На следующий день виновник был найден и оштрафован -- на этом настаивали
хозяин погибшего Буббо и разъяренный Домингес. Им оказался спортивного вида
молодец, проживавший в доме, что на соседней улице. От линчевания (Домингес не
мог поверить в преступное мягкосердечие стражей порядка) спортивного молодца
спас участковый полицейский. На следующий день Домингес отпросился с работы,
купил в похоронном бюро огромных размеров траурный венок (венок по скромным
замерам превышал габариты погибшего Буббо в несколько раз) и со слезами на
глазах пришел к дону Карлосу. Дон Карлос был тронут до глубины души. Вечером
того же дня покойного Буббо похоронили в цветочной клумбе прямо под окном
квартиры дон Карлоса. На этой импровизированной похоронной процессии
(похоронное бюро наотрез отказалось обслуживать бульдога, поэтому все заботы,
связанные с этим делом, Домингес взял на себя) присутствовал дон Карлос,
Домингес и еще пятеро соседей, знавших покойного. Дон Карлос не мог говорить
-- от горя он настолько шепелявил, что никто его не понимал. Роль падре взял
на себя Домингес. Он торжественно положил траурный венок на клумбу, стал возле
нее и произнес получасовую речь. Мало кто понял что-то из домингесовской речи
-- она изобиловала гиперболами и аллегориями, вычитанными Домингесом в
журналах по истории Древнего Мира. Но единственное, что поняли притихшие
соседи (мрачные образы ассирийских царей и древнеримских императоров заставили
их задуматься о бренности бытия), что Домингес не был собаконенавистником. Это
настолько поразило соседей, не раз страдавших от домингесовской антипатии, что
они не решились что-либо добавить к прощальной речи...
Два дня после смерти Буббо Домингес упорно разбирался в своем отношении к
собачьему роду (в период доброго знакомства с доном Карлосом и его питомцем
для Домингеса существовала только одна собака -- Буббо. О существовании
остальных он даже не догадывался). К вечеру второго дня он пришел к
историческому выводу: Буббо был непростой собакой. Даже можно сказать, что он
был не просто собакой, а чем-то больше, чем любая собака. "Я бы сказал, --
решительно заключил Домингес, -- что он был не собакой. Это его и сгубило..."
Внутренняя вселенная Домингеса пришла к обычному равновесию: все собаки
мира для Домингеса остались "собачьим дерьмом". "Куда этому дерьму до Буббо",
-- говорил Домингес и качал головой, словно бы продолжал: никуда этому дерьму
до Буббо. Со временем погибший бульдог превратился в некий символ трагического
преодоления собакой своей собаковидной сущности. Даже такое благородное
животное, как Буббо, не могло пересилить низость и подлость "собачьего
дерьма". Собаковидная сущность отомстила герою подло, гадко и коварно. Она
отомстила герою смертью -- в этом Домингес нисколько не сомневался. Со
временем Домингес вынес павшего в бою с собачьей греховностью Буббо за рамки
лающего и скулящего племени. "Это был ангел в обличии собаки, -- говорил он,
-- но эти сволочи убили его..." При словах "эти сволочи убили его" на глазах у
Домингеса наворачивались неподдельные слезы. Спустя год слезы перестали
наворачиваться, но трагическая надломленность в голосе осталась.
Со смертью бульдога Домингес разочаровался в полиции, преисполнился
отвращения к людям спортивного вида и модным легковушкам. Дона Карлоса он
перестал посещать -- исчез тот символ, та идея, что объединяла какое-то время
столь непохожих людей, как Домингес и его сосед. Отчасти, не осознавая этого,
Домингес считал виновным в смерти своего любимца самого хозяина: несомненно,
решающую роль сыграл длинный поводок. Забыл Домингес со временем и все
карточные игры, которые он изучил у дона Карлоса, -- домингесовский мозг
отринул все, что каким-то боком касалось жизни и смерти несчастного пса.
Прошло время, и он снова стал терроризировать соседей, словно бы мстил всем
этим жалким шавкам и бобикам за смерть несравненного Буббо. Соседи вспомнили
все обиды и стали бояться Домингеса, как и прежде. Не помогал даже дон Карлос,
искренне убеждавший их в собаколюбии Домингеса. "Не-ет, -- несогласно шамкал
он, -- Томинхес люпит сопак. Фы фсе фрете..." Единственным позитивным
результатом гибели Буббо (если тут можно говорить о "позитивных результатах")
стало улучшившееся отношение Домингеса к бульдогам. При виде людей,
выгуливающих бульдогов, он остро сочувствовал им, он жалел братьев Буббо. И
даже если эти люди выгуливали своих бульдогов в местах, содержащих в себе
строгий запрет для всего собачьего, мягкое сердце Домингеса не давало ему
сообщать в полицейский участок фамилии и адреса этих людей. Каждый бульдог
мира носил на своей уродливой морде печать причастности к высшему миру,
открытому Несравненным Буббо. "В каждом из бульдогов, -- печально вздыхал
Домингес, -- живет Буббо..."
Глава 10: Аквариумные рыбки
Совершенно другим отношением (в отличие от "собачьего дерьма") было
отношение Домингеса к кошкам и комнатным рыбкам.
Рыбки были загадочными существами -- они обитали в замкнутом мире окон и
для Домингеса-наблюдателя всегда пребывали в мире-что-за-окном. Замкнутость
рыбок касалась всех домингесовских ощущений -- он не слышал их, настолько
идеальным был заоконный мир комнатных рыбок. Для Домингеса рыбки являлись
идеальными наблюдателями -- они всегда толклись у стекла и смотрели на внешний
мир круглыми немигающими глазами. Домингеса возбуждала сама мысль, что он,
будучи рядом с аквариумом, наполненным рыбками, является своего рода извечным
миром-что-вне и в еще большей степени -- миром-что-где-то. Нигде еще Домингес
не испытывал подобного чувства -- поэтому он любил заходить время от времени в
зоологический магазинчик и подолгу стоять перед аквариумами. "Несомненно,
рыбки -- философские и созерцательные существа", -- думал он, наблюдая ленивые
движения рыбьих плавников.
Хозяин зоомагазина определил для себя Домингеса как страстного поклонника
аквариумных рыбок -- отчасти он был прав. Однако все попытки предложить
Домингесу завести у себя аквариумных рыбок разбивались на неподдельное
удивление последнего. Хозяин зоомагазина не понимал -- в его лысой голове не
состыковывалась страстная любовь к рыбкам и стойкое нежелание их приобретать.
Продавец разводил руками. Откуда было знать продавцу, что для Домингеса
приобретение аквариума и заполнение его рыбками было подобно настоящей
мировоззренческой катастрофе. Для того чтобы завести у себя рыбок, во-первых,
нужно было купить пустой аквариум. Для Домингеса возникала проблема: аквариум
уже был не просто пустой, он был заполнен самим фактом идеальной заоконности.
Как он мог разрушить идеальную заоконность, которая была, может быть, намного
совершеннее, чем при существующих в ней рыбках? Но это была не беда -- однажды
Домингес пришел к выводу, что эта проблема преодолима. Но как быть с другой,
гораздо большей проблемой? Ведь, чтобы наполнить аквариум рыбками, нужно
извлечь понравившихся рыбок из некоего специального сосуда (название сосуда
Домингес не знал) и перенести в аквариум с водой, уже стоящий дома.
Автоматически рыбка, вынутая из аквариума, в тот же момент превращалась из
философского и созерцательного существа в мокрую, трепыхающуюся, слизкую
тварь. Купить подобное чудовище Домингес не мог. Ему не помогала та мысль
(которую Домингесу безнадежно пытался внушить продавец), что рыбка остается та
же -- через короткое время она будет той самой рыбкой, которая так понравилась
Домингесу. "Нет, -- думал Домингес, возмущаясь самой постановкой вопроса, --
это никогда уже не будет аквариумной рыбкой". Если бы Домингес набрался
мужества и совершил героический акт пересадки купленной рыбки в купленный
аквариум, то уже в следующую секунду он проникся бы неподдельным восхищением к
купленной рыбке. Этого мужества у Домингеса не было. Продать любой аквариум,
уже наполненный какими угодно рыбками, хозяин зоомагазина не хотел -- это
претило его профессиональной этике. Зная Домингеса как страстного поклонника
аквариумных рыбок, читающего регулярно учебники и журналы соответствующего
профиля, знающего наизусть названия и повадки всех видов аквариумных рыбок,
продавец физически не мог подсунуть "кота в мешке" (при этих словах Домингес
искренне возмущался -- о причине возмущения будет сказано ниже). Он не мог так
поступить со столь уважаемым покупателем.
В конце концов, продавец решил, что у Домингеса ограниченные средства
(рыбки и все к ним относящееся стоили недешево) и потерял к нему торговый
интерес. Правда, иногда хозяин зоомагазина прибегал к услугам Домингеса -- тот
стал настоящим знатоком аквариумных рыбок. В этот момент потенциальные
покупатели считали Домингеса то ли поставщиком рыбок, то ли совладельцем
зоомагазина -- так сказать, ответственным по части рыбок и рыбьего корма.
Домингес охотно выкладывал кучу разнообразнейшей информации о драгоценных
рыбках, не переставая пожирать их восхищенными глазами...
Глава 11: Бастет и Фрея
Еще более теплые чувства питал Домингес к кошкам.
В отличие от аквариумных рыбок, кошки сознательно выбирали окно. Это было
подобно чуду: пушистый зверь неторопливо находил соответствующее его
настроению окно, прыгал на подоконник, устраивался поудобнее и часами тихо
созерцал заоконную реальность. Домингес раньше не верил в явление
метемпсихоза, но, покорившись кошачьей созерцательности, он пришел к выводу:
если я умру, то обязательно стану кошкой (в моменты, когда он наблюдал
аквариумных рыбок в зоомагазине, Домингес думал: если я умру, то обязательно
стану аквариумной рыбкой). Особенно восхищала Домингеса способность кошек
оценивать завершенность аквариума с рыбками -- чисто гастрономический интерес
котов Домингес после долгого размышления (он был трезвомыслящим человеком)
поставил на второе место после созерцательного. Это делало кошек в глазах
Домингеса единственными (не считая аквариумных рыбок) совершенными существами
в мире-внутри. Нелюбовь кошек ко всем собакам (в домингесовской терминологии
-- "собачьему дерьму") была далеко не случайной антипатией. Домингес не любил
гладить кошек -- он видел, что подобные поступки явно мешают кошкам созерцать
заоконье. Также он не понимал, как можно говорить кошкам "кис-кис". По его
мнению, подобное "кис-кис" не только отвлекало кошек от высшей деятельности,
но и унижало их сверхчувствительную натуру. "Вот почему, -- думал Домингес, --
они гораздо больше привязаны к дому, чем к хозяину. Ведь хозяин мешает им
созерцать, проявляя подсознательное желание обычного человека низвести кошек
до состояния "собачьего дерьма". Никакими подачками не заставишь настоящую
кошку привязаться к прихотям человека -- не за это ли кошки не любят "собачье
дерьмо"?.. Причина -- в продажности "собачьего дерьма". Да, в низменности его
происхождения..."
С любовью Домингеса к кошкам связан следующий случай. Неожиданно симпатия
к кошачьему роду привела его к любви к древним египтянам -- кто-то из
сослуживцев обмолвился, что в Древнем Египте обожествили кошек. Так ничего не
подозревающий анонимный сослуживец (имени его Домингес не запомнил) подвиг
Домингеса на переосмысление роли и значения исторической науки (со времени
второго домингесовского романа история продолжительное время Домингесом
презиралась или, в лучшем случае, игнорировалась). На следующий же день
Домингес пришел в общегородскую библиотеку (это был первый раз в его жизни --
библиотека имела очень маленькие и узкие окна). Домингес взял книгу о
древнеегипетской религии и культуре. Из нее он узнал про кошкообразную богину
Бастет, священный кошачий город Бубастис (прочтя слово "Бубастис", Домингес
задумчиво сказал: "ага" -- он счел это неслучайным совпадением) и известную
любовь царицы Нефертити к кошкам. "Древние египтяне были очень разумными
людьми", -- заключил Домингес. Полюбив религию и культуру Древнего Египта,
Домингес начал выписывать журнал по древней истории, в процессе чтения
которого он воспылал ненавистью ко всем, кто разрушил величайшую и богатейшую
культуру Древнего Египта: ассирийцам, ливийцам, нубийцам (то бишь эфиопам),
римлянам и арабам. Через нелюбовь к римлянам антипатия Домингеса своим ходом
распространилась на нетерпимость к Римско-католической церкви и, особенно, к
латинскому языку и Римскому Папе. "Я -- антипапист", -- сказал в день
прозрения Домингес сослуживцам. "Почему?" -- обескуражено спросили они его --
интереса Домингеса к религии раньше не наблюдалось, обескураженность
сослуживцев объяснялась также тем обстоятельством, что подавляющее большинство
их формально принадлежало к римско-католической пастве. "Потому, что Рим
уничтожил Древний Египет", -- честно признался Домингес. Сослуживцы не
нашлись, что ответить. С того дня в глазах дона Игнацио (кстати, вернейшего
сына римско-католической церкви -- не без давления со стороны супруги)
Домингес стал настоящим вольнодумцем и ниспровергателем догм... Антипатия
Домингеса распространилась на всех выходцев с африканского континента и людей
семитского происхождения (одно время Домингес долго размышлял, есть ли разница
между арабами и евреями. В конце концов, он пришел к выводу, что те и другие
-- одного поля ягоды: арабы и евреи в равной степени считали древнеегипетскую
религию "дьявольским суеверием", в чем, кстати, смыкались с обскурантским
мнением Римской церкви). "Эти сволочи разрушили Древний Египет", -- гневно
говорил Домингес. На этот раз сослуживцы согласились с ним: они и сами
недолюбливали "всех этих пархатых-носатых"...
В процессе чтения журналов по древней истории Домингес нашел второй
благородный народ, вызывающий справедливое восхищение. Это были древние
германцы. Все объяснялось просто: у древних германцев кошки считались
божественными существами и две из них везли колесницу самой богини Фреи.
Домингес преисполнился уважения к древним германцам. Его симпатия по инерции
перенеслась на германцев недревних, то бишь немцев (про немцев-католиков
Домингес говорил: "это ненастоящие немцы"). Через симпатию к немцам он пришел
к грандиозной личности Адольфа Шикльгрубера и оценил ее по достоинству.
Во-первых, Адольф Шикльгрубер ненавидел Римско-католическую церковь --
подлинное наследие разрушения Древнего Египта. Во-вторых, Адольф Шикльгрубер
терпеть не мог евреев -- других разрушителей Древнего Египта. В-третьих,
Адольф Шикльгрубер хотел возродить древнегерманское язычество, а значит, и
культ богини Фреи, несомой божественными кошками. Домингес заинтересовался
национал-социализмом и купил в книжном магазине "Майн кампф" гениальной руки
Адольфа Шилькгрубера, и его биографию... Стать национал-социалистом Домингесу
помешала именно биография. Из нее он узнал то, что разрушило в нем всякое
уважение к национал-социализму: Адольф Шилькгрубер любил собак ("собачье
дерьмо" в домингесовской терминологии) и его имя переводилось как "Волк", а
волки, как известно, с собаками одного семейства ("одно собачье дерьмо!"). К
тому же, злосчастный и кровожадный Шикльгрубер дружески относился к арабам --
жестоким разрушителям Древнего Египта (правда, одни авторы отрицали это, но
зато другие подтверждали многочисленными историческими фактами). Последнее,
что добило расстроенного Домингеса было то, что Шикльгрубер ненавидел черной
ненавистью английского премьер-министра Уинстонна Черчилля, который, как
оказалось, был истинным любителем кошек. "Он -- ненастоящий немец", --
резюмировал Домингес и выкинул "Майн кампф" Адольфа Шилькгрубера и его
биографию в мусоропровод. С этого дня Домингес стал антифашистом и поклонником
английской демократии...
Среди кошек Домингес произвел со временем определенную классификацию.
Кошки не были монолитным явлением. Бездомные кошки для Домингеса не являлись
полноценными представителями кошачьего рода по той простой причине, что они
презрели мир-внутри (само по себе это было неплохо, но не давало им
возможности сидеть у окна) и созерцательный образ жизни. "Бездомные кошки, --
говорил Домингес, презрительно оттопыривая нижнюю губу, -- это ненастоящие
кошки". Таким образом, ситуация с кошками была диаметрально противоположна
ситуации с "собачьим дерьмом". Бездомные кошки, как и собаки, стремились
обитать в мире-что-где-то -- то есть, попросту говоря, растворяться в пустоте
несуществования. Но и среди кошек, не изменивших своих домашних пристрастий,
не все было гладко, как того хотелось. Существовала проблема (для Домингеса,
конечно же) "сиамских кошек". Их он не считал даже кошками ненастоящими.
Сиамские кошки были слишком резки в движениях, агрессивны по натуре,
совершенно не признавали бдения у окон и не содержали в своем худом угловатом
теле ни грамма той созерцательности и лиричности, которая присутствовала у
любого нормального кота. "Это -- не кошки, -- уверенно констатировал Домингес,
-- это собачье дерьмо. Они только прикидываются кошками, и то делают это
скверным образом..." В пользу такого решения говорила некоторая собаковидность
внешнего облика сиамских котов (угловатость, острые уши, вытянутая морда) и
неспособность (нежелание?) мягко и ненавязчиво мяукать. Сиамские кошки или
истошно орали, или издавали звуки, напоминающие собачий лай. Домингес
безжалостно перевел сиамских котов в категорию низших примитивных существ. Это
проявилось в оргвыводах Домингеса: хозяева сиамских котов страдали не меньше,
чем любители собак (дежурный полицейский сделал пометку "Котолюб-6").
Почему Домингес не завел у себя в квартире настоящего кота (настоящего по
определению Домингеса)? Что ему мешало в этом? Вроде бы, ничего. Еще в детстве
он сильно хотел кошачьего общества. Однако противником столь неосмотрительной
затеи выступала домингесовская бабушка -- а противник она была серьезный и
всепобеждающий. Бабушка была противником любой живности в доме, потому как
любая живность гадила, за ней приходилось смотреть и смотреть. Бабушка была
фанатичной аккуратисткой и смотреть ей хватало и за Домингесом (не считая,
домингесовских родителей и домингесовского дедушку, которые гадили, по словам
бабушки, "ничем не меньше, чем любая живность"). По этой причине затаенное
желание Домингеса иметь кота так и осталось неосуществленным.
Муниципальный институт не способствовал разведению кошек. Находился он в
северном пригороде, и Домингесу пришлось на время учебы переехать из родных
пенат в студенческое общежитие. В студенческом общежитии (это время Домингес
впоследствии вспоминал с искренним недоумением) разводить котов было излишним
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг