гоняя мячик и обращая мало внимания на предупреждающие окрики родителей.
Когда мяч по недоразумению или по шалости попадал в один из кубов маленькой
империи Хосико-сан, к невозмутимой императрице подбегал родитель отпрыска и,
прижимая ладони к сердцу, просил извинений. Хосико кивала, Хосико
величественным движением изящной тонкой руки разрешала взять мяч, и детская
беготня возобновлялась.
Тестирование продолжалось, народ прибывал, и Горбовский с удивлением
отметил, что половину людей он впервые видит. Видимо, это были так
называемые вольные егеря, разыскивающие и готовящие более-менее безопасные
охотничьи площадки для туристов, да те, кто работал у самого подножия Белых
Скал, обслуживая лифты и защитное оборудование. С появлением егерей в толпе
появились центры кристаллизации, люди рассаживались тесными кружками и,
склонив головы друг к другу, тихо переговаривались. Леонид Андреевич с
любопытством наблюдал за этой эволюцией и догадывался, что сейчас будут
избраны парламентеры для общения с высшим руководством. Легенды доктора
Мбоги хватило ненадолго - если вводить в заблуждение технический персонал
можно было достаточно долго - по крайней мере, до активной стадии операции,
то с егерями такой номер не проходил - в карантинах и УНБЛАФ они разбирались
не хуже Хосико Фуками.
- Видите? - прошептал Пратолини.
- Вижу, - подтвердил Горбовский. - А почему шепотом, Марио? Мы
наблюдаем феномен зарождения и подъема гражданской активности в ответ на
неясную внешнюю угрозу и невнятные объяснения высшего руководства.
- А что, были какие-то объяснения? - удивился Марио. - Меня просто
попросили подойти сюда на тестирование...
- Угроза нарушения биоблокады, - объяснил Горбовский. - Всех просили не
беспокоиться и не торопиться на Землю. Ну вы, наверное, знаете, как Поль это
умеет.
- Знаю, - подтвердил Марио, - директор Базы это умеет делать в высшей
степени тактично.
Тем временем подошла очередь Горбовского, и Леонид Андреевич направился
к Хосико сквозь ряды стульев, мимо кружков людей, сразу замолкавших при его
приближении. Леонид Андреевич виновато улыбался, но все смотрели на него
серьезно и не слишком доверчиво. Дело плохо, решил про себя Горбовский.
Вежливые ассистенты взяли у Леонида Андреевича кровь, заставили плюнуть
в чашку Петри и напоследок запихали в большой гудящий шкаф, в котором было
темно и жарко. Что-то неприятно мягкое касало се головы, как будто слепой
ощупывал при близком знакомстве лицо, и Горбовский подумал, что не слышал ни
единого детского всхлипа. А ведь малыши должны были испугаться такого
испытания. Должны? Наверное, на Пандоре какие-то особые дети. Впрочем, в
малышах Леонид Андреевич смыслил очень мало.
- Там страшновато, - заявил он молоденькой девчушке в салатовой
униформе, которая усиленно пыталась выглядеть серьезной, но приступы
смешливости один за другим нападали на нее. Она прыснула, зажала ладошкой
рот и быстро помахала рукой в сторону Хосико.
- Удивительные у нас дети, - даже с какой-то гордостью сказал Леонид
Андреевич задумчивой Хосико.
- У нас? - с интересом посмотрела она на Горбовского.
- У людей, у человечества, - объяснил Леонид Андреевич. - Ничего не
боятся, даже шкафов.
- Ну что вы, Леонид Андреевич, мы их туда и не сажаем. Они прошли
Токийскую процедуру в первые дни после рождения. Тестер рассчитан на
взрослых. На очень взрослых, - поправилась Хосико.
Хосико просмотрела карту Горбовского, сплошь покрытую загадочными
значками. Что-то отмечала маркером, и ярко-оранжевые пятна стали слегка
беспокоить Леонида Андреевича. Однако он не стал прерывать доктора
расспросами, дожидаясь, когда она закончит анализ и впишет, а точнее,
врисует, тонкой кисточкой еще несколько значков в розовое поле под его
фотографией.
- Здоров? - с толикой беспокойства спросил наконец он.
Хосико внимательно посмотрела на Леонида Андреевича, и ему почему-то
стало неудобно, словно он спросил нечто запретное или, скорее, даже глупое,
как это бывает, когда большой, взрослый и вроде бы даже умный дядя начинает
интересоваться у ребенка подробностями элементарной игры в салки.
- Да, - коротко ответила Хосико.
- Ну, я пойду?
- Конечно, Леонид Андреевич.
Однако выйти из ангара Горбовскому не дали. У выхода его перехватили
Ларни Курода, Вадим Сартаков и незнакомая полная женщина, не соизволившая
представиться. А может быть, она ему представлялась раньше?
- У нас к вам серьезный разговор, Леонид Андреевич, - начал Вадим.
- Слушаю вас.
- Нас, собственно, как и все население Базы, беспокоят происходящие
сейчас события.
- Даже не столько события, - заявила почти безапелляционно женщина, -
сколько отношение руководства к вверенному ему персоналу.
[VOZLUB04.GIF]
Ого, подумал Леонид Андреевич, а тут попадаются бывалые люди.
- Чем вас не устраивает отношение руководства? - как можно мягче
спросил Горбовский. Начинались проблемы.
- Нас не устраивает отвратительная завеса секретности над
происходящим, - продолжила женщина. - Какая опасность нам грозит? Насколько
она реальна? Что будет с детьми? Когда начнется эвакуация? Чем занимается
комиссия? Что, черт возьми, вообще происходит?
На последнем вопросе ее лицо как-то обмякло, расплылось, и Леонид
Андреевич понял, что еще немного и женщина расплачется. Она была в панике.
Она боялась. Очень боялась, и только оставшиеся капли уверенности в том, что
ее и десятки других людей, здесь, на Пандоре защитят, не бросят, помогут,
удерживали от открытой истерики и непредсказуемых действий. А сколько еще
здесь таких? Не очень много, возможно, но вполне достаточно, чтобы
породить... Что породить?
Ларни отвел женщину и посадил на стул, где она и скорчилась, закрыв
лицо ладонями.
- Необходимо что-то сделать, Леонид Андреевич, - сказал Вадим. - Марта,
конечно, преувеличивает опасность...
- Она эпидемиолог, - догадался Горбовский.
- Да. Нам по штату полагается такой специалист.
- Для такой работы у нее слишком... Она слишком близко принимает все к
сердцу.
- Ну, до последнего времени у нее вообще не было никакой работы. Она
хороший специалист... - Сартаков замялся. - Но тут еще личное... Ведь,
строго говоря, Марта ответственна за биоблокаду, и если действительно прошел
прорыв, то здесь во многом ее вина. Однако, ни Поль, ни доктор Мбога не
привлекли ее к работе комиссии... Да и о комиссии всякие слухи ходят.
- Какие?
- М-м-м, что дело не в биоблокаде и не в эпидемии, а что... Возникли
проблемы с самой фукамизацией, и поэтому доктор Фуками лично здесь... У
многих дети, Леонид Андреевич, родители волнуются. Я вряд ли что-то могу
посоветовать как специалист, но как человек... Мне кажется, надо все прямо
объяснить людям. Неведение гораздо хуже, чем прямая и ясная угроза.
- Вы думаете?
- Конечно! Понятно, что у всех разный уровень ответственности и наша
степень информированности ниже, чем у вас или чем у доктора Мбоги. Но сейчас
это напрямую касается нас, и о тайнах личности речи нет...
- К сожалению, есть, - прервал Сартакова Леонид Андреевич. - Я согласен
с вами - объяснения необходимы. Я поговорю с Полем, как это лучше
организовать. И я сам не люблю тайн. Вот только... Вот только я пока не могу
решить - как сейчас действовать, и поэтому здесь полагаюсь на мнение доктора
Мбоги и доктора Фуками. Давайте, Вадим, доверять друг другу. Тайны между
людьми, как правило, противны... Я сделаю все, что смогу.
- Спасибо, Леонид Андреевич.
Вадим вернулся к Ларни и Марте, а Горбовский наконец выбрался из ангара
на свежий, прохладный воздух. Щеки горели, и Леонид Андреевич прислонился к
ближайшему заиндевевшему контейнеру, ощетинившемуся испарителями.
Ох, как стыдно. А почему? Почему мне стыдно за то, чего я не совершал?
Да если рационально разобраться, то и стыдиться здесь нечего. Тайна
личности. Самая мрачная и... самая стыдная. Тайна, скрываемая от самого
человека. Болезнь. Проступок, совершенный по неведению. Что еще? Теперь
вот - Пандора. Не переступаем ли мы здесь грань? Грань, отделяющую свободную
личность, полностью ответственную за свои поступки и решения, от личности
опекаемой и даже манипулируемой? Не слишком ли мы добры к людям, Леонид
Андреевич? А разве бывает чрезмерное добро? Наверное, бывает. Наверное.
Разве не ты говорил Тойво Тур-нену: "Я не боюсь задач, которые ставит перед
собой человечество, я боюсь задач, которые может поставить перед нами кто-то
другой". Все творится ради добра и именем добра. Аминь. Я не хочу, чтобы все
человечество краснело бы и мучилось угрызениями совести... А почему я этого
не хочу? Потому что я не люблю муки совести? А кто их любит? На то она и
совесть, чтобы стоять на страже... На границе между объяснимым и
необъяснимым, между рациональным и... и человеческим. Почему мы так верим в
рациональность человека? Или, наоборот, не верим? Наши секреты скорее
подтверждают последнее - нам кажется, что человек склонен совершать
необдуманные поступки, особенно в условиях опасности. Как там выразился
Вадим? Прямой и ясной угрозы? Ах, как это было бы прекрасно! Прямая и ясная
угроза, которой можно смотреть прямо в глаза и сжимать стальными руками
штурвал звездолета! Вот только таких угроз почти не бывает. Даже в лесу,
даже на Пандоре. Что-то таится за поворотом, в глубине лесного лога, и ты не
поймешь - что это, пока не напорешься на это, и уже поздно будет размышлять
рационально, потому что ты будешь действовать эмоционально, то есть в
страхе, в страхе за свою жизнь, за жизнь тех, кто идет следом, а страх
подсказывает только одно из двух решений - убежать или уничтожить,
уничтожить или убежать. И при любом из них муки совести неизбежны.
Леонид Андреевич растерянно огляделся, обнаружив себя почти на краю
обрыва, где он привык проводить каждое утро, кидая камешки в лицо спящего
или притаившегося леса. Вообще-то направлялся он в столовую. Горбовский сел
на край и помахал ногами. Тапочки, которые он забыл снять, сорвались с ног и
медленно полетели вниз как маленькие, неуклюжие самолетики. Сиреневый туман
уже рассеивался, а значит, время подходило к восьми. Ближний домик смотрел
на обрыв и сидящего Горбовского пустыми глазами открытых окон и раздвинутых
штор, как будто покидали его в спешке срочной эвакуации. Хотя можно и так
сказать. Той-во Турнен устроил срочную эвакуацию своей жене. И почему я его
так раздражал? Может быть, действительно, он ревновал меня к Рите Сергеевне
и подозревал в тайных встречах здесь, на обрыве, прямо у него на виду?
Интересно, а что говорит Теория Воспитания о ревности? А о глупости? Неужели
и вправду нет бездарных людей? Вот ревнивцы есть, значит, могут быть и
бездарности. Любая теория - только теория, сколько ни подтверждай ее
практикой, особенно если касается она человека. Не втиснуть, не втиснуть
человека в узкие рамки его же самого. Человек - штучный товар, но кто
сказал, что он самый лучший товар? Вот сейчас предстоит очень трудное
объяснение с сотней людей, которые начали терять доверие к тому, что им
говорят уважаемые люди, такие, как Горбовский, Мбога, Фуками. И как тут
решить - правы они в своих сомнениях, имеют ли они все основания знать
правду в том объеме, в котором ее знают Горбовский и компания? Или здесь
все-таки должен соблюдаться неписаный принцип - больше информированности -
больше ответственности, больше ответственности - выше информированность?
Что, в конечном счете, позволяет избежать некомпетентности при принятии
важных решений. Но является замкнутым кругом. А может быть, доверие есть
более подходящий критерий? Может быть, нет в природе никаких единственно
верных решений, сколько бы специалистов ни ломали над ними головы, и поэтому
нужно выбирать самое доброе? А что есть доброта без доверия? Разве можно
сделать человеку добро, если из-за каких-то высших принципов от него скрыли
часть информации и в его глазах это добро оборачивается самым несправедливым
злом? Нет ответа на эти и еще тысячи подобных им вопросов.
Явление Леонида Андреевича в столовую босиком прошло совершенно
незамеченным. Почти все столики были заняты, и народ вкушал пищу, тихо и
мирно переговариваясь. Мбога помахал Горбовскому, которому уже заказал
овсяную кашу и томатный сок. За столиком сидели еще Поль и Хосико. Поль был
мрачен. Он ковырял кашу большой ложкой, наблюдая, как сероватая масса
надвигается на освобожденные области тарелки, вновь поглощая свою
территорию. Хосико пила кефир, искоса наблюдая за манипуляциями Гнедых.
- Как лес? - поинтересовался Мбога. - Я наблюдал твое утреннее сидение,
но не решился отвлечь от важных дум ради какой-то банальной каши.
- Я медитировал и размышлял. Ты правильно сделал, Тора, что не оторвал
меня от вкушения праны.
- Вы практикуете медитацию? - заинтересовалась Хосико. - Как это
любопытно. Сейчас мало кто интересуется духовными практиками.
- Я размышлял о доверии и душе, - сказал Леонид Андреевич. - Нет ничего
труднее, чем размышлять о доверии и душе.
- Хм, это, насколько я понимаю, камень в мой огород, - печально
констатировал Мбога. - Где мой хлеб? Я хочу немедленно крошить хлеб.
Поль пододвинул ему тарелку.
- Давайте спросим Поля, - предложила Хосико. - В конце концов, мы
выполняем те рекомендации, которые получили на Земле - от земных психологов
и земных учителей. Вполне возможно, что они ошибаются и преувеличивают
вероятность шока и паники. Поль - царь и бог Пандоры и наверняка знает или
чувствует больше.
Царь и бог вздохнул.
- Нужно прояснить ситуацию, - сказал Поль, - Всем нам нужно просто
поговорить. Никто не заставляет вас открывать мрачные тайны, но никто не
может запретить поговорить с людьми напрямую, ответить на их вопросы...
- Я боюсь, - честно признался Мбога, Тора-охотник, обладатель самого
большого и меткого карабина во всей Периферии. - Я боюсь, что нас захлестнет
волна некомпетентности, я боюсь, что меня окружит толпа матерей и учителей с
детьми и будет требовать немедленной отправки на Землю во имя гуманизма. А я
не могу никого отправить на Землю. Не имею права. Я не знаю, кто важнее -
маленький поселок Периферии или огромная Планета. Поэтому приходится
отключать душу и милосердие и основываться на чистой математике, которая во
все времена утверждала, что сто - это гораздо меньше, чем сто миллиардов.
Несоизмеримо меньше. Мне нет нужды объяснять уважаемому Леониду Андреевичу и
уважаемому Полю, что такое - угроза прорыва биоблокады. Но как мне объяснить
это пятилетнему мальчику? Как это объяснить его Учителю? Его маме?
- Они поймут, - зло ответил Поль. - Не надо принимать нас за детей,
только за детей. У нас нет вашего опыта, но и здесь, на Пандоре, мы многое
повидали... Так что мы поймем, уверяю вас.
Мбога внезапно успокоился. Он откинулся на спинку стула, подставил под
локоть дуло карабина и упер ладошку в щеку, задумчиво разглядывая бледного
Поля.
- Поль прав, - сказал Леонид Андреевич, - он просто чудовищно не прав,
но именно поэтому он прав.
- Почему я не прав? И почему я прав?
- Поль, вы еще очень и очень... горячи. У вас еще мало опыта и, ради
бога извините, Поль, очень мало воображения, - тихо, чуть ли не шепотом
говорил Горбовский. - Для вас сто человек, двести человек - это вполне
понятные и воображаемые понятия. Вы их всех знаете в лицо, со всеми знакомы.
Сто миллиардов - для вас это слишком абстрактно. Нельзя вообразить сто
миллиардов индивидуальностей, сто миллиардов талантов, сто миллиардов людей.
Как любой человек, вы осведомлены об их существовании, но пока это только
число в справочнике по демографии. А для меня это не число. Уже. И для
доктора Мбоги - не число. И для Хосико-сан. Бремя ответственности за них
может оправдать любую жертву. И вот в этом мы не правы. Здесь правы вы,
Поль. Без ста человек на Пандоре не будет ста миллиардов на Земле. Их будет
сто миллиардов минус сто. А это намного меньше. Намного. Может, это уже и не
будет человечество? Я не знаю.
- Тогда решено, - сказала Хосико. - Где устроим общий сбор?
Детей было решено не приглашать. Они остались в своем интернате под
присмотром учителей. Конференц-зал, помещавшийся на первом ярусе
административного комплекса, был велик, но не был приспособлен для
одновременного размещения почти всего населения Базы. Поэтому стулья вынесли
и расселись прямо на полу. Горбовский, Мбога, Фуками, Робинзон и Гнедых
собрались около возвышения с микрофоном и определили порядок выступлений.
Первым должен был выступить Мбога. Маленький доктор кивнул и взобрался на
сцену. Гул множества голосов стих, и Мбога слегка прокашлялся, прочищая
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг