обыкновенной дворняжки? Можно ли требовать такого же разнообразия
способностей от узкоспециализированной машины, называемой аэромобилем?
- Теперь вы можете понять задачу, какую мы, геноконструкторы,
поставили перед собой, - говорил Глейстон. - Первобытный человек, которому
не хватало своих умений, начал бег на горные вершины почти божественного
совершенства с того, что подчинил себе умения покоренных им животных:
лошади - везти, собаки - охранять, коровы - давать молоко и мясо. Он
специализировал своих домашних животных на главном их умении, подавляя все
иные потенциальные их возможности. Сам он прогрессировал, используя их
умения, а они? Он осудил животных на специализацию и застой - такова роль
человека в природе. И, естественно, ему потом не хватило гипертрофированных
умений его небольшого животного окружения. Он стал создавать машины,
умножавшие количество нужных ему умений. Но каждая машина специализирована
на какой-то одной функции - мертвая ткань не способна быть иной, кроме как
специализированной. Следовательно, для умножения умений нужно умножать
число машин. Так началось то, что назвали машинной цивилизацией. Мы на
Урании изыскиваем способ свернуть с дороги безмерного накопления Машин на
дорогу умножения биологических умений. Мы доводим до высокого совершенства
каждую возможность биологической ткани, до максимума число
специализированных умений, присущих живой структуре.
В этом месте я счел нужным вмешаться:
- Друг Глейстон, астробиолог Глория Викторова считает, что в
лаборатории Муро Мугоро подопытных животных подвергают ненужным мукам. Вы
считаете, что она неправа?
Он поглядел на меня высокомерно и неприязненно. Одно великое умение в
его глазах, конечно, было - он совершенно выражал взглядом свое отношение к
человеку, особенно пренебрежение, презрение, недоброжелательство. Любое
словечко, выражающее такие же чувства, вызвало бы немедленно отпор, а на
взгляд не принято возражать - Глейстон искусно этим пользовался.
- Условимся прежде всего о смысле фразы "ненужная мука". "Мука" -
слово обывательское, давайте лучше применять термин "страдание". Любое
страдание свидетельствует о непорядке: перегрузке, недогрузке,
неспособности с чем-то справиться, опасности гибели и ран. Подобное
сигнальное страдание есть разновидность защитной реакции. Защиту нужно
укреплять и совершенствовать - разве не так? Страдание - полезнейшее
средство обезопасить себя, без способности страдать любое живое существо
легко погибло бы в борьбе за существование. Природа мудро наделила все
живое способностью к сигнальному спасающему страданию. И без страдания нет
развития, ибо оно, свидетельствуя о каком-то недостатке, открывает
возможность ликвидировать этот недостаток, то есть ввести
усовершенствование. Вся история человечества неотделима от стимулирующих
подъем страданий. Почему вы хотите, чтобы мы были мудрей природы,
придумавшей сигнальное страдание как некий маяк, отводящий от губительной
дороги на правильный путь?
Вести спор на такой абстрактной высоте я, как, впрочем, и Гюнтер, не
был способен. Зато Мишель в сфере абстракции чувствовал себя как гимнаст на
спортивной площадке - он настойчиво продолжал:
- Природа за миллиард лет биологического развития гармонизировала
страдание со структурой страдающего организма. Согласен, что небольшое
страдание сигнализирует об опасности, но чрезмерное губит, оно уже не
сигнальное, а разрушающее. Есть ли у вас уверенность, что вы не преступаете
грань между сигналом и уничтожением?
- Животные у нас не гибнут! - сказал, засмеявшись, Мугоро. - Мы точно
знаем, до какой границы можно вести эксперимент. Можете быть спокойны, у
нас все в порядке.
- Наши гости не уверены, что у нас все в порядке, - холодно сказал
Глейстон. - Расскажи, как ты определяешь интенсивность эксперимента.
Уважаемым гостям будет интересно узнать о твоих работах.
Мугоро не заставил себя упрашивать. Все началось с того, что в
университете ему досталась тема: "Биоизлучения человека". Он сконструировал
прибор, фиксировавший электромагнитные, акустические, механические и другие
колебания, возбуждавшиеся в собственном теле. В результате он накопил
полный альбом своих биоизлучений при разных телесных и душевных состояниях.
И он заметил, что боль вызывает резкие изломы кривых биоизлучений. Он
исколол обе ноги и обе руки, установил, что разная сила боли отвечает
разным пикам кривой. Он вычислил и величину губительного для себя
страдания - оно оказалось пределом, к какому стремится кривая боли.
Вероятно, он и дальше продолжал бы с энтузиазмом терзать себя, если бы не
подружился с Глейстоном и тот не указал иную программу работ. Вот уже
двадцать три года они вместе изучают границы устойчивого функционирования
организмов естественного и синтетического происхождения.
Мугоро закончил радостным хохотком. Глейстон внес в его объяснения
свою поправку:
- Нас интересует не сама граница существования, а совершенствование
умений, какое можно развить, не превосходя предельной границы. Поэтому
важно знать и силу страдания, и его переносимость. Аппаратура,
сконструированная Муро Мугоро, дает эти данные. На их основе мы вносим
поправки в генную структуру опытных объектов, то есть предлагаем
лабораториям, синтезирующим живые объекты, более совершенные генопрограммы.
Поэтому лаборатория друга Муро и называется геноструктурной. Задача
остальных - осуществить в образе реальных биороботов выданные Мугоро генные
структуры.
Я всегда удивлялся, как любой поступок, от самого низменного до самого
высокого, можно облечь в слова, одновременно и точные и бесстрастные. Как
это гладко звучало: "Изучить переносимость страдания, не переходя пределов
устойчивого существования организма, ради совершенствования его умений". Я
вспомнил восклицание Глории: "Если бы вы знали, что за дьявол этот Чарльз
Глейстон!". Я сделал усилие, чтобы голос мой прозвучал спокойно:
- Скажите, друг Чарльз, известный физик Питер Глейстон, открывший
метод придавать стали прозрачность стекла, не ваш родственник? Я как-то
слушал доклад Питера о его теории прозрачности, впечатление было большое.
- Питер Глейстон - мой отец, - сухо ответил Глейстон. - Первую научную
работу я вел в его лаборатории, он захотел породить прозрачность и в живых
тканях. Именно эта - неудавшаяся, впрочем, - работа развила во мне интерес
к умениям организма. Во время экспериментов отца с живыми клетками я
поссорился с ним и организовал собственную лабораторию.
- Сколько помню, ваш отец трагически погиб?
- Он ставил опыты на себе и сгорел, достигнув только полупрозрачности.
В гробу он казался выплавленным из мутного стекла. Трудно решаемые задачи
его захватывали больше, чем легко реализуемые. Впрочем, эта наша родовая
черта. Весь длинный ряд моих предков выбирал путь максимального
сопротивления, тривиальность их не привлекала.
Хаяси с интересом смотрел на Глейстона.
- Длинный ряд предков, друг Чарльз? И вы помните его? Я знаю своего
отца и деда, уже о прадеде могу сказать только одно: он, несомненно, был.
Дальше этого мои знания о родовых предшественниках не простираются.
- Вы знаете двух предков - и считаете это достаточным? Я знаю тридцать
семь генераций людей, носивших фамилию Глейстон, и сожалею, что знания мои
так малы. Первым в нашей официальной родословной числится барон Джон
Глейстон, сопровождавший короля Ричарда Львиное Сердце в крестовый поход,
тайно вернувшийся в Англию со своим повелителем и оставшийся верным королю
до его смерти. Это было в двенадцатом веке, тысячу триста лет назад. Я не
буду перечислять всех оставшихся тридцать шесть, упомяну лишь некоторых.
Перси Глейстона, отказавшегося, как и его великий друг Томас Мор,
присягнуть королю Генриху VIII в качестве главы англиканской церкви,
постигла та же участь, что и Мора: король послал строптивца на плаху. А
король Карл I за два дня до своего пленения возвел графа Роберта Глейстона
в сан герцога, на что Кромвель немедленно ответил тем, что велел новому
герцогу отрубить голову.
- Верноподданными королей были ваши именитые предки, - иронически
заметил Хаяси.
- Только когда королям приходилось плохо. Повторяю, мои предки не
выбирали легких путей к славе и богатствам. Капитан Эрнст Глейстон в бою с
Непобедимой Армадой первый потопил испанский корабль и первым из англичан
сам пошел на дно. А другого капитана, Теодора Глейстона, съели каннибалы на
островах Тихого океана. А летчика Бернарда Глейстона в 1944 году сбили над
Берлином, во время его шестнадцатого налета на этот город. Сэмюэль Глейстон
в XXI веке возглавил в Англии правительство революции, его называли первым
революционным герцогом - правда, он добровольно отказался от своего
высокого титула. Все последующие поколения мужской линии Глейстонов были
учеными и звездопроходцами, их имена вы найдете в Памятном зале Академии и
на стенах Музея Космоса. Я чту своих предков. Как и они, я хочу быть в
центре важных событий своей эпохи. Сегодня таким событием, считаю, является
синтез живого вещества с максимальным количеством умений.
- Не пришла ли пора от генеалогических изысканий перейти к
геноструктурным? - вдруг с досадой спросил молчавший до того Гюнтер. - Мне
бы хотелось поглядеть, как вы воплощаете в реальность то, о чем так
красочно рассказываете.
Глейстон молча встал. Мгновенно вскочил, громко захохотав, Муро
Мугоро. В эту минуту вошла Глория. Она еле сдерживалась, это было явно. Ее
глаза сверкали. А Глейстон побледнел. Если бы Мишель не предупредил меня,
что руководитель БКС влюбился в Глорию, я и сам бы догадался - так сильно
он переменился, увидев ее. Он обладал незаурядной выдержкой, не сомневаюсь,
что и гордился ею не меньше, чем длинной цепью благородных предков, но
голос, вдруг потерявший чеканную твердость, выдавал его.
- Хватит! - гневно крикнула Глория Глейстону. - Есть у вас
человеческое сердце или нет?
- Глория, прошу вас!.. - только успел сказать Глейстон.
Она, не дав ему договорить, резко повернулась ко мне.
- Арнольд, больше медлить нельзя! Пора остановить преступников!
Я не торопился отвечать, только вопросительно взглянул на Глейстона.
Он взял себя в руки, с лица ушла бледность, дрогнувший было голос зазвучал
спокойно.
- Глория! Прошу выбирать выражения! Идет научное исследование, а не
преступление. Я ценю вашу чувствительность, но и вам не позволю оскорблять
меня. Я не требую дружеского отношения, но на обыкновенную вежливость
рассчитываю.
Она подошла к нему вплотную. Я поспешно встал, Гюнтер и Мишель тоже
вскочили, Мугоро что-то умоляюще пролепетал. Я опасался, что Глория ударит
Глейстона по лицу, но она сказала, задыхаясь от гнева:
- Я вас ненавижу! Вас устраивает такое мое отношение?
Он издевательски поклонился. Думаю, он прикрывал актерским сарказмом
опасение, что не справится с волнением. Я сказал Глории:
- Объясните, что произошло?
Она презрительно повела рукой в сторону Мугоро, тот сразу сжался, не
сдержав, впрочем, жалкого смешка.
- Он лучше моего объяснит. Его ведь считают гением геноструктур.
Только вряд ли и он и его руководитель будут откровенны, лучше уж я за
них...
Глейстон, высокомерный, прямой как шест, не прерывал ее ни словом, ни
жестом, он демонстрировал свое пренебрежение к обвинениям. А Мугоро
ухмылялся - растерянно, умоляюще, почти заискивающе. Он, мне казалось,
готов был признать немалые вины за собой, если пообещают снисхождение.
- Итак, мы услышали от высокоуважаемого друга Глории, что у объекта
АКН-1440 превзойден безопасный предел нервной и физической нагрузки, -
заговорил Глейстон холодно, когда Глория закончила свои обвинения. - И она
беспокоится, что у объектов АКЛ-2324, доставленных к нам под неуклюжим
наименованием "протеи", планируются столь же высокие перегрузки. Мне
думается, словесные перепалки здесь ни к чему. Давайте поглядим эксперимент
в действии.
Он невозмутимо направился к выходу, за ним, словно сорвавшись с места
в бег, заторопился Мугоро. Хаяси взял под руку Глорию. Мы с Гюнтером
замыкали шествие.
- Вы всегда издеваетесь над моим носом, кличете его рулем и
утверждаете, что я мастерски держу нос по ветру, - сказал я. - Хочу
предложить другую тему для острот - нос Глейстона. Это не нос, а носище,
носильник, носак: он требует особо выразительного названия. Носом Глейстон
может рубить противника, ты не находишь?
- Я нашел другое, - задумчиво сказал Гюнтер. - У Глейстона потрясающей
силы взгляд. Даже странно, что в голубых глазах способны рождаться такие
вспышки. Я прикидывал, сколько микроватт можно бы получить в одном его
взглядоимпульсе. Если довести Глейстона до ярости, разумеется. При обычном
его ледяном высокомерии большой энергоотдачи в глазах не найти.
- Дались тебе взглядомеры!
Я смеялся. Я и в бредовом прозрении не мог предугадать, во что
выльется "взглядоэнергетическое" увлечение Гюнтера так упорно не
оставлявшее его после знакомства с восьмирукими астронавтами.
Я не описывал вам, юноша, всех лабораторий БКС, какие нам показывал
Глейстон. Вы и без меня знаете, что в них выводились - или, верней,
синтезировались - новые породы живых роботов с заранее заданными
свойствами. Каждая лаборатория специализировалась: одна на летающих, другая
на ползающих, третья на роющих грунт и так далее, - типы и размеры
придуманных творений были столь разнообразны, что и сотую их долю не
вспомнить. Новые живые модели поступали в геноструктурную к Муро Мугоро, и
он устанавливал соответствие между их жизнедеятельностью и геноструктурой,
выдавал расчет максимально эффективного генонабора. Таким образом,
лаборатория Мугоро была не созидательной, а, скорей, испытательной, от нее
зависело, пойдет ли созданный в других лабораториях набор генов в серийное
телесное воплощение или Мугоро предпишет изменения в геноструктурах. Именно
такими, вполне пристойно звучащими терминами сам Мугоро описал функции
своей лаборатории.
- Вот поглядите! - воскликнула Глория, введя нас в одну из комнат. -
Можно ли здесь остаться равнодушными?
Комната разделялась на две неравные части стальной прозрачной стеной:
прозрачные стали - великое творение отца нынешнего руководителя БКС - здесь
были ходовым строительным материалом. В меньшей части комнаты стоял щит с
измерительной и командной аппаратурой. Вдоль щита нервно прохаживался
невысокий человечек - инженер-биоконструктор лаборатории © 7, поставивший
свое очередное синтетическое творение на био- и геноиспытание. Он поспешно
направился к нам, но его остановило гневное восклицание Глории. Я посмотрел
на него, он поклонился. Не сомневаюсь, что его обрадовало наше появление и
настроение Глории.
Во второй части комнаты, за толстой прозрачной стеной, металось,
меняло окраску тела, стонало фантастическое существо. На БКС можно было
встретить любые биомодели, иногда столь необычайные, что они даже отдаленно
не напоминали созданных природой животных. Биоконструкторы в голос уверяют,
что природа бедна на выдумки, возможности синтеза, мол, безмерно
превосходят скромные успехи естественного отбора. Не знаю, может быть и
так. Но на меня производил прямо-таки жуткое впечатление, например,
волосатый шар с солидную тыкву на четырех тонких ногах, синтезированный в
лаборатории © 4 и развивавший на каменистой равнине - прыжками и бегом -
скорость до тысячи километров в час. Его придумали в помощь астронавтам,
осваивающим неудобные для людей и машин космические местечки.
Но я отвлекся. За стальной прозрачной стеной, я сказал, металось
диковинное существо. Оно напоминало гигантского - четыре метра в длину,
полметра в диаметре - змея, а еще больше - исполинскую двустороннюю
сороконожку, двустороннюю потому, что на животе у нее было с добрую
полусотню когтистых, полметра длиной, отростков и на спине столько же.
Похожие хватательные отростки виднелись и на боках, но тут их было меньше,
зато каждый в метр длиной.
В общем, нечто вроде ерша для прочистки трубок, только за волосинки
шли многочисленные руки и ноги. А самым примечательным была голова -
огромная, удлиненная, с венком оторачивающих ее зеленоватых глаз и доброй
дюжиной похожих на шланги рук, каждая тоже метр длиной, мощных,
пятикогтистых, - своеобразная корона из рук чуть пониже глазного венка. И
это безмерное обилие членов лихорадочно двигалось: туловище изгибалось,
чуть не складываясь наполовину, когтистые отростки впивались один в другой,
руки взвивались и раскачивались. Яркие зеленые глаза вспыхивали и тускнели,
а по телу и руконожкам бежало сияние, существо из желтого становилось
оранжевым, потом красным, потом вдруг исступленно синело, и весь
исторгаемый им свет был именно светом, а не цветом, это было излучение
внутреннего жара, а не меняющаяся внешняя окраска. И что всего больше
поразило меня, стоны издавались не ртом, рта не было, а всем телом, всеми
руками и отростками, каждая рука и каждый отросток, пульсируя и рассекая
воздух, звучали своим особым звуком - хор их и порождал глухой, воющий,
мучительный стон.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг