ему рулевое весло. И Халлырим скомандовал, держа в руке дымящийся меч:
- Поднять якоря!
Странно, глухо прозвучал его голос, привычный к приказам, способный
перекрыть и шум битвы, и завывание бури. Никогда еще он не отдавал команды
тяжелей...
Один за другим три корабля вышли из бухты в фиорд. Весла стонали в
гребных люках человеческими голосами.
И поплыло, отодвигаясь назад... Двор, еще хранивший их следы. И туша
жертвенного быка посередине темного пятна на песке. Дружинный дом,
увенчанный ветвистыми рогами оленя. Весь Сэхейм - Морской Дом, вдруг
сделавшийся таким маленьким в своей бревенчатой ограде, у подножия огромных
каменных гор... И сами горы словно бы зашагали по берегу, то заслоняя друг
друга, то вновь открываясь. И казалось, будто это толпа давно поверженных
великанов вышла проводить корабли...
И солнце выплывало из-за этих гор, и больше никогда и нигде не
придется увидеть такого рассвета.
Никогда!
На кнарре у Эрлинга Скегги потянул за руку Звениславку:
- Смотри!
Скегги указывал вперед, на черный корабль, туда, где на корме у
рулевого весла стоял Халлырим хевдинг. В голосе мальчика звучали жуть и
восторг:
- Смотри! Он не оглядывается назад!
Тут Звениславка села на палубу прямо там же, где стояла, под парусом.
Спрятала лицо в коленях и заплакала. Сама не знала, от горя или от
счастья.
Наверное, все-таки от горя: разве не прожила она здесь целый год, с
этими людьми, их жизнью? Как радоваться их горю? Хотя бы оно и обернулось
счастьем для нее самой?
Кроме нее, на кораблях не плакал никто.
Халлырим так и не обернулся, хотя знал, что будет впоследствии себя за
это казнить. Он был вождем. Ему следовало показывать людям пример...
Лодка рыбака шла за кнарром на веревке, а сам рыбак стоял на палубе,
разговаривая с Эрлингом Виглафссоном.
- Грозен твой брат вождь! - сказал он ему. - Но ты, уж верно, знаешь,
как к нему подойти, чтобы он послушал совета. Лучше будет, если он станет
держаться открытого моря, потому что у конунга есть люди, поклявшиеся о его
голове. И я не стал бы тут об этом болтать, если бы не видел их так же, как
вижу тебя теперь, и не слышал, о чем они говорили. Ведь они ночевали у нас,
и я не намного их обогнал.
- Что же за люди? - спросил Эрлинг спокойно. А сам почему-то вспомнил
про Эйнара. И как тот погрозил кулаком, плывя прочь от корабля.
- Это Вигдис Рунольвдоттир, - ответил рыбак. - Люди говорят, она в
большой милости у конунга. Конунг подарил ей корабль, полный самых
отчаянных берсерков, и те слушаются ее, как вождя, и называют - дроттнинг.
И она такая же рыжая, как сам Рунольв, и она действительно его дочь. Я
видел ее третьего дня.
***
- Так, - сказал Эрлинг, помолчав. - Пожалуй, это лучше, что ты
заговорил со мной, а не с ним.
Эйрик Эйрикссон, брат Гуннхильд, едва не рассердился на сыновей Ворона
за то, что те не пожелали запастись у него ни мясом, ни солодом, ни хлебом.
- Я же богат, - сказал он им с упреком. - И дом мой благополучен. У
меня даже в самые голодные годы не случается так, чтобы не из чего было
сварить пива!
Халльгрим ему ответил:
- Твое богатство растет на земле, а наше плавает по морю. Мы добудем
себе любые припасы, когда захотим.
Харальд конунг останавливался в Линсетре и пировал у Эйрика в доме...
Эйрик вспоминал об этом, смеясь и почесывая затылок. И было что
вспомнить! Все знают, как быстро путешествуют слухи. Даже быстрее боевого
корабля. И чего только не рассказывали Эйрику о Харальде Косматом!
Немыслимое дело - принимать этого конунга у себя. Устроишь пир небогатый,
обидится. По достоинству не почтили! А развернись с угощением - снова
обида. Хочет, стало быть, своенравный одальман похвалиться могуществом,
показать, что и не думает бояться правителя страны. Хоть бросай землю и дом
да беги куда глаза глядят!
Эйрик в горы не побежал. Встретил знатного гостя и как-то сумел и ему
угодить, и своего достоинства не потерять. Кончилось тем, что близкий друг
Харальда, Регнвальд ярл, даже оставил в Линсетре сына. Оставил в знак
доверия, как залог... Оставил бы и Харальд, да не было еще у молодого
конунга сыновей.
Видел Эйрик и Рунольвову дочку... Видел подаренный ей корабль. От нее
самой и узнал о немирье в Торсфиорде. И успел испугаться, как бы Вигдис не
надумала выместить на нем зло. Но и люди Вигдис дурного ему не сделали...
- Теперь не было бы тебе худа, - сказал ему Хельги. - За то, что ты
пустил нас переночевать! Но Эйрик только покачал головой:
- Не станет Харальд наказывать вставшего за родню. Вот если бы я не
пустил вас во двор, тогда он первый сказал бы, что я трус. Да, пожалуй, и с
земли бы согнал.
Гуннхильд долго обнимала Эйрика и его жену. Потом на кораблях снова
подняли паруса... С берега махали вслед, пока можно было видеть. Махали
длинными полотенцами: пусть будет дорога гладкой и ровной, как эта мягкая
ткань! Пусть Лебединая Дорога вскипает волнами не выше тех, что рождаются
на развевающемся полотне.
- Послушай-ка, Эрлинг! - позвал Хельги, пока три корабля шли еще рядом
и можно было переговариваться. - А скажи, Эрлинг, не приглашал тебя Эйрик
остаться? Не спрашивал, что ты, домосед, делаешь с викингами в море?..
Халльгрим на своем корабле поставил ухо ветру.
- Приглашал! - долетело над водой. Хельги приставил ладони ко рту:
- Ну и что ты?
Приемыш задорно ответил, одолевая расстояние:
- А что видишь!
Он мог бы еще добавить, что Эйрик предлагал им с Гуннхильд хотя бы
оставить в Линсетре на воспитание маленьких сыновей. Эйрик обещал вырастить
из них достойных мужей. И твердил, что Линсетр безопасен, особенно нынче -
у конунга под рукой... А плавание - как угадать, что ждет впереди? А в
Гардарики?
Эрлинг и Гуннхильд отказались в один голос.
- Спасибо тебе, родич, - сказал Приемыш. - Но мы ведь идем не в поход.
Мы не вернемся...
Три корабля уходили на юг. Два драккара, черный и расписной. И кнарр,
короткий и круглый подле боевых кораблей.
День за днем шагали вдоль левого борта сине-зеленые берега.
Испещренные черными и серыми скалами, прорезанные расщелинами фиордов. То
яркое солнце горело над ними в вышине, то наплывала холодная тень
облаков... В гранитной броне, в копьях розовых сосен, отороченная
белоснежными бурунами, во всей своей весенней славе - земля Норэгр! Родная
земля. Халогаланд, потом Страна хердов - Хердаланд, потом Агдир...
Скоро останется позади и остров, к которому год назад прибило
погубленный штормом немецкий корабль. А потом берег круто повернет на
восток, пропуская корабли в Восточное море, которое словене называли
Варяжским. А там - считанные переходы, и зазвучит вокруг словенский язык...
Не позабыла его, Звениславушка? Не разучилась ли петь? А там - Кременец...
Звениславка осунулась, перестала спать по ночам. Гнала прочь худое
предчувствие, да ведь дума - не птица, рукой на нее не махнешь, не
испугается, не улетит. Может, давно уже черной сгоревшей руиной стоял на
высоком берегу Господин Кременец. Кто порушил, с кого спросить? Да и кто
спросит?.. А вместо говора и смеха людского вылетали в черные провалы
дверей ушастые совы, выбегали серые мыши. Да тяжко кружилось, высматривая
поживу, зловещее воронье...
А храброе кременецкое войско да бесстрашная княжья дружина лежали
где-нибудь в чистом поле, под лучами волчьего солнышка, и жадный зверь
растаскивал непогребенные кости, да палючий вихрь горькой пылью
заносил-заметал кровавый след полоненных... А сам-то князь? И скалился
безгласно белый череп из-под просеченного шлема, смотрел невидяще пустыми
ямами глаз. И цветы прорастали сквозь клочья рубахи, что вышивали любимому
эти вот пальцы... Она знала своего князя: живого не возьмут.
Но не верило упрямое сердце такому! И уже не море - распахивались
взору светлые плесы Медведицы, самой матери Роси. Песчаные кручи
поднимались вместо окутанных сизой дымкой скал. Там жили в норках стрижи.
Любо было нырять оттуда в прозрачную, чистую, холодную, ласковую воду... И
нырял следом парень с глазами светлыми, как та река. И летел сильной
птицей, раскрыв руки, смеясь и следя - не ухватил бы Звениславушку
бородатый дед водяной.
Ходила, покачивалась под ногами сырая палуба корабля.
Одно утешение, если рядом устраивался Скегги. Малышня над ним
насмехалась: отроку в его возрасте место на боевом корабле. Но туда Скегги
не взяли. Он рассказывал Звениславке:
- Скоро наша Норэгр останется к северу... И будет огромный залив,
который называется Вик. Там есть земля Вестфольд, лежащая на западном
берегу.
Там жил Хальвдан Черный сын Гудреда, и говорят, что этот род
называется Инглинги и идет от Одина и богов. При Хальвдане конунге не
бывало недорода. И когда он утонул, во многих краях пожелали похоронить его
у себя, чтобы приманить удачу. Люди никак не могли договориться между собой
и наконец решили разделить тело на части. И всем казалось, что теперь
следует надеяться на урожай.
...А дальше лежали земли, издревле овеянные славой нисколько не
меньшей.
Свеарике, где в древности правили Асы. И Данмерк со знаменитым
островом Селунд, откуда выходили на добычу длинные корабли под стягом
Рагнара Кожаные Штаны. И великая Страна вендов, рождавшая таких викингов,
что даже Рунольв никогда не совался туда грабить. Венды молились
четырехликому Святовиту и никому еще не спускали обид. И, верно, не зря
даны и юты ходили проливами больше на запад, чем на восток!
Свейский берег покрывали леса. На датском простирались песчаные холмы
и не было видно ни фиордов, ни гор. Наверное, даны тоже считали свое
побережье лучшим на свете. Но халейги сочли его унылым.
Тихая ночь позволяла не искать убежища у земли... Но все-таки решено
было сделать остановку. Люди знали: эти места - последние на их пути, где
знакомый ветер еще сможет коснуться лица. И родная земля будет лежать
где-то у горизонта. Совсем рядом. Протяни руку - достанешь. Скрытая от глаз
лишь полуночным сумраком светлой ночи да легкими гребешками волн,
шелестящих на песчаной мели...
Дома, в Торсфиорде, эта ночь была бы светлей, много светлей. Сколько
уже времени качала мореходов Лебединая Дорога, убегающая под киль корабля?
Более месяца. И весь этот месяц шла рядом с кораблями земля Норэгр -
Северный Путь.
Теперь остановилась, отстала. Начинался великий Восточный Путь -
Аустрвегр.
Теперь - только чужбина. И впереди, и по бортам, и за кормой. Что там
ждет? И кто там ждет? Кроме врагов?
Не выдержал даже Халльгрим. Он сказал:
- Не в первый раз иду я этими местами. И всегда мне было весело. Нынче
не так...
Один Видга слышал эти слова. А Видга был не болтлив.
Для ночлега выбрали круглый островок, сплошь загроможденный дюнами.
Соленый песок не мог дать пищи деревьям. Лишь жесткая голубоватая
трава пронизывала его жилистыми корнями, и длинные листья в кровь резали
схватившую руку... Цепкая жизнь.
На этом острове решено было провести ночь и еще день. А потом
двинуться в торговый город Бирку, что стоял в свейской земле, там, где
встречалось с морем полноводное озеро Лег. Следовало пополнить припасы.
Но не только скорбным было расставание с Норэгр! Правду говорят люди:
негоже уходить, не отомстив причинившему обиду. И если не судьба сделать
это мечом - отомсти словом. Слово, произнесенное умело и ко времени, может
стать выкупом за осужденную голову, лекарством от смертельной болезни...
Или смертельным ударом! И все это смотря по тому, как его сказать.
Поздно вечером люди со всех трех кораблей собрались на берегу.
Халльгрим принес свой щит, сняв его с борта черной лодьи. Старый Олав
уселся с ним на песок. В руках кормщика был остро отточенный нож: таким
ножом удобно врезать в дерево руны, стремительные и беспощадные, как полет
смертной стрелы...
Халльгрим увидел, как Видга наклонился к Скегги, и тот прошептал
что-то ему на ухо; сжатый кулак малыша отбивал в воздухе ритм. Видга кивнул
и выпрямился, и Скегги спрятался за его спину. Видга произнес вслух:
Сыновей родишь ты, нечесаный конунг, что украсят распрей твою, конунг,
старость...
Это было хулительное стихотворениение. И сложенное неплохо! Надо
думать, Харальд Косматый не заболеет от него и не умрет, ведь для этого,
как утверждают бывалые люди, следует говорить нид прямо в глаза. Но там уж
будь что будет - главное, стихи сложены и произнесены прилюдно и Олав
начертал их на щите.
В кругу воинов послышался смех, кто-то радовался удачному слову,
кто-то пробовал строку за строкой, подбирая иносказание-кеннинг. Это была
угрюмая радость!
Олав знай чертил проворным ножом по окованной доске щита. С другого
конца толпы подала голос красавица Гуннхильд, зеленые глаза ее горели:
Возьмешь в жены жабу, нечесаный конунг, финка-ворожея твой разум
отнимет!..
Когда на поверхности щита не осталось гладкого места, Олав поднялся и
понес его к воде. Народ повалил следом, сыновья Ворона впереди других. Олав
зашел в воду, насколько позволили его сапоги. Пересчитал руны и нашел, что
их число было удачно. Потом повернулся лицом в сторону оставшегося за
горизонтом Вестфольда и громко проговорил:
- Нет у нас здесь лошадиного черепа, чтобы насадить его на шест из
священного орешника и повернуть, конунг, в сторону твоего дома! Пошлем-ка
мы тебе лучше луну морского коня... Ибо думается нам, что и она даст рунам
немалую силу! И пусть, Харальд Косматый, это приветствие не дает тебе покоя
и отдыха ни ночью, ни днем, ни зимой, ни летом! До твоего смертного часа -
до огня и костра!
Они долго потом вспоминали, как брошенный в воду Щит немного
покружился на месте, а потом, подхваченный неведомым течением, вдруг
довольно быстро поплыл на северо-запад... Мореходы следили за ним, пока он
не скрылся из виду.
По всем приметам следовало ждать, что Щит доплывет.
А утром потянулись низкие тучи, сочившиеся дождем. Это плакала за
горизонтом земля Норэгр... Хельги стал отпрашиваться у брата в поход -
развеять тоску.
- Иди, - подумав, разрешил ему хевдинг. - Думается, мы оборонимся,
если на нас здесь нападут... Но к вечеру стану тебя ждать и не прощу, если
не вернешься.
Знал: не дорога была младшему брату опостылевшая жизнь. Отдал бы, и с
радостью, честному мечу какого-нибудь храброго венда! Самому везти любимую
в жены безвестному гардскому вождю! Примерь на себя, на свое собственное
сердце: не остановится?
Оттого-то Халльгрим говорил с ним сурово. Наверное, суровей, чем
следовало. Однако пусть ведает, строптивый: не нужен себе, нужен братьям. И
людям, которые за тобой идут и тебе верят. В жизни своей и в смерти воли
брать не смей! Живет на корабле Ас-стейнн-ки - кто ее защитит, если падешь?
Вслух ничего этого не было сказано. Халльгрим долго смотрел на
уходивший драккар. Отпустил, а не напрасно ли... Зябкий рассветный ветер
заставлял его ежиться, кутаться в плащ. Крепко запомнило тело стылую
осеннюю воду и форштевень Рунольвова корабля! Халльгрим нахмурился,
расправил плечи. Не к лицу хевдингу дрожать.
Когда Эрлинг и потом Эйрик рассказали ему о Вигдис, он слушал их, не
изменяясь в лице.
Серые облака медленно плыли над морем, едва не задевая голую мачту
драккара. Небо походило на глаз, пораженный бельмом. Неужели горел когда-то
живой синевой, улыбался солнечно и лукаво? Восточное море угрюмо катило
пологие холодные волны. Под мерным дождем, падавшим ровно, без малейшего
ветра. Капли постукивали о палубный настил кончиками длинных слепых
пальцев: пусти погреться, пусти...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг