"Где же я слышал это имя?"
- Сегодня состоится казнь, - торжественно произнес он. Боже мой! Так
ведь это же тот самый человек, которого собирались казнить на площади.
- Еще не известно, состоится ли казнь" - поспешил я обрадовать
несчастного. - В город ворвались фильсы. Может, они освободят вас.
- Не безразлично разве, от чьей руки принять смерть, возразил
он.-Истина одинаково противна и тем и другим. Фильсы тоже не замедлят
расправиться с ученым. - Он немного помолчал.
- Смерть не страшит меня, я давно свыкся с мыслью о ней. Нужно
сохранить главное - мысль. Она здесь. - Он сунул мне в руки бумажный
свиток. - Последнее. Это я написал в тюрьме.
- За что вас преследуют?
- За что преследуют? - спросил он в свою очередь, я сам же ответил: -
За мысли. За собственные мысли. Спорить с ним у меня не было настроения.
- Ничего не преследуется более жестоко, чем инаковерие. Ересь! У нее
одно оружие - доводы разума, против нее - кандалы, тюрьма, смертная казнь.
Он походил на одержимого.
- В чем же заключается ваша ересь? - поинтересовался я.
- Разве вы не слышали? Меня так давно и усердно преследуют, что мое
учение невольно распространилось во всех уголках Герона.
- В Героне мы впервые. - Так вы фильсы?
- Нет, не фильсы.
- Кто же тогда? - Он явно не певерил мне. - Можете не скрывать. Для
меня что фильсы, что суслы.
- И все же мы не фильсы. - Не знаю, почему я настаивал на своем: не
все ли равно за кого он нас примет.
- Но кроме фильсов и Суслов никого нет. Был, правда, слух, будто в
запретных стенах объявились неизвестные.
Я охoтно поверил бы этому, если бы в словах тех, кто распространял
слухи, не содержалось явной лжи. Утверждали, будто те неизвестные
совершенно куцые.
- Почему бы им не быть куцыми?
Собственно говоря, ни спорить с ним, ни возражать ему у меня не было
желания. Больше всего мне хотелось б и окунуться в горячую ванну, а потом -
в постель. Наши дурацкие приключения опостылели мне. Иаденно сейчас, в
тюремном застенке, сидя на несвежей соломенной подстилке, я больше чем
когда-либо был убежден, что ничего этого на самом деле не было: ни Земтера,
ни Карста, ни средневекового города, ни тюрьмы, ни нахальных крыс,
шмыгающих в темноте по ногам, ни полоумного еретика Гильда просто-напросто
у меня расшатались нервы, мне грезится несуразица, и не следует
воспринимать происходящее всерьез, иначе я свихнусь раньше, чем пробужусь.
Эта мысль утешила меня, на время я примирился с кошмарной обстановкой и
прислушался к неистовому бормотанию Гильда.
Большой оригинальностью его мировоззрение не отличалось. Первопричиной
сотворения мира он признавал движение глубинных вод в Вечном камне. Воды
растворили податливую породу, образовали огромную полость, она и есть
вселенная. Из смещения воды и света возникли первичные животворные
соединения. Позднее они произвели все сущее - растения и животных, которые
постепенно расселились по всей полости.
От животных произошел человек. Главную роль в эволюции сыграл хвост.
Вначале животные научились с помощью хвоста захватывать предметы - камни,
палки, пользоваться ими как оружием. Хвост-развился, сделался длинным,
сильным и подвижным. На него стали опираться. Это позволило первочеловеку
научиться ходить на задних конечностях - руки освободились для работы. В
дальнейшем увеличился и усовершенствовался мозг. Так что без хвоста не
могло быть и речи о появлении человека. Хвост помог ему встать на ноги в
буквальном и переносном смысле.
- Эти убеждения и привели вас на эшафот?
- Нет, не они. Правда, до ведавнего времени люди, думающие так,
считались еретиками - их преследовали. Нынче эта теория стала признанной.
Около десяти лет назад к власти пришли новые силы. Прежняя система
управления называлась фаворией - власть передавалась по наследству от отца
к сыну. Нынче страной управляет пандус выборный орган. Прежде считалось,
что фавор и его свита - суслы по-cвоему происхождению, особенные,
избранные, их удел - править, а жребий остальных - покоряться и служить. Им
не выгодно было признать учение, которое доказывало одинаковое
происхождение всех. В искоренении eреси они были свирепы и жестоки.
Вначале пандус взялся насаждать новое учение.
По законодательству приверженцы старых взглядов еще я сейчас считаются
взговми. Многим пришлось бежать к фильсам, там до сих пор власть держится в
руках фаворов.
Но очень скоро cуcлы, избираемые в иандус, полюбили свое
исключительное положение. Им уже не хотелось добровольно отстраняться от
власти. Необходимо было найти способ доказать свое исключительное право
оставаться членами пандуса. Такую возможность отыскали в новом учении.
Поскольку главным в становлении человека был хвост, следовательно, те, у
кого эта часть тела выделяется, заслуживают особого почета-они и есть
наиболее достойные.
И теперь стало признанным, что обладатель самого тяжелого и толстого
хвоста - особа несомненно исключительных способностей.
- Разве можно признать наукой такую ерунду?
- Нет, конечно!
Гильд открыто издевался над подобными утверждениями. Однако за одно
это его не решились упрятать в темницу; очень уж весомы были заслуги
Тильда, его авторитет признавался всеми.
На свою беду он высказал новую гипотезу: "Пустота в каменном массиве,
которую заселяют суслы и фильсы, не единственная. Должны существовать
другие полости. В них тоже может возникнуть жизнь, могут появиться разумные
существа, которые создадут свои государства и науки".
Это было уже настоящее кощунство. Каждый властитель жаждет быть
могущеетвенаым и единственным, а не одним из множества.
На Гильда ополчилась. До ареста сразу ве дошло. Вначале пытались
добиться, чтобы Гильд отказался от своих взглядов, признал их ошибочными.
Велись открытые диспуты. Но давным-давно известно, что на диспутах чаще
вcero побеждает вольномыслие. Тогда Гильда и его сторонников начали
преследовать, а учение назвали ересью.
Несколько дней назад фильсы объявила войну суслам.
Инквизиции это было на руку: под шумок легче расправиться с еретиками.
Гильда и его сторонников назвали тайными агентами фильсов.
Мы - Эва, Итгол и я - появились среди Суслов в самый драматический
момент. Готовилась казнь основоположника нового учения. Если бы она
состоялась, Гильду было бы обеспечено бессмертие - ничто не способствует
популярности еретиков сильнее, чем преследования.
Гильд допытывался, разделяю ли я его взгляды. Я сказал: разделяю. Не
все ли равно было, что я отвечу. Гилъда я считал неудачным творением
собственного сна. Этот обросший волосами фанатик гордился своим
вольнодумием и верил в правоту сочиненной им гипотезы, как средневековый
алхимик в чудотворную силу философского камня. Хотелось одного - чтобы сон
поскорее закончился. Меня перестала занимать даже собственная судьба:
сумеем ли мы благополучно выбраться из подземелья.
Опять загремел засов, заскрипели шарниры каменного люка. Гильд
мгновенно уполз в свою одиночку.
- Эй, еретики! - окликнул нас сверху насмешливый веселый голос. - Есть
хотите?
Я промолчал: решил, что это подвох.
Опустилась веревка. Корзины на ней не было привязано. Стражник сам
съехал вниз. В руках у него была плетеная кошелка с продуктами. Он
спускался без помощи рук, держась за веревку хвостом.
В кошелке была царская еда; поросячьи окорока, превосходный сыр,
вино...
Он отдал нам плетуху, уселся на Корточки и наблюдал, как мы
расправляемся с пищей. Мне почудилось, что он смотрит на яства голодными
глазами.
- Нашлись благодетели, - насмешливо сказал он. - Каких бы преступников
ни бросили в тюрьму, всегда находятся сочувствующие. Кто-то передал. _
Видно, человек с деньгами... Чтобы подкупить всех, начиная от старшего
смотрителя до смирённого охранника, - он склонил свои уши, давая понять,
что смиренный охранник он и есть, нужны ой-ей какие деньги!
- Поешьте с нами, - предложил я,
- Не откажусь. - Он выбрал самый большой окорок, отхватил ломоть сыра
с ладонь толщиной и налил вина в кружку, которую запасливо прихватил с
собой.
Сусл ел так, что его чавканье наполнило всю камеру. Привлеченные
запахом, крысы вовсе обнаглели: сновали между ног, подбирая оброненные
крошки и куски. Ночью эти твари, пожалуй, и нас сожрут.
Едва ли тюремщик мог знать, что нас ожидает, долго ли думают держать в
заточении, но я все же попытался выведать у него хоть что-нибудь.
Хорошим воспитанием наш сторож не мог похвастаться.
Ел вместе с нами, к тому же нашу пищу, а сказать норовил одни гадости:
- Вас казнят на рассвете. Всех троих вздернут на одной перекладине: не
бог знает какие персоны, чтобы каждому виселицу строить.
Он испытывал подлинное наслаждение, сообщая эту весть. Внимательно
перекидывал взгляд с моего лица на лица Итгола и Эвы. Тюремщик явно остался
недоволен нами: известие о скорой казни никого не повергло в ужас.
- Вначале каждому на шею накинут петлю-веревка холодная, сырая...
Б-рр! - Он, должно быть, решил помучить нас подробностями, чтобы все-таки
насладиться нашим страхом. - А когда скамейку вышибут из-под ног -
задрыгаетесь, будете стараться хвостом развязывать петлю. Нет ничего
забавнее, как смотреть на эти напрасные попытки. Я люблю занять местечко
поближе, чтобы не пропустить ничего.
"Да. И не повезло же тебе на этот раз, - подумал я. Никто из нас не
будет пытаться развязать петлю хвостом".
Он заметил мою ухмылку и вовсе озадачился. Долго молчал.
- Дурак же я,-он хвостом легонько хлестнул себя по ушам, видимо, жест
означал то же самое, что для нас хлопнуть себя рукой по лбу. - Да вы просто
оцепенели от страха, боитесь пошевелиться, чтобы не перепачкать штаны.
Эта мысль удовлетворила его - он стал посматривать на нас с явным
расположением. Не так уж много развлечений давала ему служба в тюрьме.
Единственное-поизмываться над приговоренными да немного почесать языком.
Скоро он разговорился, стал сетовать на скудное жалование - денег не
хватало прокормить семью. Приходилось заниматься домашним хозяйством,
держать свиней, кур, садить огород... На все нужно время. То ли дело
прежде, когда был помоложе, не был обременен семьей и зарабатывал больше -
служил в особой канцелярии хвостом.
- Хвостом? - переспросил я, проникаясь сочувствием к этому бедолаге,
наплодившему семью, которую нечем прокормить.
- Хвостом, - с гордостью повторил он. - Официально "соглядатай по
особым делам". "Мы же сами между собой именовали себя хвостами. Не каждый
способен служить хвостом. Прежде чем попасть в специальную школу, сколько
нужно выдержать испытаний... Приятные воспоминания одухотворили его. Он с
величайшим удовольствием вспоминал про свою прошлую службу.
Наш тюремщик в прошлом служил при сыскной канцелярии. Слежку
устанавливали за опасными преступниками, точнее за теми, в ком подозревали
возможных преступников. Чаще всего ими оказывались люди весьма уважаемые.
Шпикам требовалось выслеживать, где бывают, когда, с кем встречаются,
о чем беседуют, что замышляют... Не всякий способен часами и сутками
держать след. Нужно уметь все замечать, не упускать из внимания ни одной
мелочи. Составлять подробный отчет. Хвост должен постоянно быть готовым к
любым неожиданностям. Почему-то в народе хвосты не пользовались уважением.
А те, за кем приходилось вести слежку, так в вовсе считали долгом презирать
несчастных шпиков. А если разобраться, не их ли стараниями удерживается
образцовый порядок? Да только кто это оценит?! Особенно неприятен нашему
тюремщику был один человек. Целый год пришлось вести слежку за окаянным.
Чертов книжник давно был предан анафеме, но никак не удавалось сцапать его
на деле. Хитрющий был-не зря, видно, в ученом сословии значился. Шпик
изучил привычки своего подопечного, начал даже симпатизировать ему. Тот, в
свою очередь, свыкся, что за ним постоянно волочится хвост. Могли бы даже
сблизиться и подружиться на этой почве. Так куда там, нос воротит,
- Однажды у книжника собрались гости - тоже всякий ученый сброд,-будто
бы на пирушку. Я, конечно, к двери прилип. Да без толку-ни слова не
разобрать. Хоть ревом реви. Назавтра отчитываться нужно. С досады дрeмать
начал. Клюнул носом раз, другой - и в дверь лбом.
А хозяин, с кем-то из гостей в прихожей беседу вел. Курили. Книжник в
руках пепельницу держал, чтобы гостю было куда пепел стряхивать. Услышал,
как я стукнулся, открыл дверь. Посмотрел на меня этак свысока, будто бы на
козявку. "А-а, это вы". И вытряхнул все свои заплеванные окурки в лицо мне.
И дверь захлопнул перед носом. А ведь, можно сказать, культурный человек!"
- Тяжелая служба, - посочувствовал я.
- Недолго он увиливал - скоро влопался голубчик. Вздернули миленького.
- Поднимайтесь! Живо! Живо!
В люк спустили шаткую лесенку.
- На допрос, - шепотом оповестил нас давешний гость. После своей
исповеди он проникся к нам симпатией.-Будут пытать,-не удержался он от
соблазна доставить нам удовольствие.
Стиснутые наручниками запястья одеревенели. Боль, правда, немного
притупилась, не была острой.
Нас вели полутемным коридором, всего два факела освещали его. Каменный
свод нависал над головою - невольно хотелось пригнуться, хотя можно было
идти в рост.
Долго продержали в камере, освещенной единственным факелом. Конвоиры
остались за дверью. С нами был все тот же тюремщик. Он сел на складной
стул. Для заключенных у каменной стены поставлена массивная скамья - на ней
расположились мы. Присмотревшись, я увидел еще одну дверь и над ней
крохотное оконце, заткнутое войлоком.
Принесли четыре факела, колеблющееся влвмя озарило углы. Наш
сопровождающий кидал внимательные взгляды на стены. Настолько внимательные,
что я тоже заинтересовался: чтo там находит интересного?
Вначале ничего особеияаго не заметил. Камень как камень - серый,
распиленный на прямоугольные блоки. Кладка сухая, без раствора, блок к
блоку подогнав без зазоринки. Вдоль швов камень от времени чуточку
выкрошился, местами образовались глубокие щели. Разрушению стен
способствовала сырость. Повсюду были мокрые разводы.
Одно из пятен вдруг сделалось багровым, потом пурпурным. По стенам
засочились кровяные потеки. Мне стало не по себе: только что я видел серый
камень - и вдруг кровь!
Тюремщик впился в мое лицо. Бели бы он не выдал так явно своего
любопытства, я, возможно, долго бы еще мучился над загадкой кровоточащих
стен. Теперь сообразил: камера, где мы находились, предварительная перед
пытошной. Здесь начиналась подготовка к пытке. Таинственно кровоточащие
стены должны внушать страх, держать человека в напряжении. А добиться
эффекта не так уж сложно: камни покрыты каким-нибудь красителем. Когда
воздух разогрелся от факелов, началась химическая реакция.
Моя усмешка привела тюремщика в недоумение, но в запасе у него имелось
еще одно средство поистязать нас.
Из оконца над дверью в пытешнуго тюремщик убрал войлочную
затычку-тотчас стали слышны голоса. Допрос только начался. Возможно, там
ждали сигнала, когда тюремщик откроет слуховую отдушину.
- Имя?
- Вам известно мое имя. - Голос был знакомый - допрашивали Гильда.
- Молчать! Отвечать на вопросы!
Гильд вскрикнул от бoли. На лице нашего мучителя отразилось
удовлетворение, словно ему посулили лакомствo.
- Гильд, родом из Героаа.
- Так и отвечать.
Тюремщик удовлетворенно кивнул и посмотрел на меня.
- Признаешь себя виновным в распространении крамолы?
- Я - ученый.
- Это не ответ.
- Ученые занимаются поисками истины. Истина не может быть крамольной -
она истина.
- Сколько тебе платят фильсы за распространение ереси?
- Я не служу у вас.
- Как понимать эти слова?
- Подкупить можно только тех, кто служит вам.
- Дерзить вздумал. Ожги его!
Гильд пронзительно вскрикнул-на этот раз у меня пробежали мурашки:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг