Пелена дождя скрыла окрестности; пропали маячившие несколько дней на
горизонте гигантские заснеженные пики Туманных гор; пропали скудные рощи по
обеим сторонам дороги; все реже из пелены появлялись кособокие хижины нищих
селений; жители не выходили из домов, лишь дети пробегали вдоль колонны,
прикрывшись попонами. Эти дети с накинутыми попонами были похожи на
маленьких старичков. Иногда Музаггар, выглядывавший из повозки, ловил на
себе их любопытные веселые взгляды.
Нельзя было доверять этой веселости. Горцы резали отставших солдат,
нападали на отряды охранения. Бесшумно, в темноте, вдруг сдвигались нависшие
над дорогой глыбы - и огромные осыпи хоронили под собой и людей, и повозки.
В одну из отвратительных ночей к повозке Музаггара прискакал вестник.
Музаггар взглянул на него - и отшатнулся. Торопливо пригласил всадника
внутрь, где горел ночник. Подозвал ординарца:
- Найди Чеа и Марха. Вокруг повозки усилить караул... Но так, чтобы
караул тоже ничего не слышал.
Когда в фургон забрались Чеа и Марх, Музаггар плотно закрыл вход. Здесь
уже сидел человек с обветренным, изможденным лицом. Ночник хорошо освещал
внутренность повозки - ковры и подушки, золотую посуду; над ночником столбом
стояла туча мошек.
Все сели, сгрудившись вокруг ночника, едва не касаясь лбами друг друга.
- Говори, - кивнул Музаггар.
- Девять дней назад пал Кейт, - глухо проговорил тот.
Никто не шевельнулся. Потом Марх взглянул на Музаггара.
- Кто он?
- Тысячник Эттаах, один из трех командиров-хранителей.
- Ты знаешь его?
- Я знаю всех трех... Только темники знают их в лицо. Дай свою половину
священного знака!
Эттаах расстегнул пряжку плаща, под которым были доспехи простого
воина, развязал шнурок, освобождая грудь от стальных пластин и снял с шеи
разломанный надвое царский знак - двухцветного орла, у которого не хватало
черного крыла.
Музаггар неторопливо расстегнул воротник войлочной куртки и сделал то
же самое. Взял оба знака и соединил. Орел с черным и белым эмалевыми
крыльями сверкнул в свете ночника.
- Теперь говори, - сказал Музаггар.
- Когда хуссарабы штурмом взяли Аммахаго, их передовые отряды уже были
возле Кейта. Одновременно пришли вести из Долины Зеркальных Озер. Там пал
Ортаиб и орда появилась под стенами Хатабатмы...
- Ты лжешь! - скрипнул зубами Марх. Музаггар поднял руку, и Эттаах
продолжал:
- Ахтаг слишком поздно понял, что нужно просить помощи. Он выделил три
отряда и отправил на юг. Один из них отправился по киаттской дороге,
навстречу Берсею; другой свернул в Тао, на Канзар; третий устремился по этой
дороге... Нас было три сотни. Мы мчались день и ночь, подменивая лошадей. Но
после Одаранты дороги не стало. Мы воспользовались горными тропами, но
проводники завели нас в ловушку. В одном из ущелий на нас напали намутцы.
Часть отряда осталась прикрывать отход, а я с несколькими телохранителями
поскакал дальше. Мы не отдыхали, не останавливались даже, чтобы перекусить.
Лошади падали от усталости. В двух днях отсюда, на берегу горной реки, я
оставил их, взяв лошадей. Когда пала моя лошадь, я пересел на другую. Потом
на третью... Вчера в горном селении я узнал, что армия Музаггара неподалеку.
Я купил у горцев свежую лошадь, отдав целое состояние...
- А Ушаган?..
- К Ушагану приближалась орда, которой командует Ар-Угай. Хуссарабский
полководец, не ведающий жалости. С ним и цепной пес каана - Верная Собака.
Сейчас они, скорее всего, штурмуют Ушаган. Другая орда - под командой
Камды - обходит Аххум с запада, через плоскогорье. Третья - Кангура -
опустошает Зеркальную долину...
- Ахтаг в Ушагане?
- Он отправил из города царскую сокровищницу на кораблях на остров
Арроль, в Лувензор. Он также хотел приказать мирным жителям покинуть город,
но побоялся паники, к тому же хуссарабы двигаются слишком быстро. У них нет
пехоты, зато у каждого всадника по нескольку лошадей.
Несколько мгновений длилось тягостное молчание, потом Марх шевельнулся:
- Я не верю ему, повелитель. Пусть покажет ярлык с печатью и подписью
Ахтага.
Музаггар покачал головой:
- Хранителям не нужны ярлыки. Все, что нужно, они держат у себя в
голове.
- Что же нам теперь делать? - спросил Чеа.
- Торопиться. Спасти то, что еще можно спасти, - сказал Эттаах. - Я
проведу армию самой короткой дорогой.
В повозке внезапно стало жарко и душно. Четверо мужчин обливались
потом, и Музаггар поторопился:
- Чеа, Марх, - поднимайте свои тысячи. Мы выступим сразу же, как только
люди проснутся и поедят. Обоз и охранение поведет Ахдад.
Марх откинул полог - и пронзительная свежесть вместе с ослепительным
светом ворвались внутрь повозки. Пока они совещались, выпал снег; сверкающее
под луной белоснежное покрывало накрыло всю землю. Здесь, в горах, снег не
был в диковинку.
Музаггар ступил на снег, поежился. Снег накрыл палатки; фыркали
замерзшие лошади; черные тени часовых замерли у редких костров; белые дымы
столбами поднимались прямо вверх, в черное звездное небо.
- А я-то думал, - проворчал Музаггар, - что война закончилась...
* * *
Поднятые по тревоге, тысячи выстроились под черным небом, на белом
снегу. Люди дрожали от пронизывающего ветра. Музаггар проехал вдоль линии,
подбадривая их. Потом, заметив в строю Ибба, подозвал Чеа:
- Объяви по подразделениям, что ветераны, как и больные и раненые,
должны остаться.
Чеа удивился, но промолчал. Тысячники объявили приказ сотникам,
сотники - воинам. По рядам прошло слабое движение.
Никто не вышел из строя, угрюмо стоявшего на уже подтаявшем,
затоптанном снегу, в черных лужах.
Музаггар отдал Ахдаду, остававшемуся с обозом, последние распоряжения.
Когда луна переместилась и скрылась за невидимым в темноте горным
хребтом, войско в молчании вышло из лагеря.
ХАТАБАТМА
...Крепостные укрепления делили Хатабатму на три неравных части. Как и
в Хатуаре, здесь были Нижний и Верхний город, но стоявшие отдельно, двумя
примыкавшими друг к другу прямоугольниками, разделенные общей стеной. Между
Верхним и Нижним находилась цитадель Аххумана, окруженная собственной стеной
с циклопическими башнями.
Гул мощных, неравномерных ударов катился от внешней стены. Каменный пол
во дворце слегка вибрировал; удары отдавались и во дворце, и во дворе, и на
узких мощеных улочках Цитадели.
День и ночь в стены Цитадели били тараны.
Две недели хуссарабы штурмовали Хатабатму. Согнав тысячи рабов и
пленных, они выстроили защитные валы и осадные башни. Подвели к стенам
крытые переходы и установили в них тараны. Время от времени защитникам
удавалось поджечь эти переходы, разрушить их громадными камнями, но
хуссарабские пращники, метавшие с осадных башен свинцовые яйца, вскоре
пристрелялись так хорошо, что могли прицельно сбить защитника со стены.
Нижний город был взят, и теперь хуссарабы начали так же методично
пробивать внутреннюю стену Верхнего города и примыкавшую к нему крепость
Аххумана, внутри которой располагался дворец наместника.
Уггам со своего балкона теперь видел верхушки осадных башен. В первые
дни осады он делал вылазки и разрушал или поджигал башни. Но с потерей
Нижнего города это стало невозможно. Правда, внизу, в подземельях, вовсю
кипела работа. Копали новый подземный ход - за пределы внешних городских
стен.
Землю и камни выносили во внутренний двор дворца - они шли на
наращивание стен в высоту и в толщину.
Уггам ждал. Не сегодня-завтра ход будет выведен за гору Аххор. И
тогда...
Он вышел в коридор, прошел до узенькой - так, что можно было идти лишь
боком - лестницы и поднялся на последний этаж. Здесь, в маленьком каменном
мешке с узким окошком теперь содержался хуссарабский посол.
Уггам кивнул стражнику, вошел в келью. Ему навстречу поднялся
бледнолицый Карсей - личный лекарь наместника.
- Он спит, - вполголоса доложил лекарь. - Спит со вчерашнего дня, когда
мы насильно влили в него опийной настойки...
Уггам шагнул к послу, лежавшему на узком каменном ложе, застеленном
периной. Руки посла были подняты и, перехваченные мягким ремнем, подтянуты к
потолку. Карсей посторонился. Уггам постоял, глядя в безмятежное широкое
лицо с синими кругами в глазных впадинах.
Внезапно посол открыл глаза. Взгляд его был осмысленным, и Уггам с
минуту пытался прочесть его.
- Что ты хочешь? - наконец спросил он на языке Равнины.
- Говори на своем языке, - слегка коверкая слова, сказал посол
по-аххумски.
- Хорошо, - согласился Уггам и повторил: - Что ты хочешь?
- Опустите мне руки.
Уггам взглянул на Карсея. Лекарь принялся развязывать узлы: с каждым
узлом ремень опускался ниже, и наконец руки легли послу на грудь.
- Хочешь пить? Есть?.. - спросил Уггам.
Посол молчал. Потом вдруг расплылся в широкой улыбке.
- Я слысу. Я все слысу! - проговорил он и облизал потрескавшиеся губы.
Уггам обвел непонимающим взглядом комнату, прислушался... и тут до него
дошло.
- Да. Это бьют тараны.
- Стена упадет, - удовлетворенно проговорил посол. - Как в Багбарту. А
до этого - в Данабатте.
- Я никогда не слышал о Данабатте, - Уггам мельком взглянул на лекаря и
тот, кивнув, удалился, прикрыв за собой дверь.
- Ты много не слысал, воздь хумов. Данабатта стояла на пути каана, и
там правил его брат, Хугда. Стены построили северные хуссарабы, из черного
камня, который крепче железа. Тараны били сто дней, пока сдвинули несколько
камней. И тогда я со своей тьмой ворвался в город.
- И что было потом?
- Всех убили. Хугду, тысячу его воинов и триста зён закопали зывыми...
- Триста жен закопали живьем?
- Да, - посол прикрыл глаза и снова улыбнулся. - Остальных топили в
реке. Били палками по головам - их было много, не видно воды... Прислось
здать, пока река унесет их. Тогда топили других. И так - много-много дней.
- Как тебя зовут? - спросил Уггам, помрачнев.
Хуссараб взглянул на Уггама и промолчал.
- У тебя есть брат?
- Три брата. Три сестры.
- А если каан прикажет утопить их?
Посол скосил на Уггама черные угольки глаз.
- Не надо приказа. Я сам утоплю их, если будет нузно каану.
Уггам кивнул.
- Я так и думал...
Открыл дверь. Поманил пальцем Карсея, шепнул в ухо:
- Покорми его. Силой, если будет нужно. И напои опием. Я пришлю
Таруаха - он принесет еды и поможет. Возможно, уже этой ночью...
Он не договорил: после очередного удара раздался отдаленный грохот, пол
задрожал под ногами.
Уггам бросился вниз по лестнице.
* * *
Уггам повернул голову. Голова нестерпимо болела и что-то жгло лицо, и
сверлило там, где должен был быть глаз.
Было темно. Уггам приподнялся; на ноги что-то давило, он пощупал рукой:
камни и земля. Опустил руку ниже - и наткнулся на могучее тело в помятом
панцире. Это был Таруах, верный слуга и ординарец.
Помогая себе руками, Уггам освободил ноги и поднялся. Наверное, была
ночь. Он густо сплюнул сладковатой пылью, вытянув руки, двинулся вперед.
Стена. Пустота. И снова стена.
Уггам вгляделся, но тьма стояла вокруг так плотно, словно голову ему
обернули кожами.
Он прошел по проходу на дрожащих от слабости ногах. Стена повернула
вправо - и он двинулся вправо. Почувствовав дуновение свежего воздуха, взмок
от напряжения и присел, чтобы не упасть. Под ногами была лужа. Может быть,
дождь просочился сюда, в подземелье. Уггам закрыл глаза, а когда открыл -
увидел в луже звезду. Она одиноко мерцала в черной тьме, и Уггам вдруг
догадался, поднял голову: вверху было небо.
Перевернувшись на живот, он пополз куда-то вбок и вверх. Ободрал руки
об обломки каменной стены, и, достигнув чего-то теплого и твердого, закрыл
глаза. Впрочем, он мог закрыть лишь один глаз.
Прошло много времени, пока он очнулся и перевернулся на спину.
Звездное небо. Зубцы укреплений. Он находился во дворе собственного
дворца, и теперь вспомнил, как оказался в подземелье: когда хуссарабы
ворвались в пролом последней, внутренней стены, он и Таруах, тащивший на
спине человеческий обрубок - хуссарабского посла - стали спускаться вниз. К
тому времени защитников во дворце почти не оставалось. Сам Уггам получил
несколько ран и стрелу, выбившую глаз.
Они спускались все глубже, миновали клети, в которых хранились запасы
вина и зерна. Хуссарабы подожгли дворец; едкий удушливый дым проник в
подземелье. Они не успели добраться до подземного хода. Перекрытия дворца
рухнули, пробив подвальный этаж. Хуссарабы проникли в подземелье, и здесь
состоялась последняя схватка, которую Уггам помнил смутно. Кажется, он не
сумел отразить удар палицей, которой орудовал гигант-хуссараб. Этот удар -
последнее, что помнил Уггам. Почему-то его не вытащили наверх вместе с
послом... Впрочем, посол был чуть жив, и, может быть, погиб в этой последней
схватке. Или, может быть, Таруах успел прирезать его - вонючий, гадостный
обрубок...
А может быть, битва еще продолжается где-то на улицах города?
Уггам прислушался, но услышал лишь собственное прерывистое дыхание.
Потом вдруг услышал шорох и пересвистывание. Он приподнял голову: по двору,
меж раскиданных трупов и опрокинутых повозок, шныряли огромные крысы с
горящими глазами. Уггам застонал и снова потерял сознание.
* * *
Было утро. В синем небе, над зубцами стены, тускло светилась ущербная
луна. Ветерок обдувал лицо Уггама и шелестел обрывками полусгоревших свитков
из разоренного архива дворца.
Уггам подполз к лежавшему навзничь воину с огромной зияющей раной на
затылке. Отстегнул от пояса глиняную флягу, отпил - это было превосходное
вино из монастырских виноградников. Уггам взглянул на воина: Харрух,
десятник из охранной сотни. Харрух знал толк в вине.
Уггам поднялся на ноги со второй попытки. Пошатываясь, побрел к
выгоревшему проему ворот.
Здесь, у ворот, тоже лежали воины и женщина - старуха-служанка. Уггам
подумал, стоя над ней. Потом нагнулся, вытянул из-под черного платья белую
рубаху. Поискал взглядом - увидел кинжал. Надрезал ткань, оторвал полоску.
Кое-как обвязал ею лицо, прикрыв саднящую рану там, где должен был быть
левый глаз. Кинжал сунул за пояс, вооружился обломанным древком копья и,
опираясь на него, вышел со двора.
В городе царила небывалая тишина. Кое-где в прозрачное небо струились
ручейки дыма. Уггам прошел по пустой улице и увидел колодец. У колодца
сидела седая женщина в разорванной одежде.
- Где хуссарабы? - спросил Уггам.
Старуха молчала.
- Ты знаешь меня? - снова спросил Уггам.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг