не на продукт рекламы, не как на куклу, которая обучена соблазнять мужчин и
лишь в этом одном видит свое назначение.
- Вы как-то странно глядите на меня, - сказала она.
- Сегодня вы не похожи на себя.
- Правда? Мне самой кажется, я становлюсь другой, меняюсь.
- По-моему, к лучшему. Жаль только...
Он хотел сказать: жаль только, что для этого потребовалось столь много
пережить и что другая, обыкновенная Плова, возможности которой лишь
приоткрылись, навсегда будет похоронена на дне автомобильного кладбища. А
если бы такие, как она и Калий, становились мыслящими людьми наверху...
- Да, да, - тотчас согласилась Плова. - Наверху мы не испытывали
настоящих чувств, жили в каком-то кисельном тумане, ни о чем не
задумываясь. Как мне противно вспоминать теперь. Этот Калий... У него на
уме одни животные штучки. И все они там такие же, не лучше. У них и
глаза... Наглые! Все хотят от меня только одного. Я и стала такой, как они
хотели. Что еще оставалось? Попробуй не стать-заставят. Да там, наверху,
иначе и не выживешь.
Я слышала, что есть чудаки, живут и думают по-другому, но не верила -
считала: притворяются, не могут жить, как все, вот и придумали... Да я-то
сама там наверху их в глаза не видела. А тут сразу вы и... Брил.
Ивоун думал: она назовет Сколта или Дьелу, но для нее непохожим на
других стал чудак-изобретатель.
-Oн смотрит на меня так... На меня никто так не смотрел еще. Сначала
было смешно. Он, как ребенок, ничего не замечает. Я боюсь: Калий все
выложит ему. И Брил поверит. Как не поверить, если все правда. Да только на
самом-то деле я ведь не такая! Не хочу оставаться такой. Что мне делать?
- Калий не расскажет,-утешил ее Ивоун.-Он и сам теперь изменился.
- Он?-В глазах Пловы вспыхнули злые искры.- Горбатого могила исправит.
"Мы и так в могиле",- подумал Ивоун.
Перемена, происшедшая с Пловой, отчего-то больше всего поразила его.
* * *
Даже и безгрешному изобретателю Брилу нашлось, в чем покаяться. Верно,
будь Ивоун священником, он с легким сердцем отпустил бы ему этот грех.
Брил так же не поленился взобраться чуть ли не на самый верх. Он
смешно, неуклюже шагал по витой лестнице, ступая сразу через две, а то и
три ступени. Идти таким манером неудобно: каждый раз приходилось ставить
ногу на скошенную часть ступени. По своему обыкновению, Брил был погружен в
себя, что-то бормотал и едва не позабыл, зачем шел, чуть было не
разминувшись с Ивоуном, который нарочно прижался к стене, чтобы пропустить
изобретателя. Ивоун только про себя подивился: "Что ему понадобилось
наверху?"
- О! Кажется, я вас и искал,- сразу сознался Брил.- Вот только убей
меня на месте, не помню зачем. Ну да это после, само вспомнится,-заговорил
он с живостью.-Вы знаете, я, кажется, понял, почему они строили такие узкие
витые лестницы - на них легче обороняться малыми силами. Вот смотрите...
Он, раскорячив свои сильные ноги, встал в позу, в какую, по его
мнению, должен становиться воин.
- Здесь у меня щит,- показал, он на свою левую руку,- а здесь меч.
Сколько бы ни напирало снизу, хоть целое войско - сражаться можно только
один на один. И у того, кто наверху,- преимущество. Вот встаньте против
меня, не так, не так,-поправил он Ивоуна.-Левую руку вперед - в ней щит.
Теперь попробуйте достать меня мечом - он у вас в правой руке.
В самом деле не просто. Пусть осаждает целая орда, сражаться будет
лишь один - передний. Остальные ничем ему не помогут, будут только мешать.
- Вспомнил,- обрадовался Брил.- Я искал вас вовсе не за этим. Мне
хотелось поговорить...
Они оба спускались теперь вниз. Брил чуть приотстал, Ивоун все время
слышал его дыхание у себя над головой. Непослушные ноги изобретателя никак
не хотели ступать на каждую ступеньку, подчиняться скосу лестничного витка,
он норовил перешагивать через три и постоянно оступался, раскидывал в
стороны руки, хватался за шершавые окаты каменной стены.
"Если этот верзила упадет, он задавит меня",- подумал Ивоун.
Однако Брил, хоть и оступался поминутно, все же ухитрялся держаться на
ногах. Слышно было только, как его здоровенные ладони то и дело хлопали по
камню. Другой на его месте все время чертыхался бы, но Брил точно ничего не
замечал, будто так и нужно было идти по этой лестнице. Ивоун на всякий
случай соблюдал осторожность, каждый раз готовый принять на свои плечи
тяжесть чужого тела, если Брил все же не устоит. Они благополучно миновали
четыре лестничных витка, близко, внизу под ними, забрезжил свет, попадающий
в колодец сквозь щель очередной бойницы. Через нее же снаружи приносились
крики стрижей, чем-то сильно обеспокоенных. Пахнуло свежим воздухом, сильно
сдобренным птичьим пометом. Стрижиными гнездами были облеплены все
амбразуры.
Беспрерывный грохот автомобильного кладбища проникал сюда приглушенно.
Да слух к нему давно уже привык. Вдруг Ивоуну почудилось кошачье мяуканье.
Когда они поравнялись с бойницей, у него не осталось сомнений - он слышит
крик кошки. Однако увидеть в узкую щель ему ничего не удалось.
"Откуда взялась кошка?"
Вопрос этот настолько озадачил Ивоуна, что на время он совсем позабыл
про идущего позади Брила. Поэтому первые слова, произнесенные
изобретателем, прозвучали для него неожиданно.
- Меня почему-то все считают простаком. Я привык к этому еще со школы.
Говорят, я непрактичен и совсем ничего не смыслю в быту. Я ни на кого
никогда не обижался-пусть думают, как нравится. Только ведь я вовсе не
такой наивный, как полагают. Мне просто неинтересно вникать в мелочи, а
замечать я все замечаю.
Ивоун слушал, совсем еще не догадываясь, к чему клонит Брил, что
означает это признание. Честно говоря, он и сам считал Брила человеком со
странностями, чудаком, не от мира сего, и сейчас ему тем более странно было
слышать из уст изобретателя слова, полные здравого смысла.
- Вы ведь и сами так думаете,- продолжал Брил, Ивоун даже вздрогнул и
едва не оступился, услышав это.
- Признаюсь; да,-сказал он в полной растерянности.
- А ведь и вас тоже считают чудаком.
- Я это знаю.
- Вот видите. - Ивоун усмехнулся.
"Интересно, как много людей считали меня чудаком, а может быть, и
похуже-ненормальным?"-подумал он и невольно рассмеялся.
Брил понимающе улыбнулся и повторил:
- Вот видите.
"Оказалось, что мы способны понимать друг друга без слов".
Да при этом еще получалось, что Брил был проницательней Ивоуна: он
первый открыл родство их душ. Ивоуну ничего подобного не приходило в
голову.
- Она считает, что я совсем ничего не смыслю, ни о чем не догадываюсь,
не подозреваю даже, какие у нее отношения с Калием. Она опекает меня, как
младенца.Брил произносил эти слова как-то по-особому глухо и точно про
себя.-Ничего не могу поделать с собой. Она так искренне хочет мне добра.
Как жаль, что на самом деле я, вовсе не такой, каким она считает меня. Она
думает, что обманывает меня, а мне так хочется быть обманутым.
"Так это обычно и начинается,- подумал Ивоун.- Но только другие не
признаются, что хотят быть обманутыми".
- А ведь на самом деле никакого обмана пет,- уже вслух продолжал он
свою мысль.- Она любит вас.
- Вы хотите утешить меня.
- Должна же она была когда-то полюбить по-настоящему. Наверху этого,
может быть, и не произошло бы.
- Послушайте,-Брил остановился ступени на три выше Ивоуна, так что в
лестничном полумраке вовсе не видно было его лица, оно терялось в
потемках.- Кажется, кошка?
- Я тоже слышал, но думал - показалось.
- Слушайте.
На этот раз, и верно, кошачий призывный крик раздался совсем близко, у
них над головами. Оба повернули назад. Сверху, из-за поворота, вновь
брызнул рассеянный свет. В оконце амбразуры сидела черная кошка. Видно, и
она тоже услышала людские голоса и захотела дать им о себе знать. Когда
Брил протянул к ней руки, она вначале фыркнула и ощетинилась, но сразу же и
смирилась. Похоже, что она давно уже бродяжничала в покинутом городе и
стосковалась хоть по чьей-нибудь ласке. Брил погладил ее, и кошка без
сопротивления далась ему в руки,
Они продолжали спускаться вниз втроем. Теперь Брил шагал, не пропуская
ступенек, и ни разу не оступился. Оказывается, когда нужно, он может быть
внимательным и способен вести себя как всякий нормальный человек. Кошка
притихла на руках у Брила и начала даже мурлыкать. Долгий спуск по лестнице
не пугал ее. К давешнему разговору они больше не возвращались. Да,
собственно, и что еще можно было сказать? Просто Брилу необходимо было
признаться в своем чувстве.
Глава десятая
Утром в южную стену храма врезался первый автомобиль. Глухой удар
потряс основание собора, гулом отозвался в высоте свода. Все притихли в
ожидании. Хорошо было слышно, как, лязгая и громыхая, в храмовую ограду
залетали другие автомобили. Подножие автомобильной горы приблизилось
вплотную к основанию собора. Пройдет всего несколько дней, и падающие
автомобили достигнут нижних окон.
Но случилось это даже много раньше. Должно быть, из автомобильного
багажника вылетело запасное колесо. Оно угадало в верхушку каменного столба
ограды, отскочило на высоту второго яруса, врезалось в витраж и засело в
оконном переплете Произошло это ранним утром. Все повыскакивали из своих
келий. Оконный переплет был разворочен, цветные осколки стекол усыпали пол.
Их было так много, точно пострадало не одно окно, а сразу все витражи.
Дикое зрелище предстало взгляду: между остатками витража с изображением
евангельской сцены грубо и непроницаемо чернел обод автомобильного колеса.
Ходить близ южной стены стало опасно.
Добрых полтора часа потребовалось Ивоуну, чтобы взобраться на второй
ярус южного крыла. Вид, открывавшийся отсюда, был ужасным: автомобильная
гора вовсе заслонила горизонт. Вершина ее намного возвышалась над собором.
Склон горы крутой и неустойчивый. По нему то и дело, подпрыгивая и
громыхая, скатывались все новые и новые автомобили. Из них пока лишь
немногие достигали церковной ограды. Казалось, до склона рукой подать. Тем
более Ивоуна поразила отвага какого-то вертолетчика, спустившего свою
двухместную стрекозу почти до уровня, где -сейчас находился Ивоун. Внутри
застекленной кабины хорошо видно пилота, напряженно держащего обеими руками
рычаги управления. Рядом с ним на сидении, почти наполовину свесившись в
открытую дверцу, с телеаппаратом в руках находился второй человек -
репортер телевизионной студии. Жерло его камеры нацелено вниз в сторону
собора. Ивоуну пришлось подняться на боковую площадку, куда обычно туристам
не разрешалось заходить, чтобы увидеть, что же такого интересного обнаружил
репортер у подножия храма? Вначале он подумал: того привлекли разрушения,
какие производят автомобили, перелетающие через церковную ограду.
Внизу, в нише между двумя центральными контрфорсами, рядом с мраморным
изваянием "раскаявшегося грешника" стоял человек. Он стоял совершенно
неподвижно, так что Ивоун вначале даже усомнился, человек ли там? Кто бы
это мог быть? Откуда взялся? Ивоуну и в голову не пришло, чтобы там
находился кто-либо из обитателей храма. Слишком велик риск. Негодные
баллоны, старые автоматические насосы, канистры то и дело ударялись в
соборную стену, иногда рядом с человеком. Ивоун решил, что тот просто
оцепенел от страха, не в состоянии -двигаться. У самого Ивоуна все
похолодело внутри.
Ивоун не мог даже подбодрить несчастного, крикнутьвсе равно тот не
услышал бы. Ивоун, вцепившись руками в перила, ограждающие площадку,
напряженно смотрел вниз, вздрагивая каждый раз, когда вблизи стоящего внизу
человека в стену храма ударялась какая-нибудь железяка. Пока удары
приходились мимо. Но долго это не может продолжаться, рано или поздно ему
размозжит голову.
Сколько времени продолжалась пытка, Ивоун не мог сказать - ему
казалось - вечность. Наконец человек вышел из ниши. Он легко запрыгнул на
кузов ближнего автомобиля и начал продвигаться к спасительной лестнице. По
его уверенным, свободным движениям ясно было, что он ничуть не напуган, и
предположение о том, будто он оцепенел от страха, было ошибочным.
Ивоун узнал Сколта.
"Вот как он забавляется",- с внезапной злостью подумал Ивоун.
Только что пережитый ужас, страх за человека, находившегося в
смертельной опасности, наполнил Ивоуна гневом. Он кинулся к лестничному
входу и начал спускаться вниз со скоростью, на какую был способен и какой
можно было достигнуть на винтовой лестнице.
Они встретились на площадке первого яруса.
- Зачем вы это делаете?- вскричал Ивоун.
В беспрестанном грохоте свалки нельзя было расслышать даже вертолета,
который все еще кружился над свалкой. Из застекленной кабины свешивался
смельчак оператор, нацеливая телевизионную камеру в сторону собора.
Однако Сколт понял Ивоуна.
- Так, мальчишество,- признал он.
- Вот именно, мальчишество!
А больше ему и сказать нечего. Сколт сам прекрасно понимает, что его
поступок глуп и безрассуден.
- Уйдем отсюда,- с помощью жестов и мимики объяснил свое желание
Сколт.
По винтовой лестнице они углубились в толщу соборной стены. Здесь было
сыро и глухо, громыхание падающих автомобилей едва доносилось.
- Если бы в самом деле было куда бежать,- произнес Сколт. В каменной
тесноте его голос звучал незнакомо.
Недавнее раздражение и злость улеглись. Ивоуну уже расхотелось сечь
его за безрассудство, а поучать и попрекать взрослого бессмысленно.
-- Глупо думать, будто мир превратился в ад недавно-с тех пор, как
Пирана стала автомобильным кладбищем,- продолжал говорить Сколт.- Мы давно
жили в аду. Только не замечали.
- Там,-Ивоун взмахнул рукой, показывая куда-то наверх,- и сейчас не
подозревают этого.
Они углубились на два лестничных витка, вот-вот должна сверкнуть узкая
бойница, и опять в простенок ворвется металлический грохот и лязг,
невозможно станет слышать друг друга. Сколт, шедший впереди, остановился.
- Всю сознательную жизнь я хотел одного-помочь людям узнавать правду.
Я хотел...
Последний звук его голоса затих, и в лестничном колодце вновь стало
глухо. Ивоун ждал,
- Господи,- вдруг совсем по-другому, с затаенным вздохом прозвучал
голос Сколта,-я же и сам ни одному своему слову не верю. Зачем и кого
обманывать теперь-то?
Глаза Ивоуна приноровились к темноте, хотя и смутно, он мог уже видеть
лицо Сколта. Ему вообразилась ироническая усмешка, скользнувшая по губам
журналиста,- усмешка, обращенная к себе.
- Признаю, что книги, созданные классиками-теми, кого мы называем
классиками,- уточнил Сколт,- живут во времени, читаются в силу каких-то
особых достоинств, присущих им. Вздор! Все дело в капризе моды, в случае...
Сколт говорил торопливо, сбивчиво, в его голосе звучало непонятное
Ивоуну раздражение, точно он спорил с кем-то.
- Я тоже пытался писать. Настрочил около десяти книг. Их раскупили
мгновенно, прочитывали запоем, о них спорили... А через год про них
забывали. В чем дело? Ответ прост: неталантливо. Но ведь, когда книжка
появлялась, все в один голос кричали - прекрасно. Кто может сказать -
талантливо или не талантливо? Время?. Да, к одним оно было милостиво:
забытые имена, забытые книги вспоминали спустя десятилетия, читали и
захлебывались от восторга. Почему? Почему прежде не видели ничего
примечательного, не восторгались? Выходит, за десятилетия, минувшие после
выхода книги, человечество прозрело, поумнело?.. Вздор! Просто таков каприз
моды. Все вдруг начинали восторгаться и превозносить автора, не оцененного
современниками. А после его имя уже вносилось на скрижали, а миллионные
тиражи увековечивали автора на полках библиотек. Его стиль, его манера
становились эталоном. Ему прощали даже явные ошибки и огрехи. Более того, в
них-то и находили главную прелесть. И так повторялось из века в век.
Глухо звучавший голос Сколта задыхался в тесноте каменных стен,
обреченный погаснуть здесь, никем не услышанный. Всплески отчаяния и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг