- Земтерян погубило благополучие.
Я подумал, Итгол шутит, оказалось - нет.
- Именно благополучие,- подтвердил он.- Благополучие, которое стало
целью.
- А есть планеты, где развитие пошло иначе? - перебил я его, начиная
догадываться, отчего он говорил о Земтере, как посторонний.
Он немного помедлил, внимательно разглядывая меня, словно решал, можно
ли быть откровенным.
- Я не должен был говорить этого,- произнес он,- но... непредвиденные
обстоятельства обязывают меня открыть тебе тайну.
Я навострил уши.
- Пока ты разыскивал Эву, я рылся в хранилище. Кое-что мне удалось
выяснить... .
Пожалуй, стоило попасть в тюремный застенок ради того только, чтобы
услышать рассказ Итгола.
Прежде всего он объяснил мне, как я очутился на Земтере. Собственно,
начало истории я знал лучше Итгола - не в моих силах забыть про это. Горная
лавина надежно погребла меня и законсервировала. Раскопать снежный завал
моим друзьям не удалось - это была непосильная задача для пятерых. Страшно
представить, сколько они пережили тогда, с каким отчаянием разрывали снег,
как не хотели уходить из проклятого кара, не отыскав моих следов. Я так
часто думал о них, что мне начинало казаться, будто я был там среди них,
видел их лица... Если бы можно было избавить их от всего этого!
Они покинули снежный кар, когда кончились продукты.
Потом возвратились вновь и тоже напрасно. Наверное, сложили пирамиду
из камней, вытесали мое имя...
А много позднее, спустя тысячи лет, на том месте образовался ледник.
Из суетной и быстротечной жизни я попал в мерный извечный ритм
геологического процесса. Мое тело, впаянное в толщу льда, совершало
медленное движение вниз по горному отрогу.
Обнаружили меня случайно много веков спустя.
Насколько далеко к тому времени шагнула техника, я имел представление:
ведь планетоид Карст создан именно тогда. Не менее значительными были и
достижения медицины. Оживить замороженное тело-задача для врачей была хотя
и не из легких, но выполнимая. Однако приступить к операции немедленно не
решились. Трудность состояла не только в оживлении трупа. Ученые опасались,
выдержит ли подобное испытание моя психика, смогу ли я освоиться в новых,
совершенно незнакомых условиях. Нужно было привить мне навыки и опыт новых
поколений. И сделать это быстро.
Недавно изобретенный аппарат Ксифон, действие которого было основано
на использовании карбон-эффекта, мог передавать любую информацию буквально
в считанные часы. Оставалось только подобрать человека на роль информатора,
В чем заключается суть карбон-эффекта, Итгол не объяснил.
Вряд ли я бы и понял что-либо. Зато я на себе. испытал действие
аппарата, -при помощи которого записывались чувства, мысли и ощущения
одного человека и передавались другому.
Операцию намеревались провести в специальной лаборатории Карста. Туда
и доставили замороженное тело в хорошо знакомом мне оцинкованном
контейнере. Более всего психологй опасались, не подавит ли мою
индивидуальность личность информатора. Именно поэтому выбор пал на
мальчика, а не взрослого.
- Почему же в таком случае контейнер со мною попал на Земтер и
операцию сделали тридцать тысячелетий спустя? - нетерпеливо спросил я.
- Помешала Катастрофа.
- Да. Мальчишка беспрерывно вспоминал о какой-то Катастрофе.
- До того как человечество Земли объединилось, люди сумели накопить
огромное количество опасного оружия.
Один из подземных складов оказался позабытым. Какой-то маньяк, не
пожелавший примириться с объединением в единое государство, уничтожил
военную канцелярию своей страны. А про склад оружия знали немногие. Вся
документация была уничтожена. И вот спустя четыре века смертоносные запасы
взорвались.
ПАРОЛЬ
Закончить разговор нам не дали. В тюрьме происходила смена караулов.
Громыхали засовы, бряцало оружие, разносились чеканные шаги часовых.
Щелкнул дверной глазок кто-то внимательно оглядывал нашу камеру. Пара глаз,
прильнувших к щелке, долго смотрела на нас в упор, словно держала на
прицеле. Слышался невнятный шепот - начальники караула разговаривали между
собой. Мне хотелось расслышать их голоса, но это было невозможно:
переговаривались шепотом.
Внезапно тяжелая дверь растворилась с пронзительным тележным скрипом.
Нам велели подняться.
- Приказано развести в отдельные камеры,- счел нужным пояснить
начальник нового караула.
Теперь мы увидимся только перед самой казнью, если вообще увидимся.
- Ты непременно должен вспомнить пароль,- послышался Эвин голос, когда
конвоиры заталкивали меня в камеРy.
Воспоминания из прошлой жизни измучили меня. Мне хочется выть от
тоски, скрежетать зубами. Я сдерживаю себя лишь потому, что знаю - это не
поможет.
Вот и опять я лежу в темноте и во всех подробностях вспоминаю давний
случай.
Зимнее воскресное утро. С высоты деревянного крыльца у входа в
гастроном видна привокзальная улочка. На кольце с истошным скрипом
разворачивается трамвай, из тумана блекло глядится стеклянная стена новой
пристройки к зданию старого вокзала. Неоновые буквы потушены, их не
разглядеть, но я и так знаю-там написано: "Пригородные кассы". Солнце никак
не может пробиться сквозь морозную мглу. Ночью упала пороша. Пешеходы еще
не затоптали ее, колеса автомашин не прошоркали чистую белизну по всему
полотну дороги - лишь строгой колеёй выступили следы старого, грязно-серого
городского снега, укатанного до каменной твердости. У обочины тротуара,
наверно, со вчерашнего дня лежиг припорошенная сверху кучка именно такого
снега, содранного пешнею с тротуара. Снежные бруски на изломе напоминают
сланец. Гастроном недавно открылся, но завсегдатаи успели опохмелиться -
шумят возле крыльца. Издали из речного тумана принесся сиплый гудок
электрички. Поскрипывают шаги прохожих. Народу на улице не сказать чтобы
много, но движение не прекращается. Редко кто торопится к электричке -
большинство не спешит никуда. Воскресенье. Раньше, до того как здесь
проложили трамвайную линию, улица вовсе была окраинная, хотя и
привокзальная. Была она кособокая и кривая. Кривою она и теперь осталась, а
кособокость выправили экскаватором. Дома на одной стороне улицы стоят
вровень с проезжей частью, на другой вознесены над дорогой на три-четыре
метра. Крутой срез одет цементной стеной. Те, кто идет по той стороне,
смотрят в улицу словно с галерки.
Раньше улица была непроезжей: редкий шофер отчаивался завертывать на
эти ухабы - вся она была во власти пешеходов. И теперь старожилы по
закоренелой привычке не разбирали, где тротуар, где проезжая часть.
Словом, обычная тихая улочка в провинциальном городишке. Самая что ни
на есть идиллическая картина: по-воскресному праздничный люд бредет кто
куда по своим обывательским делам.
И вдруг чей-то заполошно азартный возглас:
- Заяц!
Мгновенное оживление судорогой прокатилось по улице.
И верно: ошалевший косой прыгает вдоль трамвайных путей, своими
хитрыми петлистыми скачками мечется в узком овраге улицы на виду у людей,
как на цирковой арене. Вся его заячья премудрость - путать следы - ни к
чему. Но косой упорно петляет. Должно быть, кто-то поймал его в лесу и
привез на электричке, а на вокзале заяц удрал. На его счастье, в этот
момент нет ни трамвая, ни бродячих собак. Только едва ли зайцу легче от
этого - каждый прохожий, завидя пушистый комок, скачущий по улице,
превращался в охотника. Крики и свист подстегивают затравленного зверька:
он еще усерднее выделывает свои замысловатые петли.
Трое парней перегородили улицу. Заяц оказался проворнее их -
прошмыгнул между ногами у одного раззявы. Вдогонку парень запустил в зайца
собственной ушанкой. Легкого удара было достаточно, чтобы сбить косого с
ног. Парень плашмя рухнул на него сверху, но в руках - одна ушанка. Заяц и
на этот раз был шустрее.
Свист и улюлюканье слышались уже вдалеке наверху улицы.
Я так и ке узнал о судьбе зайца. Удалось ли ему достичь загородной
рощи или он стал чьей-нибудь добычей?
Чувствами, обостренными ожиданием предстоящей казни, я особенно ясно
представил сейчас ужас, который должен был испытыьать несчастный зверек.
...Во сне я был одновременно и зайцем и охотником. Я затаился в
кустах. Бежать некуда - роща окружена городскими улицами, они переполнены
праздными людьми. Каждый из них, стоит мне появиться, станет безжалостным
охотником. Больше всего я боюсь, что меня выдадут уши,- они, конечно,
торчат над снеговой папахой. Хорошо бы ввести моду: подрезать зайцам уши,
как догам. Тогда бы они не выдали меня. Я - охотник - давно уже выследил
зайца и про себя посмеиваюсь над его наивностью: выбрал место, где
спрятаться!
Заяц тоже знает, что обречен,- готовится к последнему, отчаянному
прыжку. Но руки охотника уже готовы схватить зайца. Куда ему деться с
такими длинными ушами?
Моя рука вот-вот ощутит теплую мякоть заячьих ушей.
- Не смей этого делать! - произнес знакомый голос, сразу никак не могу
вспомнить чей.
* * *
Проснулся оттого, что сам шептал: "Не смей этого делать!" Чем-то эта
фраза поразила, будто меня внезапно окатили ушатом холодной воды. Даже и
наяву мысленно слышу тот же поразительно знакомый голос: "Не смей этого
делать!"
Так ведь точно эта же фраза, произнесенная тем же голосом, который
приснился мне, мелькнула в сознании у мальчишки, когда он с проволочным
колпаком на голове сидел у камина!
Тогда я не обратил на нее внимания. Изо всех сил пытаюсь вспомнить, к
чему относились эти слова. Интонации голоса Виктора были беспрекословными,
запрет категорическим: "Не смей этого делать!"
Что же замышлял мальчишка? Я был убежден: нужно во что бы то ни стало
вспомнить все самые закоулочные мысли мальчишки, которые промелькивали у
него за эти четыре часа - от этого будет зависеть наша судьба. Сейчас я
твердо знал; угрызения совести, которые мучали меня, были не моими -
мальчишкиными. Где-то на самом дне подсознания я знал, что замышлял сделать
мальчишка, ксифонная запись передала в мой мозг не только информацию о том,
что совершал он и о чем думал в эти четыре часа, но и самые потаенные его
намерения.
"Меня пожалел один толь-ко мальчик".
Бестелесные интонации машинного голоса четко воспроизвелись в памяти.
Бог мой! Я ведь уже тогда почти догадался обо всем.
"Не смей этого делать!"
Лицо Виктора словно вытесано резцом. Продольные морщины, рассекавшие
его щеки, углубились и одеревенели. Оя повернулся спиной к затопленному
камину - из-за черной тени высокий лоб кажется вытесанным из базальта.
"Она останется одна. Совсем одна!"
Эти слова произнес я - мальчишка. Я о чем-то прошу, даже умоляю
Виктора.
"Она всего лишь машина - она не может страдать от одиночества".
"Дядя Виктор, - настаиваю я, - Вы же сами говорили:
"Никому до конца не известно, что она может".
"Да. И поэтому нельзя вводить в нее лишнюю информацию - только то, что
требуется для обслуживания планетоида. Еcли бы... если бы ничего этого не
произошло, ты бы сам стал мантенераиком. Поэтому я и доверил тебе пароль.
Один только ты знаешь пароль. Ты и я".
Дальнейшее как обрезало. Вспышкой памяти осветило только кусочек сцены
- разговор мальчишки с Виктором.
Пароль. Снова пароль. О каком пароле он говорил? Почему Эва знает, что
должен быть какой-то пароль?
Еще немного, и я свихнусь.
От сумасшествия меня спасли тюремщики.
Я снова увидел Итгола и Эву. Нас вывели в тесный Двор. Стража в своих
огненных одеждах выстроилась на плацу, вдоль стены и высокого забора из
зубчатых палей. Не видно, чтобы где-то лежали дрова, приготовленные для
костров. В каменном здании тюрьмы на высоте второго этажа странная галерея:
изящные мраморные колонны удерживают сводчатоe перекрытие, они кажутся
легкомысленными и неуместными в колодезной тесноте тюремного двора.
По винтовой лестнице, вырубленной в каменной стене, нас провели
наверх, и мы очутились в той самой галерее, которую видели снизу. Мрачное и
легкомысленное уживалось здесь в тесном соседстве: причудливые узоры
паркетного пола, яркий орнамент на потолке, ажурная стройность точеных
колонн и смотровые щели-бойницы, пробитые сквозь трехметровую стену. В них
можно видеть небольшую площадь перед тюремным фасадом. Крепкий миндальный
запах защекотал ноздри - повеяло теплотою из темной ниши. Послышались
знакомые шаги - в пещерной черноте потайного хода огненно вспыхнула
кардинальская мантия.
Лицо Персия застыло в улыбке. Улыбка на его лицо держалась слишком
долго, и от этого оно выглядело неживым.
Откуда-то прикатили высоченное кресло-трон. Кардинал взобрался на
сидение. Кресло развернули так, что лицо Персия пришлось вровень с
бойницей. Он долго приглядывался к чему-то происходящему на площади. По его
знаку приволокли еще три кресла. Эти были много проще кардинальского. Нас
троих насильно усадили на них и придвинули к смотровым щелям.
Всей площади мне не видно - только небольшую часть. Колышущаяся толпа:
головы, жадно сверкающие глаза и целый лес ушей. Словом, картина уже
знакомая - площадь та самая, где мы однажды побывали. Выходит, я ошибся:
здание, куда нас заточили, не просто тюрьма, а одновременно и дворец.
Балкона на-его фасаде сейчас не видно, но по тому, как вела себя толпа, я
догадался - церемония началась. Стало быть, вчерашний штурм фильсов
отразили успешно: иначе было бы не до торжественных спектаклей.
Опять, как вчера, на помост вбежала девочка, похожая на игривого
котенка. Звонким голоском потребовала нашей смертной казни. Оказалось, что
мы, гнусные обманщики, подкупленные фильсами, утверждаем, будто прибыли из
другого мира. В городе распространились лживые слухи, что мы не похожи на
остальных людей - у нас нет хвостов. В том, что слухи эти лживые, жители
Герона удостоверятся сейчас.
В словах девочки была такая убежденность, что я невольно пощупал, не
вырос ли у меня за эти сутки хвост. Я посмотрел на кардинала: что за шутки?
Как они намереваются убедить толпу, что у нас есть хвосты? К Эвиному
комбинезону даже нахвостник не пришили. Персии, должно быть, почувствовал
взгляд, повернулся в мою сторону. Недобрая улыбка плотно свела его тонкие
губы.
На площади своим чередом продолжалась церемония.
Наблюдая в бойницу за происходящим, я совсем позабыл о роли,
отведенной нам. Интересно, скоро ли появятся стражники, чтобы вести нас к
месту казни. Только сейчас я заметил, что приготовлены вовсе не костры, а
виселицы. На перекладине болтались три веревочные петли.
Это решение было и вовсе непонятно. Нас хотели сжечь, чтобы ни одна
живая душа не могла увидеть нашу куцость.
Толпа затихла. Стал отчетливо слышен голос сусла, читающего с бумаги:
- Сейчас будет оглашено последнее слово обвиняемых. Они полностью
осознали свою вину и чистосердечно раскаялись в преступлениях, совершенных
против Герона и верхнего пандуса. Вы услышите подлинные слова, йоторые
главарь шайки произнес на состоявшемся вчера судебном разбирательстве дела
куцых. Итак, внимание: "На следствии я без утайки признался в совершенных
мною злодеяниях. Мой обвинитель справедливо назвал нас предателями и
изменниками, людьми, лишенными стыда и совести, готовыми служить кому
угодно - была бы хорошей плата. Мне нечего добавить к речи обвинителя. Я не
прошу о снисхождении: такие, как я, недостойны взывать к милосердию. Да, мы
продались фильсам и распускали слух, будто бы мы явились из другого мира, а
в доказательство утверждали, что у нас якобы нет хвостов. Это гнусная ложь.
Я полностью признаю справедливость сурового приговора".
Ну это уж они явно хватили через край - даже последнее слово составили
вместо меня. Поскорее очутиться у виселицы - уж как-нибудь да сумею
показать толпе, что хвоста у меня в самом деле нету.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг