6. АЛЬФА-РИТМЫ... АЛЬФА-РИТМЫ...
(рассказывает, профессор Оттокар Шиндхельм)
Опыты мы начали через семь дней после выздоровления Никифорова. Неделю
я дал ему отдохнуть и немного привыкнуть к своему положению. Он осваивался
с лабораторией, наблюдал за опытами с белыми мышами и шимпанзе. Опыты с
животными проходили блестяще, и Иван в конце концов успокоился. Для
большего эффекта я сам сел в кресло и показал Никифорову, как снимают
электроэнцефалограмму. Альфа-ритм великолепно выделялся на линии записи
всплесками одинаковой амплитуды и имел классическую частоту 10 герц.
Если говорить начистоту, то меня беспокоило одно обстоятельство: я
знал, что рефлекс времени у человека и у животных различен. Итальянцы
делали опыт с людьми и животными: поместили людей и петухов в абсолютно
темную пещеру. Оказалось, что животные сохранили свой обычный жизненный
ритм, а люди через неделю полностью потеряли чувство времени.
Полетели дни, как говорят, "серой", будничной работы. Нельзя сказать,
чтобы эти дни были уж такими беспросветно-серыми. Нет, все-таки что-то у
нас получалось. Правда, это "что-то" было столь малым, что на первый взгляд
казалось, будто мы топчемся на месте.
Но вам нужно было набрать как можно больше фактов. Ничего не поделаешь
- статистика. Статистика - великая вещь! Все в мире подчиняется законам
статистики, законам вероятности. Например, я могу сказать, что существует,
хотя, правда, неизмеримо малая, вероятность того, что здесь у нас, в
спокойном в сейсмическом отношении районе вдруг произойдет землетрясение, и
мы с вами полетим в преисподнюю. Но это, конечно, шутка. Пугаться вам
нечего. Да не вздумайте дать в вашем журнале статью с названием "Профессор
Шиндхельм предсказывает землетрясение в центре Европы".
Я говорил только о вероятности. Так вот, нам было необходимо накопить
как можно больше наблюдений, чтобы на основании всей этой работы перейти к
выработке "рефлекса времени". Мой Иван окончательно успокоился. Он приходил
утром в лабораторию, садился в кресло на платформе, сам закрывал
экранирующую сетку и надевал шлем с электродами. По вечерам мы подолгу
сидели в моей домашней лаборатории.
Я рассказывал Никифорову о всяких премудростях нашей работы.
Мне казалось, что он усваивал все очень хорошо. Просто превосходно. Я
не мог не радоваться, глядя на него. Временами на Ивана что-то нападало, он
мрачнел и просил прекратить эксперименты. На время, конечно. Потом его
настроение улучшалось, и мы возобновляли работу. Правда, такие случаи были
редкими, и я совсем не мог предполагать, к чему они приведут в дальнейшем.
Но не буду забегать вперед. Вам ведь нужно все по порядку, с самого начала
до самого конца. Не правда ли?
Итак, наша работа, хотя и медленно, но подвигалась. Мы намеревались
вскоре переходить к окончательной обработке данных и начать практически
выработку рефлекса времени. Он наступил, тот злосчастный день, когда,
собственно, и началось знаменитое "Дело Никифорова".
В этот день меня пригласили к генеральному директору фирмы.
Вы ведь знаете господина Цизе.
Впрочем, кто теперь не знает господина Цизе!
После этого скандала! Я вошел в его кабинет. На кирпичной штукатурки,
по современной моде стене висела громадная картина. До сих пор я не могу
сказать, что было нарисовано на этой картине; меня поразило огромное
красное пятно в центре полотна. Взглянув на пятно, я почему-то
забеспокоился.
Господин Цизе предложил мне сесть. Я остался стоять. Ведь он с самого
начала предупредил, что разговор будет коротким. Я стоял против большого,
заставленного какими-то коробками стола генерального директора. Цизе снял
очки, постучал ими по столу и довольно мягко сказал:
- Господин профессор, должен вас огорчить. Фирма вынуждена закрыть
вашу тему по этому "рефлексу времени" и прекратить ее финансирование.
Поверьте, мне искренне жаль. Жаль ваши труды и наши затраченные деньги.
Но... Я сделать ничего не могу. - Господин Цизе поднял палец куда-то вверх.
- Они там решили, что ваша работа ничего не даст бундесверу. Военное
министерство...
- Простите, - прервал я его, - при чем здесь бундесвер и военное
министерство? Ведь, "рефлекс времени" не имеет отношения ни к обороне, ни
вообще к войне...
- Именно поэтому они и закрыли тему.
- Ведь "рефлекс времени" можно использовать для того, чтобы исключить
механические часы из нашего обихода! Часы - это же такой ненадежный
механизм!.. Часы - это...
Господин Цизе остановил меня и сказал с какой-то горькой усмешкой.
- Вы забываете, профессор, что господин министр... Он... Совладелец
двух основных компаний по производству часов. Надеюсь, теперь вам все ясно?
Желаю вам успехов, профессор, в работе над другими темами.
- Я буду работать над "рефлексом времени" самостоятельно.
- Не рекомендую.
- Разве вы не хотите бороться? Ведь осуществление проекта принесет вам
и вашей фирме большой доход...
- Но, прежде чем мы получим доход, нас разорят дотла. К сожалению,
капитал нашей фирмы составляет лишь четверть капитала каждой из этих двух
часовых компаний. Нас проглотят вместе с "рефлексом" и прочими потрохами.
- И все же я буду сам...
- Это ваше дело, - улыбнулся господин Цизе, - но я вам не советую. До
свидания, господин профессор.
- До свидания, - ответил я машинально и направился к выходу.
Когда я закрывал дверь, мне снова бросилось в глаза это кровавое пятно
на картине.
- До свидания, - еще раз повторил я и захлопнул дверь.
Я пошел к своей машине, ехал по улицам, поднимался в лабораторию,
ходил по помещениям, а за мной неотступно следовало это красное пятно, и не
проходило связанное с ним беспокойство.
Только перед вечером я все понял. Эти господа из министерства... Им
подавай гамма-лучи! Смертоносные гамма-лучи. А здесь какие-то альфа-ритмы.
Совсем мирные альфа-ритмы. Мирные!
И никак их не приспособишь на пользу бундесверу. Эти альфа-ритмы!
Альфа-ритмы... Ими не убьешь.
7. ВАС ЗОВУТ ЧЕТВЕРТЬ ТРЕТЬЕГО
(рассказывает И.М.Никифоров)
Вначале у профессора дело не ладилось. То ли я не поддавался, то ли он
где-то там ошибся, но у него ничего не выходило.
Мне работа нравилась. Сиди себе в кресле, посапывай, а профессор со
своими лаборантами носятся, как угорелые. Восемь отсидел, свет - чик-чик
выключил и домой. Дома, правда, тоже приходилось работать, но я не
протестовал. Дело не трудное, работа не пыльная, денег платят кучу. Это вам
не мешки в порту таскать. Если говорить откровенно, я и не хотел, чтобы
быстрее выходило. Все закончится, и меня снова выставят на улицу. А тут -
солдат спит, служба идет, доллары капают. Подольше бы капали...
Но однажды профессор пришел домой чернее тучи. Он заперся в кабинете и
не пускал к себе никого, даже фрау Гросс. В этот день, вернее, в этот
вечер, мы не работали. Я сидел с фрау Гросс в гостиной и болтал о разной
всячине. Она говорила, что скоро будет рождество, я мечтал об автомашине, и
все такое.
Поздно вечером, почти в полночь, профессор вышел из кабинета и заявил,
что завтра мне в институт ехать не нужно. Тему его закрыли, денег больше не
дали. Поэтому он может предложить мне зарплату вчетверо меньшую, чем
раньше, и работу только по вечерам.
Если же я не согласен, то он, профессор, освобождает меня от всех
обязательств и отпускает на все четыре стороны.
Даже вчетверо меньшую зарплату мне было бы нелегко разыскать.
Правда, мечты об "опеле" придется оставить. Не хватит даже на дешевый
"фольксваген", но все-таки это лучше, чем ничего.
Я спросил у профессора, кто же распорядился прикрыть нашу работу, чьи
это там штучки.
Профессор помотал головой и ничего не ответил.
Случайно я услышал, как он кого-то ругал сквозь зубы самыми страшными
немецкими ругательствами. А потом уловил, что нелестные выражения относятся
к федеральному министру. И, конечно, поинтересовался, при чем тут министр.
Он закричал на меня и ушел.
Я никогда не видел его таким. Вообще-то, я не очень позволяю на себя
орать. Из-за этого и не работал долго на одном месте. Но профессор казался
чересчур расстроенным, и поэтому я молча снес его крик. Утром перед
отъездом в институт он зашел ко мне в комнату и еще раз спросил, буду
работать у него или нет. Я кивнул, соглашаясь. Профессор сразу подобрел,
немного разговорился и как-то к слову ругнул этих скотов из военного
министерства. Я опять поинтересовался, при чем тут военные, и он мне все
рассказал. Действительно, как тут не взбелениться! После рассказа
профессора мне захотелось утереть нос всем министрам и солдафонам, назло им
сделать этот проклятый "рефлекс". Мы договорились, что вечером начнем,
вернее, продолжим работу дома.
Профессор куда-то уехал, а я отправился бродить по городу.
Люди готовились к рождеству, покупали жирных гусей, носились за
подарками своим фрау и киндерам. На площадях и в витринах стояли елки. Я
тоже купил елочку и решил отнести ее фрау Гросс - пусть украсит, все-таки
праздник. Притащил елку домой. Фрау Гросс захлопала руками, принесла
откуда-то облезлые елочные шары, стала украшать елку. А я ушел к себе, лег
на кровать и думал о том, о сем, но все мои мысли в конце концов сходились
на одном: почему в нашу работу лезут военные? Вот жуки. Подавай им
"рефлекс" для военных целей, а нет, так и катись подальше... Почему-то
вспомнилась война: эшелоны, эшелоны, сожженные деревни, убитые и все такое.
А у фрау Гросс мужа убили под Таганрогом. Она и по сей день ходит в
церковь, и там поминают всех их, павших за "Великую Германию"...
К вечеру пришел профессор, принес нам рождественские подарки: какую-то
чашку фрау Гросс, а мне, зная мою страсть к зажигалкам, новый экземпляр.
Стало стыдно, что я ничего не купил профессору. Меня выручила фрау Гросс.
- А господин Никифоров принес чудную елочку... - И пошла всякая
сентиментальность. Профессор долго жал руку мне. Фрау Гросс жала руку
профессору и все такое.
Потом ели гуся, потом пили кофе со всякими пирожными, долго трепались,
так просто, ни о чем.
А потом я вдруг предложил пойти поработать в лаборатории. Профессор
удивленно посмотрел на меня.
Потрескивая, горели на елке свечки, светилась подвешенная под потолком
картонная оранжевая звезда. Радио передавало рождественские псалмы.
- Может быть, сегодня не будем? Праздник...сказал было профессор, но
потом решительно махнул рукой. - Пойдемте!
Мы прошли в темную холодную лабораторию.
Она сразу приняла жилой вид - засветились огоньки, сигнальные лампочки
приборов. Я уселся в свое кресло. Профессор засуетился.
Прошел час или два. Он все время внимательно просматривал ленты, делал
пометки, сравнивал записи кривых, потом собрал все ленты, скрутил в рулон и
сказал, очень довольный.
- Сегодня вы были в ударе. За два часа столько же материалов, сколько
за предыдущую неделю. Пожалуй, подготовка закончена. Теперь можно
переходить к "рефлексу". Начнем? Как вы думаете, Иван?
- Давайте начнем.
Профессор поставил излучатель, кварцевые часы, настроил и проверил всю
аппаратуру. Наконец, все было готово. У Шиндхельма дрожали руки, а я ничуть
не дрейфил, даже не волновался.
Засветился, а затем замелькал зайчик излучателя.
Прыгали зеленые цифры на часах. Я почувствовал неприятные толчки в
голове, словно по черепу, по самой макушке, стучали маленьким молоточком.
Стук усиливался, в глазах поплыли круги, замелькали зеленые звездочки.
Затем все пропало.
В лаборатории стояла тишина. Я отчетливо видел, как мелькали вспышки
лампочек. Профессор ходил от прибора к прибору, поворачивал выключатели.
Потом уронил на пол какую-то штуковину. А я ничего не слышал. Ну, точно
ватой уши заложило. И даже еще хуже!
Вдруг меня забрал страх. Ведь ничего не слышу! Оглох! И все такое...
- Я оглох! Оглох! Я не слышу! - заорал я.
И неожиданно услышал голос профессора:
- Ну, что вы кричите? Все идет нормально. Зачем же кричать? Разбудите
фрау Гросс...
Значит, просто показалось. Я успокоился, а потом сказал.
- Поздно, профессор. Уже четверть третьего...
Профессор взглянул на меня.
- Сколько? Что вы сказали?
- Я говорю: поздно уже, четверть третьего...
- А где вы это увидели?
И тут я с удивлением отметил, что совершенно не смотрел на часы. Я
спросил у профессора:
- Скажите, а в самом деле который час?
- Шестнадцать минут третьего. Но уже прошла минута...
- Нет, прошло больше. Минута и двадцать секунд.
- Иван! - закричал профессор.
Я не ответил. Стало тихо-тихо. Так тихо, что было слышно, как бьется
мое сердце. Только оно стучало странно. Не так, как у всех: тук-тук-тук.
Нет! Оно стучало: тик-тик-тик, ну, точно, как ходики, которые висели
на стенке в бабкиной избе. Ти"-тик!
- Сколько времени? - раздалось где-то далеко-далеко, на другой
планете.
- Два часа, двадцать четыре минуты, сорок секунд...
- Поздравляю вас, Иван! Теперь вы единственный человек в мире, который
без часов безошибочно может определять время, человек-часы! Когда вы будете
писать мемуары, вы так и назовете вашу книгу: - "Я - человек-часы", или
"Меня звали "Четверть Третьего". Это в честь того мгновения, когда вы
впервые почувствовали время. Хотите, я вас тоже буду звать "Четверть
Третьего"? Не возражаете?
Я обалдело смотрел на профессора. Никаких изменений в моем организме
вроде не произошло, чувствовал я себя просто замечательно. И совсем не
старался угадывать время. Но, если нужно было, я сразу говорил, который
час. Очень просто. Как попросить воды. Шлеп! - без двадцати три! Шлеп! -
без тринадцати три. Проще простого!
Мы с профессором уходили из лаборатории в три.
Равно в три часа ночи.
- Вы все-таки не возражаете, если сменим вам имя? - приставал ко мне
профессор.
Я мотнул головой: мол, согласен!
- Ну, и хорошо! - обрадовался профессор. - Теперь вас зовут "Четверть
третьего".
8. "АЛЛО! ЭТО ПОЛИЦИЯ?"
(рассказывает экономка профессора Шиндхельма фрау Гросс)
Просто не понимаю, что это вздумалось им работать в рождественскую
ночь. Не буду говорить, что это грешно. Но не принесла им эта работа
счастья. Ни господину Оттокару, ни этому русскому.
Утром в первый день рождества они встали поздно. Глаза у обоих были
красные, усталые. Я приготовила хороший праздничный завтрак. И кофе.
Крепкий кофе. Они ели молча. Только господин Никифоров сказал:
- Поздненько мы сегодня встали. Уже тридцать две минуты десятого...
Я тогда еще ничего не знала и только подумала: "Странно. Он, кажется,
и не смотрел на часы, а время назвал так точно".
Господин Никифоров вел себя вполне нормально, спокойно.
Хорошо позавтракал, выпил кофе, похвалил мой торт. А после завтрака
они с господином профессором о чем-то тихо побеседовали и разошлись. Один в
рабочий кабинет, другой - в свою комнату наверху. Я еще некоторое время
возилась с посудой, а потом села вязать. Вы видели толстый джемпер из серой
шерсти на господине профессоре? Это я вязала.
Я сидела внизу, в гостиной. Господин Оттокар курил сигару за сигарой,
а русский ходил в своей комнате - над головой все время слышались шаги.
Вечером к господину профессору приехали его ассистенты, поздравили с
рождеством, подарили новую палку с серебряным набалдашником. Он был очень
тронут.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг