е' вверх ногами, чихнул, свистнул и приступил к чтению с конца, на
романтический манер:
"и проч., и проч., слугою покорнейшим вашим пребыть честь Имею.
невозможно людьми управлять иначе..."
- И проч., и проч.!.. - воскликнул Сатана, прерывая чтение. - Визирь,
слышал ли ты это начало? И проч., и проч.!.. Наш Бубантус, право, мастер
сочинять. Доселе статьи романтические обыкновенно начинались с И, с Ибо, с
Однако ж, но никто ещё не начал так смело, как он, с и проч. Романтизм -
славное изобретение!
- Удивительное, ваша мрачность, - отвечал визирь, кланяясь.
- На будущее время я не иначе буду говорить с тобою о делах, как
романтически, то есть наоборот.
- Слушаю, ваша мрачность! - примолвил визирь, - это будет гораздо
вразумительнее. В самом деле, истинно адские понятия никаким другим слогом
не могут быть выражены так сильно и удобно, как романтическим.
- Как мы прежде того не догадались! - сказал царь чертей. - Я,
вероятно, всегда любил романтизм?..
- Ваша мрачность всегда имели вкус тонкий и чертовский.
- Читан, - сказал Сатана, обращаясь к злому духу журналистики, - но
повтори и то, что прочитал: мне твой слог нравится.
Бубантус повторил:
"и проч., и проч., слугою покорнейшим вашим пребыть честь Имею..."
- Как?.. Только слугою? - прервал опять Сатана. - Ты в тот раз читал
умнее.
- Только слугою, ваша мрачность, - возразил чёрт журналов, - я и прежде
читал слугою и теперь так читаю. Я не могу более подписываться: вашим
верноподданным.
- Почему?
- Потому что мы, в Париже, торжественно протестовали против этого слова
почти во всех журналах: оно слишком классическое, мифологическое, греческое,
феодальное...
- Полно, так ли, братец?
- Точно так, ваша мрачность! Со времени учреждения в Западной Европе
самодержавия чёрного народа все люди - цари: так говорит г. Моген. Я даже
намерен заставить предложить в следующее собрание французских Палат, чтобы
вперёд все частные лица подписывались: Имею честь быть вашим милостивым
государем, а один только король писался бы покорнейшим слугою.
- Странно! - воскликнул Сатана с весьма недовольным видом. - Неужели
всё это романтизм!
- Самый чистый романтизм, ваша мрачность. В романтизме главное правило,
чтобы всё было странно и наоборот.
- Продолжай!
Бубантус продолжал:
"невозможно людьми управлять иначе: в искушение вводить и обещаниями
лживыми увлекать, дерзостью изумлять, искусно их надувать уметь надобно,
извольте сие знать, мрачность ваша, как в дураках остались совершенно они,
чтоб, стараясь, ибо..."
- Стой! - закричал Сатана, и глаза у него засверкали как молнии. -
Стоп!.. Полно! Ты сам останешься у меня в дураках. Как ты смеешь говорить,
что моя мрачность?.. Не хочу я более твоего романтизма. Читай мне
классически, сверху вниз.
- Но здесь дело идёт не о вашей мрачности, а о людях, - возразил
испуганный чертёнок. - Слог романтический имеет то свойство, что над всяким
периодом надобно крепко призадуматься, пока постигнешь смысл оного, буде
таковой налицо в оном имеется.
- А я думать не хочу! - сказал грозный обладатель ада. - На что мне эта
беда?.. Я вашего романтизма не понимаю. Это сущий вздор: не правда ли, мой
верховный визирь?
- Совершеннейшая правда! - отвечал Вельзевул, кланяясь. - Слыханное ли
дело, читая думать?..
- Сверх того, - присовокупил царь чертей, - я примечаю в этом слоге
выражения чрезвычайно дерзкие, неучтивые, которых никогда не встречал я в
прежней классической прозе, гладкой, тихой, покорной, низкопоклонной...
- Без сомнения! - подтвердил визирь. - Романтизм есть слог мотов,
буянов, мятежников, лунатиков, и для таких больших вельмож, как вы, слог
классический гораздо удобнее и приличнее: по крайней мере он не утруждает
головы и не пугает воображения.
- Мой верховный визирь рассуждает очень здраво, - сказал Сатана с
важностью, - я большой вельможа. Читай мне классически, не утруждая моей
головы и не пугая моего воображения.
Бубантус, обернув бумагу назад, стал читать сначала:
"ДОКЛАД
Мрачнейший Сатана!
Имею честь донести вашей нечистой силе, что, стараясь распространять
более и более владычество ваше между родом человеческим, для удобнейшего
запутания означенного рода в наши тенета, подведомых мне журналистов
разделил я на всей земле на классы и виды и каждому из них предписал
особенное направление. В одной Франции учредил я четыре класса
журналописцев, не считая пятого. Первый класс назван мною журналистами
движения, второй - журналистами сопротивления, третий - журналистами
уклонения, четвёртый - журналистами возвращения. Пятый именуется среднею
серединой. Одни из них тащат умы вперёд, другие тащат их назад, те тащат
направо, те налево, тогда как последователи средней середины увертываются
между ними, как бесхвостая лиса, - и все кричат, и все шумят, все вопиют,
ругают, стращают, бесятся, грозят, льстят, клевещут, обещают, все предвещают
и проповедуют бунты, мятежи, бедствия, кровь, пожар, слёзы, разорение:
только слушай да любуйся! Читатели в ужасе, не знают, что думать, не знают,
чему верить и за что приняться: они ежечасно ожидают гибельных происшествий,
бегают, суетятся, укладывают вещи, прячут пожитки, заряжают ружья, хотят
уйти и хотят защищаться и не разберут, кто враг, кто приятель, на кого
нападать и кого покровительствовать: днём они не докушивают обеда, ввечеру
боятся искать развлечений, ночью внезапно вскакивают с постели: одним
словом, беспорядок, суматоха, буря умов, волнение умов и желаний, вьюга
страстей, грозная, неслыханная, ужасная - и всё это по милости газет и
журналов, мною созданных и руководимых!
Не хвастая, ваша мрачность, я один более проложил людям путей к пагубе,
чем все прочие мои товарищи. Я удвоил общую массу греха. Прежде люди грешили
только по старинному, краткому списку грехов, теперь они грешат ещё по
журналам и газетам: по ним лгут, крадут, убивают, плутуют, святотатствуют,
по ним живут и гибнут в бесчестии. Мои большие печатные листы беспрерывно
колют их в бок, жгут в самое сердце, рвут тела их клещами страстей, тормошат
умы их обещаниями блеска и славы, как собаки кусок старой подошвы;
подстрекают их против всех и всего, прельщают и, среди прельщения,
забрызгивают им глаза грязью; возбуждают в них деятельность и, возбудив, не
дают им ни есть, ни спать, ни работать, ни заниматься выгодными
предприятиями. Сим-то образом, создав, посредством моих листов, особую
стихию политического мечтательства - стихию горькую, язвительную, палящую,
наводящую опьянение и бешенство, - я отторгнул миллионы людей от мирных и
полезных занятий и бросил их в пучины сей стихии: они в ней погибнут, но они
уже увлекли с собою в пропасть целые поколения и ещё увлекут многие.
Коротко сказать, при помощи сих ничтожных листов я содержу всё в полном
смятении, заказываю мятежи на известные дни и часы, ниспровергаю власти,
переделываю законы по своему вкусу и самодержавно управляю огромным участком
земного шара: Франциею, Англиею, частью Германии, Ост-Индиею, Островами и
целою Америкою. Если ваша мрачность желаете видеть на опыте, до какой
степени совершенства довёл я на земле адское могущество журналистики, да
позволено мне будет выписать из Франции, Англии и Баварии пятерых
журналистов и учредить здесь, под землёю, пять политических газет: ручаюсь
моим хвостом, что чрез три месяца такую произведу вам суматоху между
проклятыми, что вы будете принуждены объявить весь ад состоящим в осадном
положении; вашей же мрачности велю сыграть такую пронзительную серенаду на
кастрюлях, котлах, блюдах, волынках и самоварах, - где вам угодно, хоть и
под вашею кроватью, - какой ни один член средней середины..."
- Ах ты, негодяй!.. - закричал Сатана громовым голосом и - хлоп! -
отвесил ему жестокий щелчок по носу - щелчок, от которого красноречивый
Бубантус, сидящий на колпаке, на конце прутика, поддерживающего флюгер,
вдруг стал вертеться на нём с такою быстротою, что, подобно приведённой в
движение шпуле, он образовал собою только вид жужжащего, дрожащего,
полупрозрачного шара. И он вертелся таким образом целую неделю, делая на
своём полюсе по 666 поворотов в минуту, - ибо сила щелчка Сатаны в сравнении
с нашими паровыми машинами равна силе 1738 лошадей и одного жеребёнка.
- Странное дело, - сказал Сатана визирю своему Вельзевулу, - как они
теперь пишут!.. Читай как угодно, сверху вниз или снизу вверх, классически
или романтически: всё выйдет та же глупость или дерзость!.. Впрочем,
Бубантус добрый злой дух: он служит мне усердно и хорошо искушает; но, живя
в обществе журналистов, он сделался немножко либералом, наглым, и забывает
должное ко мне благоговение. В наказание пусть его помелет задом... Позови
чёрта словесности к докладу.
Визирь кивнул рогом, и великий чёрт словесности явился.
Он не похож на других чертей, он чёрт хорошо воспитанный, хорошего
тона, высокий, тонкий, сухощавый, чёрный - очень чёрный - и очень бледный:
страждет модною болезнию, гастритом, и лицо имеет оправленное в круглую
рамку из густых бакенбард. Он носит жёлтые перчатки, на шее у него белый
атласный галстух. Невзирая на присутствие Сатаны, он беззаботно напевал себе
сквозь зубы арию из "Фрейшюца" и хвостом выколачивал такт по полу. Он имел
вид франта, и ещё учёного франта. С первого взгляда узнали б вы в нём
романтика. Но он романтик не журнальный, не такой, как Бубантус, а романтик
высшего разряда, в четырёх томах, с английскою виньеткою.
- Здоров ли ты, чёрт Точкостав? - сказал ему Сатана.
- !.. !..... Слуга покорнейший....!!!?...!!!! вашей адской
мрачности!!!!!....!..!.
- Давно мы с тобой не видались.
- Увы!...!!!..??..?!..!!!!!!!..! Я страдал...!!!... Я жестоко
страдал!!!!..!..!..!..? Мрачная влажность проникла в стены души моей;
гробовая сырость её вторгнулась, как измена, в мозг, и моё воображение, вися
неподвижно в сём тяжёлом, мокром, холодном тумане болезненности, мерцало
только светом слабым, бледным, дрожащим, неровно мелькающим, похожим на
ужасную улыбку рока, поразившего остротою свою добычу, - оно мерцало светом
лампады, внесённой рукою гонимого в убийственный воздух ужаса и смрада,
заваленной гниющими трупами и хохочущими остовами...
- Что это значит? - воскликнул изумлённый Сатана.
- Это значит??.!!!..?.!!!!!.!.! это значит, что у меня был насморк, -
отвечал Точкостав.
- Ах ты, сумасброд! - вскричал царь чертей с нетерпением. - Перестанешь
ли ты когда-нибудь, или нет, морочить меня своим отвратительным пустословием
и говорить со мною точками да этими кучами знаков вопросительных и
восклицательных?.. Я уже несколько раз сказывал тебе, что терпеть их не
могу, но теперь для вящей безопасности от скуки и рвоты решаюсь принять в
отношении к вам общую, великую, государственную меру...
- Что такое?.. - спросил встревоженный чёрт.
- Я отменяю, - продолжал Сатана, - уничтожаю формально и навсегда в
моих владениях весь романтизм и весь классицизм, потому что как тот, так и
другой - сущая бессмыслица.
- Как же теперь будет?.. - спросил нечистый дух словесности. - Каким
слогом будем мы разговаривать с вашею мрачностью?.. Мы умеем только говорить
классически или романтически.
- А я не хочу знать ни того, ни другого! - примолвил Сатана с суровым
видом. - Оба эти рода смешны, ни с чем несообразны, безвкусны, уродливы,
ложны - ложны, как сам ч'рт! Понимаешь ли?.. И ежели в том дело, то я сам,
моею властию, предпишу вам новый род и новую школу словесности: впер'д
имеете вы говорить и писать не классически, не романтически, а
шарбалаамбарабурически.
- Шарбалаамбарабурически?.. - сказал черт.
- Да, шарбалаамбарабурически, - присовокупил Сатана, - то есть писать
дельно.
- Писать дельно?.. - воскликнул великий чёрт словесности в совершенном
остолбенении. - Писать дельно!.. Но мы, ваша мрачность, умеем только писать
романтически или классически.
- Писать дельно, говорят тебе! - повторил Сатана с гневом. - Дельно, то
есть здраво, просто, естественно, сильно, без натяжек; ново, без трупов,
палачей и шарлатанства; приятно - без причёсанных a la Titus периодов и
одетых в риторический парик оборотов; разнообразно - без греческой мифологии
и без Шекспирова чернокнижия; умно - без старинных антитез и без нынешнего
плутовства в словах и мыслях. Понимаешь ли?.. Я так приказываю: это моя
выдумка.
- Писать здраво, просто, умно, разнообразно!.. - повторил с своей
стороны нечистый дух словесности в жестоком смятении. - У вашей мрачности
всегда бывают какие-то чертовские выдумки. Мы умеем только писать
классически или ром...
- Слышал ли ты мою волю или нет?
- Слышал, ваша мрачность, но она неудобоисполнима.
- Почему?..
- Потому что я и подведомые мне словесники умеем излагать наши мысли
только классически или романтически, то есть по одному из двух готовых
образцов, по одной из двух давно известных, определённых систем: писать же
так, чтоб это не было ни сглупа по-афински, ни сдурна по-староанглийски -
того на земле никто исполнить не в состоянии. Ваша нечистая сила полагаете,
что у людей такое же адское соображение, как у вас: они - клянусь грехом! -
умеют только скверно подражать, обезьянничать... Прежде они подражали
старине греческой, которую утрировали, коверкали бесчеловечно; теперь она им
надоела, и я подсунул им другую пошлую старину, именно великобританскую, на
которую они бросились, как бешеные, и которую опять стали утрировать и
коверкать. Они сами видят, что прежде были очень смешны; но того не
чувствуют, что они и теперь очень смешны, только другим образом, и радуются,
как будто нашли тайну быть совершенно новыми. Притом, что пользы для вашей
мрачности, когда люди станут писать умно и дельно?
- Как что пользы?.. Я, по крайней мере, не умру от скуки, слушая
подобные глупости.
- Но владычество ваше на земле исчезнет.
- Отчего же так?
- Оттого что когда они начнут сочинять дельно, о чертях и помину не
будет. Ведь мы притча!..
- Ты думаешь?..
- Без сомнения!.. Теперь вы самодержавно господствуете над всею земною
словесностью, вы царствуете во всех изящных произведениях ума человеческого.
Все его творения дышат нечистою силой, все бредят дьяволом. Греческий Олимп
разрушен до основания: Юпитер пал, и на его престоле теперь сидите вы,
мрачнейший Сатана. Я всё так устроил, что смертные писатели воспевают только
ад, грех, порок и преступление...
- Неужели?.. - воскликнул царь тьмы с удовольствием.
- Ей-ей, ваша мрачность. Главные пружины нынешней поэзии суть: вместо
Венеры - ведьма, вместо Аполлона - страшный, засаленный, вонючий шаман;
вместо Нимф - вампиры; она завалена трупами, черепами, скелетами; из каждой
её строки каплет гнойная материя. Проза сделалась настоящею помойною ямой:
она толкует только о крови, грязи, разбоях, палачах, муках, изувечениях,
чахотках, уродах; она представляет нищету со всею её отвратительностью,
разврат со всею его прелестью, преступление со всею его мерзостью, со всею
наготою, соблазн и ужас со всеми подробностями. Она с удовольствием
разрывает могилы, как алчная гиена, и забавляется, швыряя в проходящих
вырытыми костями; она ведёт бедного читателя в мрачные гробницы и, шутя,
запирает его в гроб вместе с червлявым трупом; ведёт в смрадные тюрьмы и,
также шутя, сажает его на грязной соломе, подле извергов, разбойников и
зажигателей, с коими поёт она неистовые песни; ведёт в дома распутства и
бесчестия и, для потехи, бросает ему в лицо все откопанные там нечистоты;
ведёт на лобные места, подставляет под эшафоты и, в шутку, обливает его
кровью обезглавленных преступников. Она придумывает для него новые
страдания, хохочет над его страданиями. Она мучит его всем, чем только
мучить возможно - предметом, тоном повествования, слогом - этим-то слогом
моего изобретения, свирепым, ядовитым, изломанным в зигзаг, набитым шипами,
удушливым, утомительным до крайности...
- Всё это очень хорошо и похвально, - прервал Сатана, - но не прочно. Я
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг