умоешься, господине Кременец, попомнишь Улеба! Тогда и решишь, обиду я тебе
чинил или беду отвести хотел! А коли лжу говорю, бери меч, воевода, при
всех посмотрим, у кого правда на языке!
Люди забыли дышать: неожиданно великое дело решалось у них перед
глазами. Всего Кременца внезапно коснулось оно - и предков в курганах, и
любопытных детишек, и тех, кто вовсе еще не был рожден... Даждьбог и тот,
казалось, остановился на небе, и легкие тени от необъятных сил, что
поднялись вдруг за спинами споривших...
Олег выслушал оскорбительную речь, не дрогнув лицом. Не попытался
перебить. А слов про поединок и вовсе будто не заметил.
Чурила хотел было сказать - какие такие еще мечи, ранен воевода, - но
Мстислав шевельнул пальцами, и он промолчал.
Олег проговорил лениво:
- Много чести мне с тобой биться.
И исчезло, растаяв, видение двух сошедшихся сил. Только два человека,
из плоти и крови, как и все стоявшие вокруг.
- Боишься! - закричал Улеб с торжеством. - Лжу защищаешь!
Олег все так же спокойно пожал плечами: как хочешь, тебе же хуже.
Вытянул из ножен широкий - в развернутую ладонь - длинный франкский
меч и перебросил узорный черен в здоровую левую руку.
- Рубись правой, если хочешь, - с насмешкой сказал он Улебу. - Мне
едино.
Забор княжеского двора трещал под тяжестью насевших. Людота глядел на
друга из дальнего угла, по-гусиному напрягая шею и в кровь кусая губу. Пень
еловый, ну что бы захватить с собой из кузни новенький, только что
сделанный, отточенный с бережением и любовью... а в рукоять вложить язык
черной змеи, чтобы помог в единоборстве...
- Слышь, плечо-то пусти! - обернулся стоявший впереди. - Вцепился,
клещ!
Князь Мстислав пристукнул по земле костылем.
- Когда так, пусть бьются.
И дали Улебу меч. Не последней выделки, но тоже бесскверный, не
придется после каждого удара выпрямлять его ногой. Улеб попробовал лезвие
ногтем, взвесил меч в руке и ничего не сказал. Должно быть, остался
доволен.
И стали они сходиться для боя - ладожский умелец и воевода-вагир...
Без щитов - одна рука нынче у Олега. А глаза у воеводы были серые, как само
море Варяжское под непогожим северным небом. Холодное, неприветливое море.
Вот сошлись. И первым, не стерпев, скакнул вперед Улеб. Занес меч без
большого умения, но с силой и яростью - на двоих. Варяг спокойно принял
свистящий клинок, заставив ладожанина охнуть от боли, пронизавшей
напряженные пальцы. Отвел Улебов меч в сторону и тут же ударил сам, срезав
с макушки соперника лохматую прядь. Улеб только мотнул головой. И вновь
прыгнул на варяга, ухватив меч уже не одной, а двумя...
Долго ли, коротко ли бились, Звениславка не видела. Как прижалась к
Нежелане, как спрятала лицо у нее на плече - так и сидела. От железного
лязга останавливалось сердце. Вот-вот прозвучит смертный крик одного из
двоих. И свершится страшное, несправедливое - кто бы то ни был...
...когда вдруг донесся до слуха хлесткий удар, а следом - глухой
шлепок и шум повалившегося тела. Люди заговорили все разом. Но смерти не
было. Она поняла это еще раньше, чем открыла глаза посмотреть.
Улеб лежал лицом вверх, раскинув руки. Оглушенный. Меч, выбитый из
ладони, валялся поодаль. Олег стоял над упавшим, и конец варяжского клинка
подрагивал над Улебом, у горла. Олег по-прежнему держал его в левой руке.
Правую он так и не пустил в ход.
Вот шевельнулся ладожанин, открыл глаза, глянул вверх и снова опустил
ресницы: тошнехонько... Во второй уже раз, вот так, униженный, побитый в
неравном поединке, лежал он у чьих-то ног... и даже Боги, которых он звал
встать с ним за справедливость, выдавали, бессильные против чужеземца. И не
все ли равно теперь, убьет ли, спросит ли виру, назовет ли снова рабом...
Усмехнись Олег, скажи что-нибудь - как есть бросился бы на его меч и
кончил стыд с жизнью заодно. Но Олег молчал.
- Выкуп! Выкуп! - кричали два голоса. Сиплый, срывающийся - Людоты, и
звонкий, серебряный - Нежеланы. Не знала Звениславка, что ходил в кузницу
князь. Набила серебром тугой кошелек и еще загодя отдала подруге: самой
было никак...
Олег посмотрел на красавицу боярышню, улыбнулся ей. Потом глянул на
растерзанного волнением коваля. А потом повернулся к самой княгине. Только
слепой не подметил бы закушенной губы и стиснутых рук. И не был бы он
воеводой, если бы, сражаясь, не видел вокруг ничего, кроме вражеского меча.
Но не зря же свои словене все чаще называли его Вещим, то есть -
прозорливым и мудрым...
Все еще держа наготове клинок, он спросил у князей:
- По чести ли победа?
- По чести, - прогудел старый Мстислав. - Хочешь, отпусти за выкуп, а
хочешь, так и убей.
А про себя разочарованно подумал: так ведь и не открылся хитрющий
вагир.
Ничего не ответил на обвинение, жди теперь, пока сам надумает сказать.
Улеб больше не открывал глаз. От меча, мерцавшего над лицом, веяло
смертным холодком. Чего тянешь, собака, чего тянешь, не томи...
Но Олегу его смерть, знать, была не нужна. Другое держал на уме...
Поворотился к юной княгине и поклонился ей, утирая с лица кровь.
- Знаю, - сказал, - не обрадуешься, если убью. Бери, княгиня, без
выкупа в подарок...
В полдень нагретые солнцем луга еще источали медовые запахи
отгоревшего лета, но по ночам холода покрывали траву серебряными цветами.
Желтела понемногу листва на деревьях, и с каждым днем все более нестерпимым
огнем горела под остывающим небом река...
В один из таких дней вагиры стали собираться домой.
Олег не связывал свой отъезд со злополучной выходкой Улеба. По крайней
мере вслух он об этом не говорил.
- Загостился я, княже, - только и сказал Чуриле. - Дело в Белоозере
ждет.
Помолчал и добавил:
- По санному пути дань повезу господину моему Рюрику.
Чурила внутренне напрягся, ожидая продолжения и страшась его. Но варяг
промолчал. Даже не посмотрел никаким особенным взглядом. И мало-помалу
волнение отпустило, улеглось. Даже легкий стыд зародился в душе: эх, Радим
тебе такой, Радим тебе сякой, а сам...
Снекку готовили в путь. Странно выглядела она на тихой реке, пришелица
из чужедальней страны, с берегов вечно пасмурного моря и песчаных островов
между серыми тучами и серой зыбью... Казалось, приложи ухо к смоляному
борту, и услышишь далекий голос - голос прибоя...
Чурила смотрел на нее с берега и невесть почему вспоминал Халльгрима -
таким, каким увидел его тогда, дождливой ночью в мерянском лесу.
- Скажи... - неожиданно для себя самого обратился он к Олегу. - Вот
живут у меня Виглавичи с родом своим, ты их знаешь. А ты... ты и господин
твой Рюрик... вы ведь тоже ушли?
Олег сложил руки на груди, опустил русую голову и долго не отвечал...
На глазах старше и суровей стало его молодое лицо. А потом он заговорил,
глядя вдаль, и было похоже, что видел он перед собой вовсе не реку и не
Урманский конец на том берегу. Глухо прозвучал его голос:
- Земля наша, князь, велика и дивно прекрасна... Щедро и ласково наше
море, хлебородны нивы, не знающие ни жары, ни жестокого мороза. Широки наши
леса, и не перечесть в них красного зверья. Много племен кормит наша
страна, многим дает кров и одежду... Слыхал ли ты, Чурила, о короле франков
по имени Карл?
Чурила отозвался так же негромко:
- Кто не слышал о нем, разившем врагов от моря и до моря...
Олег кивнул.
- Наших с тобой отцов на свете не было, а Рюриков дед был молод, как
ты или я... Из людей поморских мы, вагиры, живем всех западнее. К закату от
нас уже земли саксов и англов, а севернее - датчане. Король Карл не мог сам
оборониться от них и просил помощи у старого князя Вильчана. Он клялся
своей верой, что встанет за нас, если случится нужда. Чурила спросил
осторожно:
- Он не сдержал слова?
Олег чуть усмехнулся.
- Он держал слово, пока жил. Он помог нам, бодричам, против саксов, а
князя Вильчана признал над всеми другими... но на вильцев сам же саксов и
натравил. Рюрик мне однажды сказал - боялся Карл, как бы мы из сильного
друга не стали опасным врагом. И с тех-то пор, князь, не стало мира в нашей
земле. От кого тут отобьешься, если смольняне глинян тем же саксам за
золото продают...
Чурила слушал очень внимательно. А Олег продолжал:
- Вот так и не стало нам в нашей Вагрии никакого житья. Ты думаешь,
почему столь многие к вам сюда за счастьем ехали через море? Издавна нас в
Ладоге знают... Еще знают, что храбр вагир на суше, а на море - трижды. У
вас тут, не обижайся, другим славны, к морю же не так привычны. Потому и
позвали нас на защиту от свеев и датчан. То правда: в море они нас боятся,
а более никого!
Гордо звучали эти слова. И справедливо: Чурила знал от жены, что
Халльгрим и тот предпочел в Ладогу не соваться. Он сказал:
- А не любят Рюрика ладожане.
Воевода поднял на него глаза. Глаза смеялись.
- А что, скажи, Чурила Мстиславич, когда иной ваш город князя с
дружиной к себе зовет, не из-за моря, своего... всяк ли мил?
Посмеялись. Снекка покачивалась, крепко привязанная к дубовым
расчелкам.
Кременчане помогали вагирам таскать по сходням бочонки и мешки. Стоял
у воды старый Олав с троими сыновьями и Гудредом, разглядывал вендскую
лодью.
- Еще открою, Чурила, - вновь заговорил Олег. - Так мыслю, не тайна.
Великую думу думает родич мой Рюрик...
Вот оно, подумал Чурила. Глубоко внутри дрогнула маленькая холодная
жилка. То самое.
А Олег продолжал:
- Видит он, не скудней нашей эта земля. И не меньше племен живет здесь
в лесах, и все они - одно, только зовут себя кто словенами, кто кривичами,
кто севером... У нас враг нападает с заката, а вы следите за пылью,
клубящейся в южных степях. И как тебе знать, не двинется ли оттуда могучий
вождь, который пожелает покорить вас поодиночке?
Не то куда как хитер был белозерский воевода, не то воистину прав...
Точь-в-точь те же слова говорил и он когда-то Радиму. Еще до того, как
вовсе отошла от них гордая Круглица...
Но, видно, разное это дело - ходить по дань и платить ее самому. Даже
легкую - для мира... Защиту и помощь... за пушистые куны, за звонкое
серебро...
- Большая сила нужна, чтобы повелевать столь многими, - сказал он
Олегу.
- Великим государем назовут твоего Рюрика.
Олег ответил спокойно:
- Или другого, кто это сделает.
И снова замолчали. Каждый знал, что его поняли.
- Пусть будет, как угодно Богам, - сказал Чурила наконец. - Мы же свою
вольность взяли мечами.
Это был отказ. Позже, вечером, он все как есть поведает отцу, и тот,
выслушав, не произнесет ни слова упрека, но заметит:
- То хорошо, сыне, что уезжает он другом.
И уехал Олег - обласканный, накормленный-напоенный на прощальном пиру,
отягощенный подарками себе и своему князю. Потекло время, и говорить о нем
стали все меньше и меньше: ну, был, ну, уехал, мало ли кого носит на
широкой ладони голубая Рось...
Но когда замахали голыми ветками засыпающие на зиму деревья, на
посеревшей Медведице снова мелькнул знакомый солнечный парус.
Снекка подошла к городу и причалила в уверенности, что прием будет
добрым. Олега, правда, на палубе не оказалось - лодью привел опытный
Дражко.
Князь поспешил на берег, и вместе с ним вышел Халльгрим, случившийся в
Новом дворе.
Халльгриму в тот день суждена была неожиданная и приятная встреча. На
шаг позади Дражко, зябко кутаясь в просторный меховой плащ, по сходням
спускался Абу Джафар Ахмед Ибн Ибрагим. Он учтиво раскланялся с Чурилой, а
халейгу улыбнулся точно старому другу.
- Тебе я незнаком, - по-словенски сказал он князю, - но кое-кто из
твоих витязей встречал меня раньше. Просвещенный и доблестный наместник
малика ар-рус, правитель страны Вису, пообещал мне прошить нитью просьбы
ткань вашего союза... Я провел в его стране лето и видел дни, длившиеся без
перерыва. Мне говорили, что зимой там царит столь же длительная ночь...
Могу ли я надеяться, что ты позволишь мне перезимовать в твоем краю, где
тьма не властвует столь безраздельно?
***
А потом наступила зима. В тот год она выдалась ранняя и дивно щедрая
на снега. Разом покрыли они поля и леса - и больше уже не сходили.
Звениславка гуляла по заснеженным улочкам, осторожно ставя мягкие
сапожки на раскатанную мостовую. Как бы не поскользнуться! Приходила
Нежелана и гуляла с ней об руку. Иногда же они выбирались на берег реки и
подолгу сидели там на бревне, завернувшись вдвоем в необъятную медвежью
шубу. И о чем говорили - никто не слыхал. Смотрели на ребятишек, на снежные
бабы, на мальчишек, отчаянно кативших с откоса на рогожках и санках...
При виде княгини мальчишки из кожи вон лезли, показывая свою отвагу.
Даже отроки помладше начинали перебрасываться снежками, а то
вытаскивали лыжи и, на зависть и удивление более робким, не сгибаясь
съезжали с высоченного обрыва на речной лед.
Как-то раз на берег явился и Видга. Сын хевдинга не думал забывать
свою Смэрну и мало-помалу добился, что другие рабы стали поглядывать на нее
с почтением. Даже старый Щелкан, и тот теперь большей частью только ворчал,
а если и грозился палкой, то издали. Оторвиголову княжича побаивались.
Внук Ворона долго смотрел на парней и мальчишек, баловавшихся в снегу,
потом молча ушел. Но нельзя сказать, что присутствие жены конунга вовсе не
подогрело его гордость. В другой раз он явился на берег на лыжах.
Множество любопытных глаз видело, как он оглядел обрыв и выбрал место
покруче. Как нагнулся подтянуть ремни лыж. И как обернулся приказать
верному Скегги:
- Чашку!
Малыш уже успел натопить в ладонях снега. И подал ему глиняную чашку,
полную почти до краев.
Взяв ее в руку, Видга без лишних слов пододвинулся к краю откоса,
примерился - да и покатил себе вниз по устрашающей крутизне, лихо огибая
торчавшие камни, взлетая в воздух и с легкостью кошки приземляясь обратно
на лыжи, - только визжал затвердевший на морозе снег да вилась за плечами
белая пыль!
Что тут началось! Вершина обрыва потемнела от сбежавшихся. Кого-то
столкнули вниз. Княгиня с боярышней бросили свою шубу, принялись
протискиваться вперед не хуже простых девок. Парни восторженно орали и
хлопали себя по бедрам.
Лют в ревнивом бессилии стискивал кулаки. Утер-таки ему нос сын
урманского князя. Да как еще утер...
Видга остановился далеко на льду. И увидели, как он поднял руку с
чашкой... и выплеснул из нее неразлитую воду. Всю не всю, но половину уж
так точно...
И, не оглянувшись, легко заскользил домой.
Зимние дни неприметно катились один за другим, делаясь все короче.
Всякий вечер заставал Абу Джафара у княгини. Точно так же, как воевода
Олег, слушал он ее рассказы о давнем, смотрел берестяные свитки, листал
диковинные латинские книги, которые Звениславка, хотя и не без труда,
все-таки одолевала.
Времечко летело быстро. Зима приближалась к середине. На обоих берегах
готовились к встрече самого короткого дня, после которого солнце снова
повернет к лету. Если, конечно, люди сумеют его уговорить...
Только у одних это называлось Корочун, а у других - Йоль.
На первый день праздника в семье Олава Можжевельника было назначено
великое дело. Роду предстояло пополниться новым наследником.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг