный облик
преподавательницы. Домингес открывал книгу и медитировал -- ничто не
просачивалось в его сознание, кроме заветного облика. Хулио Перейра, в отличие
от Домингеса, уничтожал себя в книгах, растворял себя, аннигилировал, сливал
свое тело и разум с печатным текстом и линиями на карте. Он делал все
возможное, чтобы не лопнуть от сексуального напряжения...
Если бы Хулио Перейра совокупился с предметом поклонения, этой
персонифицированной овеществленной Музой Истории (он избегал называть дону
Исабель по имени -- для него она была только Клио: Хулио Перейра успел к тому
времени изучить все относящееся к античному), -- Домингес возненавидел бы его.
На тот момент Хулио не успел совокупиться с учительницей истории и для
Домингеса, не успевшего познать незаоконную сущность доны Исабель, он был
настоящим другом...
Странная это была дружба: Хулио Перейра и Мигуель Домингес ничем не
занимались совместно, кроме истории (надо сказать, среди мужской половины
старших классов эта любовь была весьма распространенным явлением -- у
постороннего наблюдателя возникло бы ощущение того, что старшеклассники
соревнуются друг с другом: кто больше перечитает исторических книг). Они
обсуждали наметившиеся темы и названия книг, еще не прочитанных -- так
персияне могли обсуждать на военном совете города, еще не захваченные во
Фракии. Книги служили им своего рода презервативами -- не будь книг,
Исабель-Клио забеременела бы от самой атмосферы всеобщего эротического
обожания. Книги были для них резиновыми куклами. По ночам Домингес видел
Марафон и Тринадцатилетнюю войну, в его сознании разыгрывались
апокалипсические картины, в каждой картине объединялось все, что только может
объединиться: греки воевали против конкистадоров под "Марсельезу" и грохот
пулемета Максимова, над тевтонбургскими лесами маячила огненная и красная
"Тринадцатилетняя война", и он обильно эякулировал.
Хулио Перейра был близок Домингесу не только родственными увлечениями и
наклонностями -- дух перейровского пожирания исторических книг сильно
напоминал Домингесу его заоконные медитации. Можно сказать, Хулио Перейра тоже
смотрел в окно -- этим окном ему служил колодец Времени. Там он видел образы,
искаженные неспокойным сознанием до полной неузнаваемости. Он тоже жил для
аналога домингесовского мира-вне... Домингес завидовал Перейре -- он еще не
достиг такой отрешенности и самозабвенности, как его идейный друг.
Историософическая дружба длилась полгода -- скорей, это была не дружба, а
товарищество двух мистиков, принадлежащих к одному монашескому ордену. Обет
безбрачия (и одновременно духовного братства) первым нарушил Домингес --
нарушил не по своей вине. Святая дева обернулась отвратительно-вещественной
ведьмой и тем разрушила башню из слоновой кости. Обломки изранили кишечник и
душу Домингеса. Когда он пришел на занятия, его настигла фатальная новость:
перед соблазном не устоял и брат-Хулио. Хулио Перейра пал в сексуальном
сражении последним: он был самым некрасивым и худосочным из старшеклассников.
Когда все испробовали запретного плода, Хулио Перейра страдал в презираемом
абсолютном меньшинстве. Видимо, Исабель-Клио не выдержала бегства Домингеса --
это бегство только разожгло в ней желание...
На следующий день после бегства Домингеса Исабель-Клио обратила свой
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг