Пленный селундец, конечно, не имел никакого отношения ни к Олаву, ни к
Олавссонам. Кормщик долго чесал в седой бороде, обдумывая это
обстоятельство.
Но после решил, что справедливые Боги навряд ли останутся недовольны.
Зачем они подсунули Бьерну этого датчанина, если не для того, чтобы он
заменил ему брата?.. Не случайно же, действительно, все это получилось...
Подготовка к обряду введения в род, называвшемуся эттлейдинг, началась
загодя. Тремя большущими решетами отмерили ячмень и поставили пиво в такой
большой бочке, что можно было утонуть. Старый Олав сам выбрал откормленного
бычка-трехлетку и велел заколоть.
Три - хорошее, счастливое число...
Когда бычка разделывали, то кожу с правой задней ноги снимали особенно
осторожно. Из нее сошьют волшебный башмак: только тогда эттлейдинг будет
иметь законную силу, только тогда прежние духи-покровители отступятся от
Гудреда, отдадут его новым... Правая сторона к худому не приведет!
Пир собрали в длинном доме, где жил Халльгрим со своими людьми. Хоть и
велел обычай сидеть за столом только членам семьи - но как обойти, как не
позвать всех, с кем привелось жить так далеко от Торсфиорда! Халльгрим,
правда, был зван вечером к конунгу. Ну что же - он посидит, сколько сочтет
нужным, потом отправится за реку.
Просторный дом принял в себя всех. Пришел Эрлинг с женой и старшим
сынишкой, пришел Хельги Виглафссон. Сыновья Олава принесли на щите Торгейра
херсира. Чтобы оседлать этот щит, Торгейр впервые самостоятельно поднялся.
И гордо восседал на раскрашенном деревянном кругу, обняв двоих молодых
великанов за плечи.
И Любомира шла с ним смотреть урманский обряд, невольно примериваясь к
их широкому и бережному шагу. Уже своя для всех этих людей.
Хельги и Эрлинг сели по правую руку от Халльгрима хевдинга, Вигдис
устроилась слева, и Видга опустился на лавку рядом с ней, едва не заскрипев
зубами от ненависти. Это место раньше принадлежало ему.
Друзья и родичи Олава предвкушали свершение таинства, которое должно
было воскресить ему сына... Остальные рассчитывали крепко выпить и вкусно
поесть. Заморыш Скегги несколькими днями раньше здорово простудился:
огромная щука едва не уволокла его в прорубь, и, если бы не Видга, не
отделался бы он промоченными ногами. Но даже Скегги, ежась, вылез из-под
одеяла, и глаза его блестели весельем. Можно было поклясться, что у него
была готова новая песнь.
И только Видге было на этом празднике холодно и одиноко.
Сколько раз, оставаясь один, он мысленно видел двоих младших
Виглафссонов сидящими под развешенным на стене оружием и Халльгрима,
надевающего священный башмак. Сколько раз ему снилось, будто отец сажает
его на колени сперва Хельги, затем Эрлингу и наконец Гуннхильд, в знак
того, что они считают его полноправным членом семьи... а вот отец якобы
силой заставляет его, Видгу, всунуть ногу - и именно правую - в башмак,
хранящий его след, с тем чтобы духи материнского рода не обиделись на него
за измену.
- Я ввожу этого человека к собственности, - говорил между тем
Можжевельник. - К собственности, которую я ему даю, и к вергельду, и к
подаркам, и к тому, чтобы встречаться и сидеть вместе, и к судебным вирам,
которые надо платить и которые надо получать, и ко всем правам...
И Видга неслышно, одними губами, повторил слова, так и не обращенные к
нему наяву:
- До огня и костра!
Чудес не бывает. Вот он и свершился, эттлейдинг, но не над ним. Когда
он еще раз посмотрел на Халльгрима, тот наблюдал, как Бьерн, Гуннар и
Сигурд по очереди подходили к башмаку, накрывая своим следом след недавнего
чужака, утверждая его в семье. Гудред Паленый стоял очень бледный, только
на щеках горели красные пятна. Верно, он уже крепко позабыл, что это такое
- семья, братья, племянники... и широкая отцовская рука, лежащая на
плече...
У Видги достало мужества вынести все это не дрогнув. Еще не хватало,
чтобы весь дом видел и обсуждал его горе. Но и его решимость подалась, как
глина под дождем, когда Халльгрим наклонился к Вигдис, сидевшей между ними,
и шепнул ей на ухо:
- Если твоя родня будет неуступчива и не захочет, чтобы ты была мне
законной женой... вот так введу в род твоих сыновей.
Видга при этих словах едва не выронил рог с пивом, который подносил к
губам. Звонкий голос Скегги, которому как раз протянули его арфу, куда-то
отдалился и смолк. Исчез длинный дом, исчезли столы и жаркий очаг. Видга
увидел только то, как рыжая Рунольвова дочка, ни разу еще не улыбавшаяся
мужу на людях, чуть помедлила - и вложила свою руку в его...
...Как продолжался этот пир, Видга никогда впоследствии припомнить не
мог. Он что-то ел, что-то пил, что-то кому-то говорил и, кажется, даже
смеялся, ибо негоже воину выставлять на люди ни свою ненависть, ни свою
любовь...
Халльгрим никогда, ни разу не заговаривал с ним о введении в род...
Он еле вытерпел, пока наконец хевдинг не пожелал Олаву доброго пира и
не направился вместе с братьями к дверям. Он поднялся, и Халльгрим
остановил его:
- Ты-то куда? Ты не едешь.
Видга ответил, задыхаясь под взглядами пировавших:
- Я... выпил много... я пойду пройдусь... Он не умел врать. Но,
наверное, вид его соответствовал словам.
Вслед за Халльгримом Видга вышел во двор, и жгучий мороз тут же
заставил его плотнее запахнуть теплую куртку. Одинокое облако лежало среди
необыкновенно ярких звезд, зеленовато-серебряное и очень похожее на
корабль... Оставшись один, Видга долго смотрел на него, совершенно
уверенный, что вот сейчас вспомнит нечто очень важное. Но так и не
вспомнил.
Потом невдалеке заржал запряженный конь. Заскрипели ворота, и немного
погодя на белом пространстве реки появился крытый возок, направлявшийся к
тому берегу. А оттуда, легко одолевая расстояние, неслись в стылом воздухе
обрывки песен, крики и веселый шум. Это гардцы справляли свой диковинный
Йоль.
Видга постоял еще, думая о том, что и Смэрна, должно быть, ходила
сейчас по искрившейся мостовой, со смехом требуя пряников у чьих-нибудь
заиндевелых ворот... Мороз все сильнее хватал его за уши. Он поглубже
натянул шапку и оглянулся на дом. Нечего было и думать о том, чтобы
вернуться туда и взять лыжи.
Он прокрался к воротам. Там, завернутый в тяжелую шубу, неподвижно
стоял Бедвар Кривой... Скучно смотреть на праздники со стороны, и Бедвара
наверняка утешала только мысль о том, что Эйнар, друг и верный побратим, уж
точно припрячет для него кусочек-другой по-вкуснее...
Видга удалился так же бесшумно, как и подошел. Очень скоро его гибкое
тело мелькнуло под забором за спиной у отвернувшегося стража.
Он долго лежал в сугробе, не шевелясь и слушая, все ли спокойно...
Ножны меча были завязаны ремешком, но без него Видга все равно
чувствовал бы себя голым. Он шагал между двух заборов, придерживая меч
рукой в рукавице. И уже понимал, что пришел сюда зря.
Смэрну невозможно было бы узнать, даже если бы он прошел на расстоянии
шага... Парни и девушки со смехом и песнями сновали туда и сюда, стучали в
двери и грозными голосами требовали угощения, намекая на милость умерших
предков, которой жадный хозяин вполне мог и лишиться:
- А не дашь хлеба, заберем сына или дочь...
Для пущего страха на каждом была шуба, вывернутая мехом наружу и
подпоясанная мочалом. Лица скрывали личины одна другой хуже. Двери
распахивались, и в подставленные мешки щедро сыпалась всякая снедь.
Колядующие благодарили, обещали такой же щедрый праздник и на будущий год -
и шли дальше.
Отказа им не было нигде. Кому охота злить отчаянных парней, которые
навряд ли задумаются в отместку забраться в хлев и связать коровам хвосты,
а то взять да взгромоздить на крышу тяжеленные сани...
Видга шел к дому Вестейна ярла уже без большой надежды, скорее затем,
чтобы не отступать от принятого решения. Мохнатые, горбатые, уродливые
тролли - и впрямь отлетевшие души, на одну ночь вернувшиеся домой, -
перебегали ему дорогу, со смехом возникали в лунном луче и вновь ныряли в
непроглядную тень...
Немалого труда стоило не обращать на них внимания. Видга не оглянулся
даже тогда, когда меткий снежок угодил ему за ворот. Все равно не сыщешь
обидчика в этакой кутерьме, а насмешек будет довольно...
Он раз и другой прошелся вдоль высокого ярлова забора. На всякий
случай - а ну Смэрна все-таки выйдет?
Потом ему неожиданно преградили путь.
Видга вскинул голову. Перед ним, посмеиваясь и подталкивая друг
дружку, переминались с десяток парней.
- Ты, урманин, что тут позабыл? - спросил знакомый голос. - А ну,
пришел незван, так ступай-ка недран домой...
Видга хотел было сказать сыну ярла, что пришел вовсе не к нему, но
промолчал. Вспомнил отцовские наказы: горе тому, кто посмеет нарушать
мир...
Однако Люту, знать, страсть хотелось испытать, каков же Видга в бою.
- Возгря урманская, - подойдя вплотную, процедил он сквозь зубы. -
Своих девок мало, к нашим повадился, щенок?
Промолчи Видга и на сей раз, и не было бы между ними драки и еще
многого, о чем оба впоследствии горько жалели... Если не считать того, что
с этой ночи Видга для Люта перестал бы существовать.
Но Видга не промолчал.
- Отойди с дороги, - сказал он негромко, - пока я не прогнал тебя
хворостиной... рабичич!
Стрела поразила цель без промаха. Видга знал, что говорил, и успел
вовремя отшатнуться - кулак сына ярла со стуком ударил в твердые бревна.
Лют вскрикнул в голос, но боль его не остановила. Даже не задержала... Они
сцепились - рухнули на снег и покатились по нему, с хрустом всаживая в
живое кулаки и колени, зверея от первой крови и давно копившихся обид...
Оба были оружны, но ножа не вытащил ни один - позабыли...
Приятели Люта побросали мешки с угощением и обступили рычащий,
стонущий от ненависти клубок. Забава грозила окончиться худо.
- Растащить, что ли, пока не убились, - проговорил кто-то
нерешительно.
Другой добавил:
- Да кто хоть начал-то?
Пир в княжеской гриднице был в самом разгаре. Уже принесли деревянное
блюдо с горой еще не остывшего печева, поставили перед Мстиславом, и старый
князь, укрывшись за ним, спросил во всеуслышание, видно ли его.
- Где ты, княже? - спросила черноглазая дочь Радогостя.
- Вот и в следующем году пускай видно не будет, - сказал Мстислав
из-за блюда.
Потом в доме погасили все огни, и он сам, своими руками затеплил
новую, живую искру: она будет светить и греть в Новом дворе до другой зимы.
Пировавшие веселились вовсю. В гриднице с ее окнами было не теплее,
чем во дворе, - гостей грели напитки из княжеской медуши да жаркие шубы.
Почти не пили только двое князей. Чурила привычно оглядывал стол, проверяя,
не родилась ли где хмельная ссора. Но все шло лучше не бывает: даже Хельги
Виглафссон и боярин Вышата, нарочно посаженные "в блюде", после долгого и
неприязненного молчания о чем-то разговорились и скоро уже угощали один
другого, точно старые друзья.
Но едва успел порадоваться этому молодой князь, как возник в двери
красный с мороза, распаренный рядович... Один раз глянул на него Чурила и
понял: беда.
Краткое мгновение промедлил князь. Понадеялся, что у того хватит ума
подойти незаметно, за спинами... Просчитался. Как был в необметенных
сапогах, в блестках снежинок, вывалился бородач на середину гридницы. Да и
бухнул:
- Неладно дело, Мстиславич! Отрок твой Лют с Витенегом-княжичем друг
друга чуть не поубивали...
Гридница заволновалась - услышали все. Поди теперь отложи дело до
завтра, когда те и другие протрезвеют и остынут. Чурила угрюмо поднялся,
про себя пожелав рядовичу онеметь.
- Сюда обоих.
Мстислав следил за сыном не вмешиваясь. Тяжко - так что же: не все
ему, отцу, рядом сидеть...
Отроки вкинули в гридницу драчунов. Их растащили в тот самый момент,
когда ярость достигла предела, а крови, чтобы затушить жар, пролилось еще
недостаточно. Кто держал верх, понять было невозможно: каждый успел в
клочья разодрать на противнике одежду, у обоих заплывали подбитые глаза, из
носов одинаково сочилась кровь...
Чурила повел бровью, и двое, державшие Видгу, отступили. Такая
несправедливость заставила Люта отчаянно рвануться, но его удержали,
наградив для острастки подзатыльником.
- Чего не поделили? - спросил князь. И Лют крикнул, не дав Видге
раскрыть рта и желая обойти его хотя бы здесь:
- Он меня... назвал... назвал... И осекся - не мог сам произнести о
себе то, чего не спускал еще никому.
- Рабичичем, - подсказал Видга.
Воинам понадобилась вся их сноровка, чтобы остановить Люта и заткнуть
ему рот. Парень оказался силен, как молодой конь, и так же горласт.
А Халльгрим Виглафссон огляделся по сторонам и увидел, как Вышата
Добрынич отодвинулся от Хельги, нарочитым движением подобрав полу богатой
шубы.
Хельги не пошевелился - нет, он не станет связываться с ярлом прямо на
пиру, всему свое время. Но когда он покосился на соседа - в глазах его была
смерть...
- Разреши, конунг, я скажу им кое-что, - обратился Халльгрим к Чуриле.
- Это ведь мой сын.
Он казался очень спокойным. Князь кивнул:
- Только не прогневайся... отрока я сам накажу.
- Не беспокойся, - усмехнулся викинг и полез вон из-за стола.
Видга приметил отца сразу, как только вошел. И ему тут же мучительно
захотелось вернуть время назад и остаться дома, в своем Конце, где не было
ни Люта, ни конунга, ни Вестейна ярла...
- Дай сюда твой меч, - сказал ему Халльгрим. Сказал не тихо и не
громко, но так, что сердце Видги сперва бешено заколотилось, а потом ухнуло
куда-то и пропало, точно вовсе остановившись.
Деревянными пальцами он распутал так и не развязанный ремешок. Вынул
меч и протянул его отцу - рукоятью вперед.
Халльгрим выхватил у него когда-то подаренное оружие... Железные руки
с силой согнули закаленный клинок. Вороненое лезвие сперва упруго
напряглось, потом с коротким щелчком переломилось надвое.
- Я думал, у меня есть сын! - сказал Халльгрим. И многие потом
утверждали, будто он даже пошатнулся при этих словах, видно, нелегко они
ему дались... А хевдинг продолжал:
- Спроси женщин, они покажут тебе пиво, которое я велел варить для
эттлейдинга. А весной я хотел заложить для тебя драккар, и Олав обещал мне,
что нелегко будет найти то море, где сыщется равный ему!
От лица Видги постепенно отлила вся краска, только кровь продолжала
течь из ноздрей, и он больше не пытался ее унять. Халльгрим сказал еще:
- То-то мало печали оставил ты в Торсфиорде, когда мы уходили из дому.
Ты все говорил, как тебе надоело сидеть на одном месте. Ты, видно,
хочешь, чтобы нам и отсюда пришлось удирать, как побитым собакам? Поджавши
хвост?
Видга молчал.
Молчала, замерев, вся длинная гридница, и только Лют отчаянно
извивался в руках у воинов, словно пытаясь что-то сказать. Но держали его
крепко.
- Я не отец! - прозвучало в полнейшей тишине. - У меня нет сына. Я не
знаю тебя. Убирайся прочь!
Неслыханная расправа потрясла всех. Видга медленно отцепил от пояса
осиротевшие ножны. Бросил их под ноги отцу. И молча пошел к дверям.
А Халльгрим вернулся на свое место и сказал с прежним спокойствием:
- Пускай отпустят твоего хирдманна, конунг.
К тому времени, когда Видга вступил под крышу длинного дома, люди уже
укладывались по лавкам. По дороге он успел кое-как привести себя в порядок,
и неладное заметили не сразу.
Но потом увидели - Видга рылся в своих пожитках и одно опускал в
котомку, а другое молча швырял в горящий очаг...
Когда в огонь отправился маленький, еще детский лук, костяные коньки и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг