здешние богатеи, аристократы, хозяева и прочая сволочь. Извините, я немного
волнуюсь.
Я не любил Тирвальд. И это несмотря на то, что здесь было больше всего
зелени в городе. Несмотря на то, что здесь были самые красивые дома.
Надо сказать, прекрасные дома. Не любил за то, что вся здешняя
буржуйская сволота сладко ела, сладко пила и жила в этих изумительных
модерных домах, ездила в шикарных модерных машинах и все такое.
И я, значит, подумал сначала, что этот профессор, или как его там,
тоже живет в Тирвальде, и разозлился.
Нет, это совсем не потому, что мне не хотелось жить в красивых домах,
есть, пить, гонять на авто. Нет. Я не прочь бы заняться всеми этими
делишками. Но я был рабочим, был безработным, был... a кем я только не был!
Я вкалывал, а эти с девчонками мчали по автостраде на озера или к морю. Я
вкалывал, а они...
Зависть, скажете вы. Нет, мне кажется, это была не зависть.
Это была ненависть. Мне раньше долбили о классовой ненависти.
Я только ухмылялся. Какая там может быть ненависть! Такие же люди:
один удачливый, другой - нет. Теперь я ненавидел богатых всей душой...
Но мы проскочили Тирвальд и выехали на шоссе к Лауэну. Я хотел
спросить, долго ли нам еще ехать, но как раз в это время машина
остановилась.
За забором среди зелени виднелась небольшая вилла. Цветы, подметенные
дорожки, в глубине сада гараж. Стена виллы обвита плющом. Неплохо. Конечно,
не Тирвальд, но все-таки... Нет, положительно, мой профессор по мозгам,
видимо, не зря раскидывает ими. Если только он не жулик какой-нибудь и не
содержатель притона...
А, черт с ним! Пусть он хоть черт с рогами!
Мефистофель! Я и то бы ему запродался. Голод не тетка. Есть такая
русская пословица.
Профессор расплатился с шофером и пригласил меня войти.
- Фрау Гросс! - крикнул он. - Два холодных ужина и бутылку вина.
Мы поднялись наверх. Он показал мне маленькую комнатку на втором
этаже. (Я должен был там жить.) Потом повел в большую пристройку -
лабораторию, заставленную приборами, колбами, клизмами и какими-то большими
ящиками.
После этого мы спустились вниз в гостиную. Две тарелки с кружочками
колбасы, масла и сыра, две рюмки, бутылка хорошего вина.
- Вы живете здесь один? - спросил я.
- Да... Собственно, не один. Мне во многом помогает фрау Гросс, моя
экономка, она же лаборантка.
- Разве вы работаете дома?
- Мы с вами будем работать здесь и в лаборатории. Но больше здесь. Это
не только мое личное желание. Это также желание и моих хозяев. И ваших
хозяев тоже. Здесь есть несколько секретов фирмы и несколько научных
-секретов. Завтра в институте вы должны будете подписать обязательство о
неразглашении...
Я выслушал эту тираду, и у меня засосало под ложечкой. В какую
перепалку попал! В жизни я старался никогда не связываться с тайнами (а
вдруг это военная тайна?), с обязательствами (не затянет ли меня это
обязательство в кабалу на всю жизнь?) и все такое.
Вот так и сидел я, тянул кислое вино, а у меня сосало под ложечкой. Но
делать было нечего.
Я уже дал согласие. Вдруг я вспомнил, что не спросил самого главного.
- Скажите...а каков оклад?
Профессор посмотрел на меня как-то непонимающе, будто я должен служить
науке так, задаром, за здорово живешь и все такое.
Я повторил вопрос:
- Сколько мне будут платить?
Профессор как будто очнулся.
- Ах, да. Как же это я упустил...
И назвал такую сумму, что я присвистнул. Он взглянул на меня:
- Что, мало?
- Да, нет... Немало. У меня еще столько не бывало за один раз.
- Я забыл сказать, что питаться вам придется здесь. Фрау Гросс неплохо
готовит. Разумеется, за некоторую плату.
Я размечтался... Нужно попросить аванс и пойти купить костюм, хорошую
новую рубашку, нет, лучше две. А еще лучше дюжину.
Пару галстуков. Ботинки. Зажигалку-пистолет... Дальше зажигалки мои
мечты в тот вечер не пошли.
Профессор встал.
- Хочу пожелать вам доброй ночи. Завтра в восемь завтрак. К девяти мы
должны быть в дирекции фирмы...
- Спокойной ночи! - ответил я.
Перина была чересчур мягкой, одеяло чересчур теплым, простыни чересчур
белыми. Мне снились в ту ночь ботинки и зажигалки. Много разных зажигалок:
маленькие карманные, большие настольные, зажигалки в портсигаре и зажигалки
с эмалевыми девицами на боках. Я схватил одну зажигалку и чиркнул ею. В
пламени появилась ухмыляющая рожа профессора. Он орал мне:
- Сколько будет трижды три?!
- Половина восьмого! - не моргнув глазом, ответил я.
- Вставайте, господин Никифоров. Уже половина восьмого. - Фрау Гросс
трясла меня за плечо. Так начался первый день моей работы у профессора
Шиндхельма.
4. МАУС, МАУС, КОМ ХЕРАУС!
(рассказывает профессор Оттокар Шиндхельм)
После завтрака мы с господином Никифоровым отправились в дирекцию, где
он подписал обязательство о неразглашении секретов и получил аванс. Затем
поехали в институт. Мне нужно было успокоить моего пациента, убедить, что
ничто страшное ему не угрожает. Я не мог бы работать с человеком, боящимся
опыта. А господин Никифоров, действительно, побаивался, хотя старался
внешне ничем это не показывать. С улыбкой он пересчитал деньги, сунул их в
карман и сказал мне деланно бодрым голосом:
- Ну, профессор, я готов. Теперь, - он похлопал по карману, хоть под
нож. Рад быть жертвой науки.
Меня несколько покоробили эти слова. Я совсем не собирался делать его
"жертвой". Наоборот, мне казалось, что он станет первым из счастливейших
людей - людей с искусственным чувством, чувством времени. Его нужно было
обязательно успокоить.
Я решил продемонстрировать ему несколько моих опытов с белыми мышами,
постараться сделать это непринужденно, без нажима, чтобы он не заподозрил в
этом какого-либо подвоха с моей стороны.
Я долго не знал, как же называть своего пациента. Господин Никифоров?
Слишком уж официально. Правда, тысячи моих земляков зовут друг друга именно
по фамилии с приставкой слова - господин.
Я спросил, как его имя. Он ответил:
- Иван. А отца моего звали Михаил. У нас, русских, принято называть по
имени-отчеству. Так вот меня зовут Иван Михайлович. Но вы меня можете звать
просто Иван. Ваня.
- О, это хорошо! Иван! - я почему-то очень обрадовался. На память
пришли "Иваны" еще военных времен. Хорошо, что здесь только один этот Иван,
а остальные там, на востоке.
Я повел его в наш "зоопарк", как все называли комнату с клетками для
подопытных животных.
Говорят, русский ученый Иван Павлов, кстати тоже Иван, его я очень
уважаю... Так вот, Иван Павлов поставил памятник собаке. Я бы поставил
памятник белым мышам. Именно они помогли мне открыть "рефлекс времени". Мы
пошли к белым мышам. Увидев меня, эти красавицы забегали по клетке, начали
вставать на свои тонкие лапки, показывая розоватые брюшки. Никифоров
засмеялся.
- Мыши. Ха-ха! Когда-то в школе я учил такой немецкий стишок: "Маус,
маус, ком хераус!" "Мышка, мышка, выгляни наружу!"
Он снова нервно засмеялся, наклонился к клетке:
- Маус, маус, ком хераус!
Положительно, его нужно было успокоить. Я взял свою любимицу Ренату.
Мышка с девичьим именем сидела у меня на ладони и крутила черным носиком.
- Пойдемте, Иван, - потянул я Никифорова за собой в соседнюю
затемненную комнату. В полумраке ярко светились красные и зеленые
индикаторы работающих приборов, голубела шкала большого излучателя и
прыгали светящиеся стрелки на кварцевых часах.
Я посадил Ренату на металлическую пластинку, закрыл экранирующую
сетку, соединил излучатель с автогипнотизером и часами. Тонкий, еле
заметный луч света из излучателя постепенно двигался вдоль спины мышки к ее
голове и затем, когда на экране электроэнцефалоскопа появилась линия с
характерным пиком - "пиком", застыл в одной точке. Мышка сидела неподвижно.
Как всегда, через шесть с половиной минут альфа-ритм мозга вошел в резонанс
с ритмом часов и пик на экране начал пульсировать. Через пятнадцать минут я
убрал излучатель. Пик на экране продолжал вздрагивать. Рената дергала
черным носиком. Пик пульсировал. Я спросил Никифорова:
- Ну, как вам это нравится? Вы поняли смысл работы?
Иван ответил довольно неопределенно:
- Интересно. А вот насчет смысла... Гм! Нужно подумать.....
- Что вам думать? - не понял я. - Теперь думать поздно. Вы уже
согласились работать у нас.
- Я не об этом, - прервал он меня. - Нужно подумать над смыслом
работы. Очень интересно! - снова повторил он.
Нет, он положительно нравился мне. Это Гитлер не любил, когда солдаты
думали. Мне нравились мыслящие сотрудники. Хорошо, если он будет думать о
работе. И таким образом быстрее войдет в курс дела, быстрее будут получены
необходимые результаты. Конечно, если все будет в порядке, если все пойдет
так, как нужно...
Пик на энцефалоскопе пульсировал с такой же амплитудой, как и десять
минут назад, когда начались колебания. Счетчик щелкал, отсчитывая
колебания. Зазвенел звонок сигнализатора.
Я включил свет и показал Никифорову запись энцефалограммы и отсчет с
кварцевых часов.
- Плюс-минус ноль секунд. Безошибочно.
- Да, хорошо, - согласился Иван. - А зачем все это?
- Как зачем? - я искренне удивился. - Вы хотите знать смысл работы?
Попробуйте пофантазировать сами: ритм мозга - ритм часов... Вам это
что-нибудь говорит? И уж если у этой жалкой мышки...
Я показал рукой в сторону металлической пластины, где находилась
Рената, и осекся... На широком черном чугунном листе лежало крошечное белое
тельце моей любимицы. Я с криком бросился к ней. В чем дело? Какая ужасная
нелепость!
- Маус, маус, ком хераус! - вдруг пропел Никифоров и тихонько,
боком-боком вышел из комнаты.
Я рассеянно посмотрел ему вслед. Он медленно шел по коридору и вдруг,
как бы сорвавшись с места, побежал к выходу.
- Господин Никифоров! Иван! Иван!
- Маус, маус, ком хераус! - донеслось до меня...
5. И ОТ БАБУШКИ УШЕЛ И ОТ ДЕДУШКИ УШЕЛ...
(рассказывает И.М.Никифоров)
Профессор ехал в своей машине почти рядом со мной, изредка открывал
дверцу, жестом приглашая сесть в автомобиль. Без шапки и пальто я бежал по
улице. Дул холодный ветер, раздувал полы моего старенького пиджака. Я так и
не успел купить себе новый костюм. Куда я бежал?
А черт его знает. Куда-то бежал и все. На ходу сунул руки в карманы.
Попалась пачка денег.
Я вытащил ее из кармана и швырнул в сторону профессорской машины.
Машина сразу остановилась, и Шиндхельм бросился вдогонку за этими цветными
бумажками. Не знаю, собрал он их все или нет, но через несколько минут
машина снова догнала меня. Я показал профессору кукиш. Он не понял:
- Что вы?
- Накося, выкуси! - крикнул я по-русски.
- Господин Никифоров! Иван! Вернитесь!
Я не отвечал. "Опель" обогнал меня и остановился чуть впереди.
Профессор пулей вылетел из машины. Он открыл дверцу и без лишних слов
втолкнул меня в автомобиль. Я упал на сиденье и несколько минут лежал,
тяжело дыша. С непривычки. Давно я уже так не бегал! Потом сообразил, что
он меня может сейчас отвезти в свою лабораторию, положить на чугунную
плиту, опутать проводами, а потом со злорадством ожидать, когда на экране
большого прибора зеленая линия замрет и выпрямится...
- Ах ты, гад! - прошипел я и на ходу выскочил из машины...
...Очнулся я уже в лечебнице. Маленькая белая палата. Одна кровать.
Полузанавешенные окна.
Этакое кругом чистоплюйство. Дорогая, видно, лечебница. Как я их
надул! Пусть лечат. Пусть! А платить будет Пушкин.
Потом пришла сестра, сделала мне укол и снова укатилась. Я лежал,
смотрел в потолок. Начал обдумывать план побега. Самое главное - это
раздобыть одежду. А остальное приложится.
Одно я уже решил твердо - профессор меня больше не увидит. Я ему не
белая мышь. "Маус, маус, ком хераус!" Видали? Как говорит поэт, "лучше уж
от водки умереть...", и все такое.
Через несколько минут после ухода сестры появился профессор.
Видно, она ему сказала, что я очнулся. Профессор сел на стул около
койки, взял мою руку, пощупал пульс, потрогал голову, посмотрел на доску,
где записывалась моя температура. Потом спросил.
- Ну, как чувствуете себя, Иван?
Я молчал, с неприязнью разглядывая его.
- Теперь уже все в порядке, - продолжал он. - А было очень плохо.
Воспаление легких. Фрау Гросс просидела около вас два дня. И еще двое суток
дежурила вот эта милая девушка.
Он показал на заглянувшую в комнату молодую сестру. Она улыбалась. Я
мельком взглянул на профессора. Он тоже улыбался.
Прямо цвел. Блестел, как медный пятак.
- Знаете, Иван, почему погибла Рената? - спросил он.
- Не знаю никакой Ренаты и знать не хочу.
Он рассмеялся.
- Рената - это белая мышь, которая погибла во время опыта. Так вы
знаете, почему она погибла?
- И знать не хочу, - повторил я упрямо.
- Я виноват в этом. Какая глупая случайность. Я забыл выключить ток, и
экранирующая сетка над металлической плитой оказалась под напряжением.
Час от часу не легче! - подумалось мне. - Одно дело - умереть во имя
науки, черт возьми! И совсем другой коленкор, если тебя шлепнет током, как
какого-нибудь бандита на электрическом стуле. И все по милости этакого
рассеянного болвана. А теперь он счастливо смеется. Потом, когда мои
останки выкинут на помойку, он через несколько дней счастливо заржет:
"Эврика! Нашел! Этот тип умер от того, что я забыл вынуть из его черепа
нержавеющий скальпель! Какая рассеянность! Надо быть в следующий раз
внимательнее. Так-то!"
- Нет, вы подумайте, Иван! Какая глупая случайность! - снова донеслось
до меня.
Я отвернулся к стене. Профессор еще раз что-то говорил, но я вдруг
уснул. Проснулся почти через сутки. В палате было очень светло. Светило
солнце, небо было голубое - явление не частое в ноябре. Стало как-то
хорошо, спокойно. Даже профессор с его мозговыми извилинами перестал меня
волновать, и все такое. А он, профессор, тут как тут.
- Ну, как дела, Иван? Вы, кажется, поправляетесь. Температура почти
нормальная. Но полежать еще придется. Все-таки воспаление легких- не шутка,
да и ударились вы сильно, ведь машина шла быстро. Нужно полежать. А потом
начнем опыты.
Я опять представил себя в новом костюме, белоснежной рубашке, с
сигарой, хорошей сигарой, за рулем машины, хотя бы "Опеля", как у
профессора. И промолчал. Да еще начал себя убеждать, что такие случайности,
как с той белой мышью, бывают везде. Волков бояться - в лес не ходить! И
все такое!
Вот вам пример, что делают деньги с человеком!
Только вчера я готов был раздавить этого мышиного профессора.
А сегодня... Сегодня опять сам лезу под нож. Опять продаюсь. Вот тебе
и ушел. И от бабушки ушел и от дедушки ушел...
А лиса, то бишь господин профессор, меня - Ам! - и съела.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг