серые хлопья липли к ботинкам и гачам, когда я, увязая в мокром карбиде и то
и дело теряя сознание, волок Мефодия к распахнутой дверце "ханьяна". А до
этого мне пришлось отрывать его скрюченные пальцы от вентиля кислородного
баллона. Я отрывал их целую вечность, и за эту вечность терял сознание как
минимум дважды. Мне казалось, что мои черепные кости трещат и раздвигаются
по швам от ацетиленового угара.
На полпути к распахнутой дверце (целых семь саженей была длина пути, а
ближе я не рискнул подъехать, помня самовозгорание ацетилена во сне) я
понял, зачем он сжимал этот чертов вентиль. "Перед смертью не надышишься!" -
сказал я мертвому другу. И закашлялся так, что боль от кашля прожгла меня
насквозь, от гортани до переполненного мочевого пузыря. Это было как
наказание за черный юмор, но я не раскаялся, помня, что Мефодий при жизни
любил черный юмор и решительно отделял его от юмора грязного и от "похабщины
обыкновенной". Правда, не всегда можно было понять, какими критериями он
руководствовался, решительно отделяя.
Я положил его кровавой маской к небу на полпути к тачке и налегке
вернулся к баллону. Ползком, сжимая голову ладонями, потому что голова была
тяжелая, как баллон, и череп уже раскрывался, как перезрелый бутон тюльпана.
Баллон оказался почти полным, и я в три обжигающих вдоха прочистил легкие и
сдвинул обратно лепестки моего черепа. Но вот шланг у баллона был короток -
не стоило и пытаться дотянуть его до Мефодия. Да ему уже и не надо...
Сделав еще один глубокий вдох, я, уже не переводя дыхания, доволок
Мефодия до тачки, уложил на заднее сиденье, врубил продув салона, вышел и,
захлопнув дверцы, бегом вернулся к баллону. Он-таки был тяжел. На семи
саженях пути я раз пятнадцать приложился к шлангу. Но и с баллоном я в конце
концов справился, доволок и свалил его на пол машины, под сиденье с трупом.
Забрался сам, захлопнул дверцы уже изнутри и стал дышать. Из шланга. Потому
что и сам я, и мертвый Мефодий ("Мертвый! Мертвый!" - я повторял это, как
заклинание, и старался поверить: если поверю, случится наоборот...) - и
мертвый Мефодий, и сиденья, и пол, и даже стекла салона были в мокром
карбиде. Даже серые хлопья, налипшие на мои гачи, потрескивали, и от них
несло.
Надо было вычистить и выбросить из машины всю эту мерзость. Потому что
запасные, маломощные фильтры уже захлебывались от переедания, набрасываясь
набрасываясь на вкуснятину, которую мы наволокли в салон; а основные фильтры
я сам ни за что ни про что убил. И еще хлопья эти гадостные расползаются под
пальцами и никак не хотят отделяться от штанов.
Я наконец понял, что это были за хлопья. Это была гигроскопическая
пена, употребляемая Мефодием для упаковки марсианских устриц. Надо полагать,
что все они, искусно и бережно извлеченные из сухого карбидного слоя,
рассортированные по одному Мефодию ведомым признакам, упакованные для
продажи, подготовленные для его непонятных опытов, приговоренные к последней
песне в кругу ценителей - все поющие и все безголосые устрицы обратились в
прах. Много бы я дал за то, чтобы услышать этот могучий и странный аккорд!
Половину всего, что имею, отдал бы - пятьсот целковых. Пятьсот семьдесят
четыре с мелочью...
Я опять поймал себя на том, что думаю не о главном, потому что о
главном думать боюсь. Хватит заклинаний, сказал я себе, глядя на тело
Мефодия. Хватит вранья и пряток от самого себя. Возьми себя в руки и убедись
наконец в том, что он действительно мертв. Я взял запястье мертвого друга
("Мертвого! Мертвого!") и честно попытался нащупать пульс.
Пульс был.
Я задохнулся (теперь уже не от вони) и на радостях решил махнуть рукой
на свой мочевой пузырь - пусть делает свое дело. Фильтрам все равно каюк, и
вони не прибавится. Но оказалось, что мой мочевой пузырь успел распорядиться
сам. Это было жутко смешно. Это был юмор ситуации. Или черный юмор грязной
ситуации.
Я хохотал до боли в гортани, желудке, почках и ниже, направляя струю
кислорода в разбитую морду друга. Когда-нибудь потом я расскажу ему (у меня
будет возможность ему рассказать!) об этой жутко смешной ситуации. А он с
непритворно серьезным видом вынесет свой вердикт: был ли это благородный
Черный Юмор, или "похабщина обыкновенная". У него будет возможность вынести
свой вердикт!
Но сейчас у него нет такой возможности - и это хорошо. Господи, как это
хорошо, что он без сознания, что он хотя бы сейчас не чувствует боли.
8
Я перебрался на водительское место и вырубил фары. Темнее не стало. Я
удивился и посмотрел на небо.
Деймос уже оторвался от горизонта и выволок на себе то, что осталось от
Последней Звездной. Но даже полный Деймос во всех его шутовских зеркальных
лохмотьях не мог давать столько света... Я осторожно осмотрелся не
поворачивая голову, а только скашивая глаза влево и вправо.
Это были прожекторы. Или фары. На турбоциклы опричников ставят очень
мощные фары. Они зачем-то осветили меня с трех сторон, оставляя мне
единственный путь: сквозь раздавленный купол.
Мне совсем не хотелось делать то, чего ждут от меня эти ребята...
Интересно, видели они или нет, что я уволок оттуда баллон? Знают они, или не
знают, что взрыва не будет - даже если ацетилен "самовозгорится"? Осветили,
как в цирке...
Ладно, сейчас вам будет цирк.
Я взялся за ключ зажигания и плавненько повернул. В Ханьяне делают
очень хорошие тачки. Легкие, изящные, комфортабельные. С бесшумно
работающими турбинами... Ребят надо прежде всего удивить: это затормаживает
сообразиловку. Мефодия я уложил головой направо. Это надо учесть при
маневре.
Продолжая сидеть неподвижно (пускай они сами придумают: от усталости,
или от потрясения), я ждал, пока турбины разогреются и наберут полные
обороты. Дождался и с места (сожгу сцепление!..) взял сорок пять верст,
одновременно закладывая вираж. Ребята, надо полагать, пораскрывали рты за
своими щитками из гермостекла, глядя, как я на двух левых колесах аккуратно
обогнул останки по крутой параболе, хлопнулся на все четыре и с форсажным
ревом устремился к выходу из подковы.
Но ребятами, надо полагать, руководил хороший тактик: на концах подковы
он расположил тех, у кого была самая быстрая реакция, и проинструктировал их
неожиданным для меня образом. Они не стали хвататься за кобуры и палить мне
навстречу парализующими лучами, раскуя наверняка промазать и повыводить из
строя своих же. Они тоже форсажно взревели и с двух сторон бросили свои
турбоциклы наперерез мне. Наперерез и с упреждением - так, чтобы три наших
траектории, встретившись в одной точке, нарисовали стрелку с аварией на
конце.
Оказывается, им во что бы ни стало нужно было помять мой красивый синий
капот с белым крестом. Но это я сообразил уже потом. А тогда. оглянувшись
назад, я поразился их непрофессионализму и восхитился их самоотверженностью.
Цирк продолжался. Два турбоцикла встретились в полутора саженях позади
"ханьяна" и слиплись в один чудовищно нерациональный механизм, а седоки,
теряя на лету кивера и кислородные маски, крутили встречные сальто в
воздухе. Это впечатляло. В мощном контровом свете стремительно удаляющихся
фар это было незабываемое зрелище.
Потом позади полыхнуло и стало еще светлее, чем от фар-прожекторов.
Даже зеркальная хламида Деймоса на время поблекла в зареве пожара. И, по
компасу кладя свою тачку на курс восток-северо-восток, я искренне молился за
ребят: чтобы их не очень сильно опалило, чтобы они успели убраться подальше
и чтобы в спешке не забыли тех двоих, кувыркавшихся без кислородных масок. Я
не верил, что они пытались убить моего друга. Зачем? Просто им, как и любой
полиции в мире, позарез нужен был подозреваемый - и вольно же было мне,
подвернувшемуся на эту роль, самому не позаботиться об уликах...
Когда я влетел, наконец, в широкую тень забора и мои фары выхватили из
тьмы калитку, я увидел, что слева от нее распахивается незамеченная мною
ранее воротина. Прожекторные блики погони уже плясали по верхней кромке
забора, поэтому я не стал задумываться.
Воротину придерживал одной рукой стриженый "под горшок" добрый молодец
в белой с вышивкой косоворотке навыпуск и полосатых штанах. Гороховый Цербер
тоже был здесь и, как бы не вполне доверяя силушке добра молодца, лично
подпирал воротину плечом. Пропуская меня, он указал пальцем на мои фары и
махнул рукой куда-то вглубь частного владения.
Я выключил фары и в непроглядной тьме (куда подевался Деймос?) медленно
двинулся в указанном направлении, пока саженей через пятьдесят не уперся во
что-то. Мигнув подфарниками, я увидел, что это была кирпичная стена. Не
имитация из силиконового пластика, а настоящие кирпичи из настоящей глины...
Оглянувшись, я не увидел забора - только прожекторные лучи над его кромкой.
Высокий. в два человеческих роста, забор был полностью затенен от Деймоса
кирпичным зданием! Черт знает сколько стоит такое количество кирпичей!
Я заглушил турбины и стал ждать. В салоне воняло. На заднем сиденьи
неровно и страшно хрипел Мефодий, уже приходящий в сознание.
Минуты через две стало светло: где-то надо мной снаружи зажгли фонарь.
Или окно. Рядом объявился Цербер, вжался носом в боковое стекло. Я осветил
салон, и несколько мгновений мы смотрели в глаза друг другу, а потом он
медленно улыбнулся, обнажив немногочисленные зубы, иззелена-черные от
маковой жвачки. Улыбка у него получилась какая-то вынужденная, в ней
читались корысть и тщательно подавляемый страх. Впрочем, не все ли равно, из
каких побуждений он совершил свой героический поступок. Если ему нужна мзда,
он ее получит.
Цербер жестом предложил мне выйти из турбокара и отступил от дверцы. Я
отрицательно мотнул головой и провел ладонью по лицу, показывая, что у меня
нет кислородной маски, а потом кивнул назад, на Мефодия. Цербер снова вжался
носом в стекло, вгляделся и очень озаботился лицом.
За забором взвыли и заглохли турбины, и тотчас раздался настоятельный
стук в калитку. Цербер даже не повернул головы в ту сторону. Он опять
улыбнулся, пошевелил губами (видимо, что-то сказал) и повторил жест.
И тогда до меня наконец дошло, что он стоит снаружи без кислородной
маски - дышит, говорит и улыбается!
- Они? - спросил он неожиданно звучным баритоном, едва я распахнул
дверцу.
- Это опричники, - ответил я, вылезая наружу и с наслаждением вдыхая
удивительно чистый, воздух. - Я, конечно, могу заплатить штраф, если они
удовлетворятся штрафом, но мне кажется...
Цербер прервал меня, предостерегающе помахав пальцем, пригнул голову и
еле слышно забормотал в ладонь.
- Тогда в гостевой терем, - сказал все тот же баритон. - Распорядись
отогнать псов, если сами не уберутся, и разбуди Марьяна. Почему они вместе?
Он уже знает?
Цербер опять забормотал.
Я слегка удивился,слышав имя, известное не только в Дальнем Новгороде и
не только на Марсе, потому что знал, о каком Марьяне говорит господин
Волконогов. Звучный баритон принадлежал, конечно же, ему, а не Церберу.
Марьян-Вихрь был турбогонщик Божьей милостью, не потерпевший ни единой
аварии даже на головоломных трассах Восточной Сьерры под Нова-Краковым, и
дважды принимавший участие в Ледовых ралли на Ганимеде, куда примерно каждое
одиннадцатилетие слетаются лучшие гонщики Земли и Диаспоры. Марьян был там в
десять и в шестнадцать лет (19 и 30 земных) - то есть, слишком рано и
слишком поздно, чтобы стать победителем. Зато в отличие от многих он сумел
вовремя уйти из профессионального спорта и примерно год тому назад,
неожиданно для всех, стал личным ездовым господина Волконогова. В Дальнем
Новгороде еще не перестали по этому поводу восхищаться деловой хваткой
второго и пожимать плечами в адрес первого.
Я решительно не понимал: зачем будить Марьяна в связи с нашим
появлением в усадьбе? Впрочем, это личное дело Марьяна и его работодателя...
Между тем, Цербер закончил бормотать в ладошку и повернулся ко мне.
- Прошу покорно следовать за мной, Андрей Павлович... - проговорил он
тем голосом, которого я от него и ждал - глухим и скрипучим. Опять он
чего-то боялся и, не заметив, сказал двусмысленность: покорно просит, или
мне надлежит покорно следовать?
Я кивнул (отвык разговаривать вне помещений!) и сунулся к задней дверце
"ханьяна", но меня вежливо оттеснили набежавшие откуда-то добры молодцы все
в тех же форменных косоворотках навыпуск. Они развернули носилки, бережно и
сноровисто уложили на них Мефодия, подхватили носилки с четырех сторон и
быстрым, профессионально ровным бегом понесли куда-то налево вдоль стены
высокого кирпичного здания.
Мы с Цербером медленно двинулись в ту же сторону.
9
Это было не здание. Это была стена. Могучая крепостная стена с
раздвоенными зубцами поверху и узкими вертикальными бойницами между ними.
Верхушку этой стены я видел много раз, возвращаясь с Пустоши, но издалека и
сквозь испарения не узнавал, а вблизи ее заслонял забор.
Разумеется, это была всего лишь копия, хотя и превосходная. Нужно было
бы продать урановые копи Марсо-Фриско, не говоря уже о Карбидной Пустоши и
то вряд ли хватило бы оплатить доставку с Земли хотя бы десяти зубчиков
оригинала. К тому же, насколько я помню, археологи успели восстановить не
более пятидесяти саженей Стены (тридцать четыре левее Собачьей башни и
неполных пятнадцать напротив Георгиевского Спуска) - а усадьба господина
Волконогова была обнесена ею по всему периметру.
Но это я узнал потом, когда мы оказались внутри. Стена впечатляла. Мы
шли сквозь нее очень долго и почему-то вниз, крутыми лестницами и наклонными
сводчатыми коридорами, освещенными редкими тусклыми имитациями факелов в
нишах, и не было ни единой двери ни справа, ни слева, но то и дело
попадались какие-то заплесневелые тупики самого зловещего вида и запаха...
Добры молодцы с носилками куда-то пропали, но меня это не беспокоило: я уже
понял, что сплю и вижу сон. Невероятное количество кирпичей, плесень, воздух
как над пашней - ничего этого не могло быть на Марсе. Я сплю на переднем
сиденьи "ханьяна", скоро проснусь и увижу в нескольких саженях от себя купол
Мефодия, совершенно целый. Еще лучше было бы проснуться в двухкомнатном
"люксе" в бельэтаже "Вояжера". Кстати, пора бы мне оттуда съехать и поискать
гостиницу подешевле...
Потом было обширное пространство с запахами прелой хвои и
свежеструганого дерева, влажные песчаные дорожки с кирпичными бордюрчиками,
веселые терема с ярко освещенными изнутри витражными окнами, глубокое
звездное небо. Совсем земное небо, если бы не Деймос, карабкавшийся
навстречу Фобосу и застрявший между зубцами Стены... В общем, это был
приятный сон, но мне он уже порядком наскучил. К тому же, совсем не
хотелось, пройдя через высокие резные двери в один из теремов, обнаружить
там какие-нибудь пыльные скелеты. Или Харитона Петина с дубинкой. Или душную
экзекуторскую с широкой каменной скамьей, на которой меня сейчас растянут и
будут пороть плетьми. Или что там еще бывает во сне. Поэтому, поднявшись
вслед за Цербером на высокое крыльцо терема, я с самым решительным видом
уселся на последнюю ступеньку и вознамерился проснуться.
Проснуться мне не дали. Подхватили под руки с двух сторон и бережно
внесли внутрь. Скелетов не было, а был вощеный деревянный пол, цветастые
парчовые портьеры, невероятных размеров люстра на длинных цепях и настоящий
огонь в настоящем камине. Мебели было немного: стол, стул и лавочка перед
камином. Лавочка пустовала, стол был накрыт свисавшей до пола скатертью с
вышивкой и ломился от яств, а стул был крайне неудобен: прямая высокая
жесткая спинка с угловатой резьбой, узкие прямые подлокотники и жесткое
сиденье. Ноги мои не доставали до пола. Горохового Цербера уже почему-то
нигде не было. Было много суетящихся парней в чистых белых косоворотках и
еще больше степенных девиц в длинных (непрозрачных) сарафанах и с
кокошниками, а я был неописуемо грязен, вонял и не соответствовал
обстановке. Если бы я оказался еще и без брюк, то я бы точно знал, что это
сон. Но брюки на мне были, и брюки мне нужно было сменить.
Ни добры молодцы, ни красны девицы никакого несоответствия не замечали.
Они делали вид, что так и надо, и даже не морщились. Они лишь белозубо
улыбались, раскладывая у меня на коленях белоснежный рушник и затыкая мне за
ворот белоснежную хрустящую салфетку. Я все еще надеялся проснуться и не
сопротивлялся. Но когда мне с поклоном поднесли на серебряном блюде
массивную серебряную чарку, украшенную золотой чеканкой с изображением
двухголовой птицы, я отрицательно мотнул головой, отнял от подлокотников
свои грязные руки и выразительно посмотрел на них.
- Помыться бы, что ли... - проговорил я просительно. - И что с
Мефодием? Куда вы его унесли?
Красна девица не шелохнулась, продолжая протягивать мне блюдо с чаркой
и приветливо улыбаться, и лишь вопросительно покосилась куда-то мне за
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг