до последней крошки, как мыши. Выносят все - старые носки и граненые
стаканы, амулеты лохматого года выпуска и эфирники марки КВН. Если мне
очень повезет, то мебель осталась. Так что одалживать завтра у Смазлика
хотя бы пару сотен до получки смогу на свежую голову.
Главное, даже благочиние не вызвать! Во-первых - засмеют. А
во-вторых - все равно не поймают они никого. Попробуй, отлови таких
идиотов! Ни одному нормальному человеку или нелюдю в голову не придет такое
учинить, как наши уголовники-любители порой вытворяют.
По привычке обмотав руку носовым платком, я взялся за дверную ручку.
Еще не хватало застать этих остолопов на месте преступления... У меня даже
жезла служебного при себе нет, так он и сгорел в участке, вместе со столом
и кабинетом. Я решительно вдохнул, и переступив через порог, рванул шнур
симпатического светильника. Прихожая и комната озарились неживым
оранжеватым светом.
В квартире не было никого. Разве что предполагаемые грабители,
заслышав мои шаги, попрятались в сортире, где их полагается мочить согласно
последним директивам... но в это я не верю. И все вещи на месте.
Нет... не на месте. Чем внимательнее я приглядывался к привычной
спартанской обстановке, тем глубже укреплялся в мысли, что мое жилище
перерыли сверху донизу. Переставлены книги в шкафу, все разбросано на
столе, выдвинуты ящики... так выглядит квартира после тщательного обыска,
или после визита опытного домушника. И ничего не пропало - в этом я
почему-то был уверен.
Я обернулся, глянув на косяк, и присвистнул беззвучно. Линии охранного
амулета сорвало вместе с краской, ее чешуи усыпали коврик в прихожей. А
ведь заклятие я накладывал собственноручно, и был уверен, что оно сможет
противостоять хоть разрыв-траве - излюбленному средству
взломщиков-любителей. Видно, ошибся... или здесь поработали чары особенной
мощности. Замок после этого просто выбили ногой.
Покачав головой, я затворил дверь и закрыл на крючок. Как же я завтра
на работу-то пойду? А, придумал - наложу малую соломонову печать. Потом,
правда, следы останутся, печать даже глину прожигает... но после взлома
дверь все равно придется менять. Главное - не забыть слово-шибболет, иначе
я в квартиру никогда не попаду. Разве что через балкон. Печать
накладывается не на дверь, а на проем.
Для проверки я заглянул в щель за шкафом, где хранил заначку. Жалкая
стопка талеров никуда не делась.
Чем дальше, тем интереснее. Что могли искать грабители в моем доме?
"То же самое, что искали двое громил в твоей папке, дурень!", ответил
мне внутренний голос.
В папке. Качки-хулиганы начали с того, что обшарили мою, вечно пустую,
папку для бумаг, которую я таскаю с собой только по привычке. А незадолго
до этого в моей квартире что-то искали... в шкафу, на столе - тоже бумаги.
Какие?
Материалы по делу Парамонова. Те самые, что сгорели этой - нет, уже
прошлой - ночью в участке.
Кто-то очень хотел удостовериться, что этих бумаг не осталось на нашем
свете. Возможно, рукописи, как и души, не горят, но вызвать призрак
сожженной бумаги из того посмертия, что их ожидает, еще никому не удалось.
Значит, интуиция не обманула меня. Убитый газетер действительно
накопал нечто важное. Настолько важное, что мало было избавиться от
человека - следовало уничтожить все, над чем он работал. Обрубить все
хвосты.
И, скорее всего, неведомым мне заказчикам это удалось.
Я потер лоб. Спать хотелось зверски, но еще больше хотелось есть.
Поставить, что ли, макароны вариться?
Пока закипала вода, я вернулся в комнату - отчего-то мне не хотелось
находиться здесь, точно касания чужих, недобрых рук оставили свою ауру на
вещах, разрушив хрупкий кокон безопасности, заключавший в себе квартиру.
Чтобы избавиться от тишины, включил эфирник, попытался посмотреть.
Показывали какой-то боевик. Я едва не упустил сбежавшие из кастрюли
макароны, но так и не уловил, являлось ли жравшее всех подряд чудовище
жертвой гениетической инжинерии, или наоборот - посланцем гениев-хранителей
наследственности, разъяренных вмешательством в их дела. В конце концов
бестолковая суета на экране мне надоела, и я переключил эфирник на
"Дискавери" - из всех каналов с соседской тарелки этот у меня принимался
лучше всего. Показывали "Годзиллу", и я устроился перед экраном на диване с
огромной миской засыпанных зеленым сыром макарон. Люблю хорошие
документальные фильмы.
Когда макароны кончились, сил моих достало только на то, чтобы
повалиться на бок, последним движением отключить эфирник и заснуть мертвым
сном.
Интерлюдия
Валентин Зорин
- И думать нечего - бытовуха, - убежденно заявил Женька Локшин. -
Кан-кретная такая бытовуха.
- Не верю, - отозвался я, глядя, как эксперты вдвоем управляются с
допотопным кирлианографом, на котором, по слухам, где-то стояло клеймо
самого Бертильона. - Не верю я в такую бытовуху.
- И я не верю, - сознался Женька. - Но ведь бытовуха же, ну зуб даю!
И правда, очень похоже. Старикан, вокруг которого как раз и суетились
эксперты, а заодно и патохилеры, даже мне казался не очень симпатичным. Во
всяком случае, я не хотел бы жить с ним в одной коммуналке - а кому-то
приходилось. До самого недавнего времени.
Истошным визгом квартира огласилась в шесть утра, когда страдавшая
хронической бессонницей бабка Дарья из третьей комнаты обнаружила старикана
на полу в кухне. К луже крови, в которой валялся Олег Родольвович Кромер,
сбежались тараканы, наверное, изо всех соседних квартир, а тараканов бабка
не переносила.
- И кто из соседей, по-твоему, его шлепнул? - поинтересовался я.
- А хер его знает! - выпалил Женька и, зажав рот ладонью, воровато
оглянулся. Благочинским на службе выражаться не положено. Наложат еще
взыскание по церковной части, потом отмаливай.
- Тогда пошли по порядку? - предложил я. - Комната первая занята
бабкой Дарьей.
- Язви ее в душу, - пробормотал Женька, и опять прикрыл болтливый рот.
На самом деле бабка и у меня вызывала острое желание куда-нибудь ее
уязвить. Допрашивать ее было сложно до невероятия, все вопросы она каким-то
образом сводила к ненавистным пруссакам и начинала поливать шестиногих
супостатов изысканным, филологически безупречным многоэтажным матом. У меня
сложилось впечатление, что бабка слегка не в себе. Вдобавок в комнатушке
стоял давний, неизбывный дух тараканьей отравы.
- Похожа она на потенциального убийцу? - поинтересовался я
риторически, и сам же ответил: - Не очень. Комната вторая...
- Занималась покойным, - пробубнил Женька.
Олегом, упокой Господи его душу, Родольвовичем. Судя по имени и росту,
наполовину карлой. Наверное, все же гномом - это у скандинавов долго было в
обычае дружественных нелюдей звать без разбору "альвами", педантичные же
немцы всех поделили, прежде чем начать резать - кто "цверген", кто
"альвен", кто вообще гоблин. Кстати, отсюда же и орудие убийства. Старикану
раскроили череп собственным именным топором. С дарственной надписью -
"Досточтимому Олегу Кромеру за заслуги в деле защиты православной веры и
Братского Ордена" от орденского маршала Буденого. Я представил себе
молодого Кромера на лихом коне, и мне стало дурно. В комнате у старикана
висел на стене ковер, тяжелый от пыли, а на ковре были развешаны наградные
кресты и нимбы. Видимо, покойный Кромер успел поучаствовать не только в
Гражданской войне, но и в Великой Отечественной, потому что успел собрать
полный комплект нимбов Славы Господней всех трех степеней - в Гражданку их
еще не давали. А уж нимбов Святаго Креста Трудов Господних он заработал аж
четыре штуки. При таких заслугах удивительно, что мне не встречалось его
имя в учебниках... и что проживал он в коммуналке. Впрочем, в наши времена
ветеранам приходится тяжко.
- Сколько ж ему лет-то было? - спросил я.
- Сто пятнадцать, - ответил Женька. - Еще царское время застал.
Для наполовину человека заслуга небольшая - почти все народы живут
дольше людей. Разве что орки с гоблинами нас не обошли. А так... я лично
знавал эльфов, помнивших Петра Первого. Карлы живут поменьше, но и для них
сто лет - всего лишь зрелый возраст. Великанам срок отмерен еще меньший -
чуть больше человечьего. Оборотни, строго говоря, не отдельный народ -
лично не встречал, но бывают оборотни любой расы, так же, как любое живое
существо может стать вампиром; оборотничество не прибавляет жизни, но сам
процесс трансформации излечивает почти от всех болезней.
- Едва ли он покончил жизнь самоубийством, - проворчал я. - Комната
третья...
- ...И четвертая, - продолжил за меня Женька. - Где Кольцовы живут.
Вот Васька Кольцов его и шлепнул по пьяному делу.
Упомянутый Васька в данный момент лежал в глубокой отключке и допросу
не поддавался. И неудивительно - судя по словам бабки Дарьи, домой он вчера
вернулся около одиннадцати, примерно полчаса буянил в коридоре, испугавшись
увиденного, в очередной раз разбил зеркальце, после чего удалился в
комнату. Дом был старый, добротный, двери - дубовые, зачарованные еще
дореволюционными колдунами, и что творил Васька после этого, останется,
видимо, тайной. Жена его Марья, щеголявшая свеженьким, с пылу с жару,
"фонарем", ничего вразумительного по этому поводу заявить не могла, но
утверждала, что муж из комнаты ночью не выходил - не мог.
- Комнаты пятая и шестая, - гнул я свою линию. - Интеллигенты
Мисюрины.
- Потап Инннокентьич и Галина Михайловна, - подхватил вошедший во вкус
Женька. - Находились в состоянии перманентной идеологической войны с
покойным.
Состояние вполне объяснимое - Мисюрины считали, что таким твердолобым
орденцам, как их сосед, место в зоопарке, невзирая на боевые заслуги, а
Кромер - что таких Мисюриных давно пора отправлять в Сибирь вагонами, как
при бывш.святом Иосифе. Конфликт не переходил на уровень рукоприкладства
только по причине преклонного возраста обеих сторон. Продукты, тем не
менее, и вторая комната, и пятая (в шестой Мисюрин держал свою редкую
библиотеку секулярной литературы, в том числе продемонстрированное им
уникальное собрание биографий Верховных магистров российского масонства)
хранили под замком, из опасения, что коварный враг одолжит у бабки Дарьи
тараканьего яду.
- И седьмая комната... пустует уже три года как, - закончил я.
Забавно - квартир в Москве хронически не хватает. Я сам таскаюсь на
работу через областные порталы аж из Подольска, восемь ворот до пересадки в
городскую портальную сеть. А тут пустует вполне еще жилая комната.
Прописанный в ней брат... то есть, простите, господин находился на данный
момент в местах отдаленных - шабашил, кажется, в Германии строителем.
Пикантность ситуации заключалась в том, что ни о его точном
местонахождении, ни о том, жив ли блудный жилец вообще, никто сведений не
имел, в том числе и домоуправление. А выселить его никак нельзя было,
поскольку квартплата от его имени приходила регулярно.
- И все! - с торжеством провозгласил Женька.
Можно, само собой, предположить, что в дом ночью проникли
злоумышленники, пристукнули ветерана и скрылись, ничего не взяв - в том
числе оставив ценные нимбы, которые на "черном рынке" можно толкнуть за
приличную сумму. Но не позволяет бритва Оккама. А так мы имеем классический
вариант "запертой комнаты". Убийца - кто-то из соседей Кромера. Кто?
Неясная мысль зашевелилась у меня под теменем.
- А ну-ка, - скомандовал я, - пойдем глянем на жертву.
Женька сморщился.
- Жмуриков не видал? - поинтересовался он.
- Видал-видал, - рассеянно отозвался я.
Место преступления - кухню коммуналки - отгородили от внешнего мира
символической желтой тесьмой, не дававшей рассеяться магоследам, буде такие
обнаружатся, но "корочки" давали нам способность пересекать ограждение. Я
присмотрелся к жалкому в смерти телу полугнома, и удовлетворенно хмыкнул.
- Теперь пошли в его комнату, - скомандовал я.
- На тебя что, зуд напал? - недоуменно полюбопытствовал Женька.
Я не ответил. Складывавшаяся у меня версия казалась настолько
логичной, что меня волновало только одно - не найду ли я противоречащих ей
улик. Потому их я и выискивал. Лучше это сделаю я, чем кто-то другой.
Мы с Женькой еще раз оглядели комнату. Просторная - пожалуй, в нее
поместилась бы вся моя малогабаритка. Старая-престарая мебель, потертые
покрывала... интересно, а жена у Олега Родольвовича была? Да, была; на
стене висит старинная симпатограмма - молодой, импозантный офицер и юная
некрасивая девушка с букетиком. Мне вдруг стало стыдно за то, что я так
грубо дотронулся до чужой судьбы. Так, что тут еще есть? Эфирник в углу на
тумбочке, огромный круглый стол в центре комнаты, побитая вазочка...
- Ты видишь? - спросил я у Женьки, закончив осмотр.
- Что?
- То, чего тут нет, - ответил я на манер пифии. - Пошли на кухню.
- Слушай, ты меня замотал! - возмутился Женька. - Это не квартира, а
дракошня какая-то, от кухни до сортира троллейбус пускать можно!
- Пошли-пошли, - кровожадно приказал я. - Сейчас ты будешь свидетелем
тому, как я с треском сяду в лужу.
- Тогда пойду, - согласился покладистый Женька.
Эксперт-патохилер мне попался на удивление трезвый. Обычно эти
сермяжные хароны пьют по-черному. Хотя если бы я постоянно имел дело с
трупами - сброшенной человеческой оболочкой, лишенной духа, разума и жизни,
изношенной, грязной, нелепой, - я бы тоже спился.
- Проверьте содержимое его желудка, - приказал я.
- Что? - Эксперт воззрился на меня взглядом бешеного кролика. - Ему
раскроили череп, на случай, если вы не заметили. И умер он от этого, будьте
покойны.
- Я знаю, - ответил я. - Проверяйте.
Патохилер покорно вздохнул и опустился рядом с телом на колени. Чтобы
сосредоточиться, он закрыл глаза, и протянул руки вперед, отчего поза его
приобрела гротескное сходство с позой целителя, налагающего руки на
больного.
Пальцы патохилера коснулись дряблого старческого живота, без
сопротивления прошли через кожу и зашарили где-то внутри.
- А вот какое у нас сердечко, - бубнил лекарь, - дрябленькое,
бляшковатое такое... ай, а аорта-то как каменная, снутре штукатуреная...
Рука его скользнула глубже, и лекарь замолк. Я невольно нагнулся к
нему.
- Интересно... - пробормотал он через минуту-другую. - Некоторое
количество... буры. Очень странно.
- Она вообще ядовитая? - поинтересовался я.
К стыду своему я плохо разбирался в бытовых ядах - как раз во время
этого курса у меня случился скоротечный роман, и зачет я сдавал на одних
молитвах. Как ни странно, сдал с первого раза: вытащил один из трех
выученных билетов.
- Вообще да, - ответил медик. - А в такой дозе - нет. Чтобы отравиться
бурой насмерть, нужно ее столько сожрать - не всякий желудок выдержит. А
тут и чайной ложки не было.
- Тогда понятно. - Я разогнулся. - Ну что, Жень, пошли к бабке?
- Ты умом двинулся? - тихонько взвыл мой коллега. - Тебе одного раза
мало было?
- Пошли, - Я попросту потащил его за собой, ухватив за рукав.
В комнате бабки Дарьи было душно. Мелкая пыль висела в воздухе,
сухостью опаляя горло. Сама хозяйка шуршала чем-то в углу, распространяя
белесые пыльные волны.
- Дарья Васильевна Феоктистова? - вопросил я, с трудом удерживаясь,
чтобы не расчихаться.
- Ась? - недружелюбно откликнулась бабка, с кряхтеньем разгибаясь.
- Вы обвиняетесь в убийстве Олега Родольвовича Кромера, - провозгласил
я. - Вы можете что-то сказать в свое оправдание?
Бабка Дарья уперла руки в боки и воззрилась на меня, как на очередного
шестиногого супостата.
- А чего он пруссаков разводил? - взвизгнула она.
Когда орущую и сквернословящую бабку упихали, наконец, на благочинский
ковер, Женька обернулся ко мне и голосом голодного волота потребовал:
- Колись!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг