И снова Ивоуну возомнилось, что он понял музыку, понял, что она
говорит. Все люди, каждый из них в отдельности рождаются для великой цели.
Но не всякий способен постигнуть, в чем эта цель. Совсем немногие
разгадывают смысл и назначение жизни. Одно лишь страдание ведет к цели.
Другого пути нет. Гладкие и покойные дороги заводят в тупики... .
Ивоуну почему-то, вообразился де кто-либо из великих мучеников,
прошедших тернистый путь страдания, а Щекот при свете ржавой луны, бредущий
поверх искореженных автомобилей.
Он не заметил, когда Дьела перестала играть. Музыка продолжала звучать
в его душе. Поэтому он вздрогнул от неожиданности, услыхав рядом легкие
шаги.
- Ой! - негромко вскрикнула Дьела, тоже не от испуга, а от
внезапности: в темноте она почти наткнулась на Ивоуна.
- Это вы, - произнесла она, и в ее голосе Ивоуну послышалась радость,
- Как сегодня странно светит луна, - сказал он.
- Вот и мне подумалось, - поспешно согласилась она, точно это было
самое важное для нее. - Я всегда боялась лунного света. Он какой-то
чужой... обманчивый.
- Те двое бредут сейчас там, - указал Ивоун в сторону смутно чернеющей
горы, из-за которой пробивался рассеянный свет из окон высотных зданий
новой Пираны.
- Дай бог им удачи.
Она не стала спрашивать, кто эти двое, - догадалась.
- Мне их жаль, они не осознают...
Ивоун сразу понял, что она имеет в виду не только Щекота и Сидора,
ушедших из храма, но и всех остальных, исключая лишь троих: Ивоуна, Сколта
и себя. Только они трое знают, что выхода отсюда нет, и не питают иллюзий.
- Вы с каждым разом играете все лучше, - сказал Ивоун.
- Последнее утешение. Интересно, как будет звучать орган, когда храм
завалят автомобилями?
- Я совершенно не смыслю в акустике, - прошептал Ивоун.
- Все окна будут выбиты...
- Это повлияет на слышимость?
- Мне еще не случалось играть при выбитых окнах.
-- Да, разумеется...
Оба говорили шепотом. Ивоун поймал себя на том, что сейчас, в темноте,
негромкий голос Дьелы действует на него по-особенному, чувственно. Ему
хотелось прикасаться к ней, гладить ее волосы, плечи, припасть к ее рукам.
Чувство было сладостным и мучительным.
- Последнее утешение, - повторила Дьела свои недавние слова. - Совсем
еще недавно у меня было другое страстное желание-иметь ребенка. Раньше я
считала, ребенок помешает заниматься музыкой, оторвет _ меня от музыки
навсегда. Теперь жалею... И вот - мне не осталось ничего другого, кроме
музыки, - последнее утешение.
- Не следует отчаиваться. У вас есть муж.-Ивоун смутно давал себе
отчет, что произносит совсем не то, не свои слова, а общие, какие на его
месте мог сказать всякий.
- Муж?.. Да, да, вы правы. Он хороший, честный, благородный, смелый,
великодушный... - она торопилась, старалась найти как можно больше
хвалебных эпитетов, будто защищала мужа от возможного обвинения. - Он
редкостный человек, рыцарь, но... мы с ним почти чужие. Это не его вина. Не
знаю чья. Я не виню его. Тогда, в прошлом, нас влекло друг к другу,
казалось, с нами совершается что-то небывалое, особенное. Мы оба втайне
ждали чуда, полного слияния душ... А случилось то, что случается со
многими. Мы живем каждый сам по себе. Я уверена в нем, он не оставит в
беде, никогда не совершит подлости. Я его по-настоящему уважаю. Но между
нами нет чего-то. Не знаю -чего. Может быть, любви! - она почти выкрикнула
последние слова, и они прозвучали, точно призыв, мольба о помощи.
- Никто из смертных не знает, что такое любовь, - вновь произнес Ивоун
чужие, общие слова. - Никто, - заверил он, точно для того, чтобы утешить
ее, требовалось убедить, что никто не знает этого чувства, не только она,
- Да, никто, - в самом деле успокаиваясь, признала Дьела. - Может
быть, это искусство - любить? И трудное искусство. А мы все только ждем
любви, как манны небесной. Думаем, она свалится и осчастливит нас вдруг,
Мы же ничего не делаем для нее - просто ждем. А не дождавшись,
заявляем: любви нет.
- Интересная мысль. Мне на ум приходило то же самое. Только я не умел
выразить словами. А мысль верная.
- Да, да... Господи, о чем это мы говорим? - точно опомнившись, придя
в себя, спросила она. - Об этом ли нужно думать теперь?
- Да, вы правы, _- вновь согласился он, все более про себя поражаясь
странному разговору, который происходил между ними.
- Вы постоянно бродите ночью один. Вам тяжело?
- Нет, нет, - заверил он поспешно. - Я люблю ходить по храму, слушать
орган, смотреть, как луна просвечивает сквозь витражи.
- Скоро не будет и луны.
- Не будет, - подтвердил он.
- Желаю вам хорошего сна, - сказала она.
- Благодарю. И вам тоже.
То было первое страстное признание, которое он выслушал. Ивоун не
подозревал еще, что это будет не единственная исповедь - ему предстояло еще
выслушать много других столь же неожиданных откровений.
Глава девятая
В исповеднике нуждались все. Тяжкая доля стать поверенным чужих тайн и
страданий выпала Ивоуну. Все, точно сговорившись, выбрали его.
С Дьелой после той странной встречи они не были наедине, и можно было
посчитать, что она забыла о своем внезапном признании. Но изредка
встречаясь с ней взглядом, Ивоун догадывался, что она ничего не забыла.
Ивоун наконец побывал наверху, как давно намеревался, в благоговейном
молчании постоял перед мраморной мадонной. Она и верно чем-то отдаленно
походила на Дьелу. Закутанная в длинный плащ, просторные складки которого
полностью скрывали тело святой, статуя стояла на мраморном постаменте,
обращенная лицом на восток. Фигура вытесана столь искусно, что создавалось
полное впечатление, будто под складками плаща и впрямь скрыто живое тело
только прикоснись и ощутишь тепло и трепет. Черты лица выражали готовность
страдать и трепетать без ропота, без жалоб.
Скульптура слегка пострадала: по ней шаркнуло обломками лопасти
вертолета. К счастью, удар пришелся вскользь и повредил лишь одну из
мраморных складок одежды.
Ивоун невольно содрогнулся от мысли, что удар мог прийтись в лицо,
А ведь скоро ее начнут уродовать падающие автомобили. Защитить, спасти
невозможно. И не одну ее. Все остальные статуи, установленные на четырех
стенах храма, подвергнутся одинаковой участи.
Ближняя гора из автомобилей уже сравнялась по высоте с храмом. Тень от
нее не только достигла подножия собора, но взобралась уже на уровень
второго яруса. Еще неделя-две и солнечные лучи не будут освещать витражей.
Семь других столь же чудовищных пирамид возвышались немного поодаль от
собора. Стрелы недостроенных виадуков сейчас молчаливо возвышались над
старым городом.
Их было на редкость отчетливо видно. Такой ясной прозрачности воздуха,
как в это утро, давно уже не бывало. Видимо, ночью дул сильный ветер и
разогнал смог. Ивоун вдруг удивился, отчего это до сих пор не начало
грохотать, ни один автомобиль не обрушился на старую Пирану.
И вспомнил - сегодня праздник, день поминовения той самой святой девы,
перед чьим изваянием он стоял. Как будто нарочно выбрал день. Это был
первый день тишины с тех пор, как на Пирану начали сыпаться автомобили.
Споры, спасать или не спасать древнюю столицу, наверху давно
прекратились. В сводках Пирану называли не иначе, как автомобильным
кладбищем. Теперь уже все обитатели храма осознали свою участь, понимали,
что они обречены. Странным для Ивоуна было, что никто не впал в отчаяние,
не сошел с ума - все как-то притихли, погрузились в себя.
Никаких известий о судьбе Щекота и Сидора не было.
Ивоун ежедневно с надеждой слушал сводки известий.
Если парням удалось выбраться наверх, о них упомянули бы. Живы ли они?
Хoтя встреча с Калием произошла как бы невзначай, Йвоун сразу
догадался, что это была не случайность. До этого парень не проявлял желания
осматривать витражи и скульптуры, а сейчас его занесло чуть ли не на самый
верх.
- Ты все лазаешь, старик, - сказал он. - Каждый день. Не надоело?
- Мне нравится, - сказал Ивоун, не вдаваясь в разъяснения, что именно
ему нравится.
Калию этого и не требовалось
- Решил вот тоже посмотреть, пока нас не засыпали совсем, - сказал он
с усмешкой. - Думал, в храме одни боги да святые, а тут всяких чертей и
ведьм полным-полно по зауглам. Чертей-то даже больше, чем святых.
Несмотря на развязный тон парня, Ивоун почувствовал, что сказать ему
хочется что-то другое, просто он не знает, с чего начать.
-- Ладно, тут хоть видно, кто святой, а кто леший или ведьма. Глянул -
и ясно, не ошибешься. А в жизни... Этакая раскрасавица, хоть молись на нее,
а раскусишь - стерва.
Ивоун с интересом смотрел в лицо парня. Сейчас впервые он уловил в его
чертах нечто по-детски жалкое, беспомощное, какой-то внутренний надлом.
- Ей ведь одного-то мужика мало-всех готова сграбастать. А теперь меня
же винит. Говорит, позарился на чек. Да мне что, деньги ее нужны? Пропади
они пропадом! Деньги-тьфу! Деньги-это чтобы автомобиль купить, девчонок
содержать... А у меня одни шиши были. Паршивый драндулет не на что взять. А
кто я без автомобиля? Сто шлюх мимо пройдут-ни одна не взглянет. Нет
автомобиля, так ты и не человек. А тут эта Плова, - пояснил он, наконец,
хотя Ивоуну и так было ясно, - на шею повисла. Сама десять автомобилей
стоит. Мне даже завидовать начали. Я нос задрал. И другие девчонки начали
липнуть. Думали, у меня есть чем поживиться. Никто ведь не знал, что Плова
досталась мне задарма. Одним словом - деньги все равно позарез были нужны.
Тут как раз эти паломнички подвернулись-родственнички, седьмая вода на
киселе.
Такой куш! Я для виду поломался, чтобы цену набить. . А идти все равно
боюсь. Плову одну оставлю - уплывет.
А она сама тысячи стоит. Кое-как уломал ее прогуляться.
А в общем-то, на кой ляд я тебе все это Выкладываю? У тебя хоть
прежде-то девчонки были? Любил ты?
- Любовь - это нечто другое...
- Другое, - передразнил Калий. - А что другое? Ты объясни, что другое?
- Трудно объяснить.
- Трудно, - снова передразнил Калий. - Вы как сговорились. Спрашивал у
одного умника еще там, наверху, тоже заладил: трудно объяснить. По его,
любовь тоже друroe. Ну вроде там без автомобиля и без денег. Только ни
хрена я не понял. Про музыку так же говорят; мол, ваша, ну эта, - он
каким-то особым изломанным движением вильнул задом, изображая новомодный
танец, так что Ивоуну и в самом деле сразу понятно стало, про какую музыку
парень говорит,-дескать, эта музыка не настоящая, а есть другая. Ну есть. А
чего она такая скучная?
- Она не всем скучна. Для непривычного слуха серьезная музыка кажется
непонятной. К ней тоже нужно привыкнуть, научиться слушать.
- Постой, постой, старик, - перебил его Калий. - Может быть, ты и
прав... Когда она первый раз начала играть на органе, я хотел запустить в
нее чем-нибудь потяжелее. Лень было с постели встать. Во второй-третий раз
я просто не замечал, что она там играет. А вскоре... знаешь, старик, - сам
себе поражаюсь, признался Калий, - начало нравиться. Стал слушать. Если
Плова откроет рот, злюсь на нее - не мешай. Эта музыка действует иначе...
Не пойму как.
- Вот видишь. - Ивоун не знал, радоваться ему за парня или нет.
Выходит, Дьела не зря ежедневно играет на органе. Останься Калий
наверху, ему бы никогда не пришло в голову слушать серьезную музыку,
довольствовался бы своей, от которой хочется только дрыгать ногами.
- Может быть, и эта... любовь тоже бывает разная... А, старик?
- Может быть. А может быть, то, что ты называешь любовью, просто не
любовь.
- Не любовь, - снова передразнил Калий. - Да разве ж такую, как Плова,
можно любить иначе? Кроме этого, - руками изобразил он в воздухе прелести
Пловы, - у нее же ничегошеньки.
- Ты ее хорошо знаешь?
- Еще как. Ты думаешь, мы с ней по ночам в гляделки играем?
Ивоун этого не думал.
- И все же одного этого мало, чтобы узнать человека, - сказал он.
Ивоун хотел прибавить, что вот и он сам, Калий, на первый взгляд производит
впечатление человека, состоящего из одних бицепсов. А выяснилось - даже и
для самого парня неожиданно - есть что-то еще.
- Возможно, и Плова вовсе не столь проста, как ты представляешь, -
сказал он.
На это Калий только хмыкнул.
Ежедневные сеансы пришлось прекратить: истощился запас батарей.
Включали только приемник. Наверху люди жили своими интересами. Про старый
город даже вспоминали не каждый день. Одно время, когда автомобили погребли
под собой гостиницу "Дикий скакун", возобновились ненадолго разговоры.
Раздались даже голоса в защиту старого города, кто-то призывал к
гуманности, требовал спасти людей. Но вскоре разговоры затихли, жизнь
потекла своим чередом. Наверху процветало благоденствие. Кто-то из
новоявленных мудрецов сказал, что за прогресс всегда приходилось
расплачиваться, что вначале люди жалели об утратах, а после сами
осознавали, сколь велики приобретения, и что, дескать, чем выше плата, тем
больший взлет делает цивилизация, и люди скоро поймут сами, что жертва была
не напрасной. В конце концов, старая Пирана всего лишь скопление старинных
храмов и дворцов со всякими предметами древности, картинами и скульптурами,
никому теперь не нужными. Были, верно, доходы от туризма, но эти доходы
сейчас покрыты с лихвой. Так что жалеть не о чем.
И действительно не жалели. Об этом можно было судить хотя бы по
музыке, которую теперь сочиняли и передавали по радио. Мир наверху
наслаждался и безумствовал - музыка стала еще громче, состояла из одного
грохота и торжествующих дикарских выкриков - музыка автомобильного
прогресса.
У Ивоуна вошло в привычку каждое утро взбираться на верхнюю галерею.
Горы автомобильного лома вырастали на глазах, солнце даже в середине дня
падало только в верхние окна, все остальные витражи оставались в постоянной
тени.
Этот день начался несчастливо. Упавший автомобиль забросило в сквер и
вдребезги разбило знаменитую статую беглого каторжника. "Одно из самых
величайших творений человеческого духа"-именовали это произведение. Случись
подобное каких-нибудь полтора-два месяца назад, о событии протрубили бы на
весь мир, как о величайшем бедствии. Сейчас, кроме Ивоуна, никто не знал
этого.
Совершенно расстроенный, он спустился вниз, почти не замечая
лестничных витков,- обыкновенно он считал их про себя, чтобы знать, на
каком уровне находится. Перед глазами у него все еще стояла жуткая картина:
измятый, лопнувший кузов автомобиля, нацеленный острым углом в голову
мраморного изваяния, скрежещущий звук удара, хруст камня. И после, когда
автомобиль, еще раз перекувыркнулся в воздухе, отлетел к чугунной решетке
ограды пустое место там, где только что стояла скульптура. Такова будет
участь всех скульптур, украшающих фасады храма.
Внизу ему встретилась Плова. У него мелькнула догадка, что и это не
случайная встреча: девушке приспело исповедаться, как недавно ее дружку
Калию.
- Вы чем-то расстроены? - в ее голосе прозвучало искреннее участие,
хотя улыбка на лице была привычной, завлекающей. Но даже и в ее улыбке
появилось что-то сверх обычного - сила ее заключалась не в одной только
молодости и красоте. Рекламные улыбки женщин Пираны известны всему миру. Но
у Пловы сквозь это общее выражение сейчас проглядывало нечто свое.
- Вы, верно, чем-то опечалены?-опять спросила она, и на этот раз он
ясно понял; ее участие было неподдельным. Он в нескольких словах рассказал
ей, что его расстроило.
- Вы так переживаете, точно это не камень пострадал, - изумилась
Плова,
- Да, наверное, это смешно, - признал он, все более и более поражаясь
искренности, с какой разговаривала Плова. С ее лица совершенно исчезла
дурацкая обворожительная улыбка, столь неуместная теперь.
Видимо, и он впервые смотрел на нее как на подлинно живого человека, а
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг