Пустоши, деля поверхность Марса на опричное и частное владения, а я все
трясся вдоль него со стороны опричнины с изнурительной скоростью. Но вот,
наконец, и крутой, почти остроугольный выступ забора, обогнув который, я с
облегчением вздохнул: теперь меня не увидят с дороги. Еще сотню саженей до
задней калитки усадьбы, а там круто влево и по прямой. Подальше от
магистрали, в самую глубь Карбидной Пустоши... На этой прямой, в центре
четвертой по счету и самой обширной белой проплешины и будет стоять купол
Мефодия, где он вершит свою никем не запрещенную коммерцию, нелепым образом
граничащую с криминалом.
Недели две тому назад меня поймали вот на этом самом месте, в сотне
саженей от калитки. И хорошо, что на обратном пути: не пришлось
поворачивать.
- Так, - сказал пеший опричник, дождавшись, когда я продую салон, и
сняв кислородную маску. (Его турбоцикл стоял на обочине, и я сразу увидел
его, когда миновал выступ; но сам опричник залег под забором и стал передо
мной как лист перед травой. Я не успел ничего сообразить и открыл ему
дверцу). - С вас три червонца, сударь! - Он приложил два пальца к козырьку
своего белокрестного кивера и приятно осклабился. - Объяснять ли, за что?
- Не стоит, сударь. - Я тоже приятно осклабился. - А если у меня их
нет?
Я уже тогда пытался экономить.
- В таком случае, извините, пятнадцать плетей, - сказал опричник, и
видно было, что он не шутил.
- Прямо сейчас? - осведомился я.
- Вы обо мне плохо думаете, сударь, - обиделся опричник. - Я выпишу вам
повестку, в ней адресок и время. Не явитесь - удвоим. Еще раз не явитесь -
доставим, утроим и опубличим. А справочку об исполнении советую не терять.
Во избежание неясностей... Так вам повестку, или все же квитанцию?
К тому времени я успел уже дважды отпробовать плетей - причем за
попытку подкупа должностного лица никакой денежной альтернативы мне не
предлагали. Поэтому, подумав, я предпочел купить квитанцию, каковую покупку
Мефодий мне наполовину возместил. По-моему, это было справедливое решение.
Ведь это же он, а не я имел никем не запрещенный интерес на Карбидной
Пустоши, нелепо граничащий с криминалом. А с другой стороны, это меня, а не
его поймал опричник. И даже не заглянул в багажник, зная, что я не везу
никакого карбида. Абсолютный запрет есть абсолютный запрет - он и сам по
себе, опричь своих обоснований, является источником дохода для Казны.
Гороховый Цербер опять поджидал меня за калиткой и вышел наружу, как
только я поравнялся с нею. Когда-то я опасался, что он стучит опричникам на
всех, кого тут заметит. Видимо, зря опасался: та засада оказалась
единственной за весь последний месяц, а значит, случайной.
Мы опять кивнули друг другу. На сей раз он почему-то не ограничился
своим безмерно вежливым кивком. Он внезапно сорвал с лица кислородную маску
и почти минуту стоял так, искательно улыбаясь и слезясь мочевино-желтыми
глазками, пока я на него изумленно пялился. Это при его-то, наверняка
учащенном старческом дыхании!
Нос у него оказался непомерной величины - бульба, а не нос! - и аж
пошевеливался от необоримого желания вдохнуть. Губы же, наоборот, были
тонкие и запавшие. А седые баки, оправдывая ожидание, соединялись не вполне:
бородка получалась раздвоенной. Все это вместе показалось мне удивительно
знакомым. Где-то мы с ним встречались, и не очень давно... Ну и рожа...
Я с трудом оторвался от созерцания рожи, развернул "ханьян" и погнал по
прямой. Дорога слева была все еще видна, и я спешил укрыться за ближайшим
бугром.
6
Закаты над Карбидной Пустошью, при всем их великолепии, внезапны и
быстротечны. А включенные фары могли навлечь на меня любопытство опричников,
случись те поблизости. Правда, Фобос, будучи на полпути к зениту, уже
обозначился на западе неровным серпиком, изъявляя благое намерение заменить
Солнце. Но водить свою тачку и при этом ориентироваться на Пустоши при свете
даже полного Фобоса мог только сам Мефодий. Мне же оставалось полагаться на
компас и твердость рук.
Поэтому я не стал любоваться закатом и гнал турбокар на
запад-юго-запад, упрямо не обращая внимания на бесновато-переливчатые
сполохи света справа по курсу. Только единожды я оглянулся назад, на
трехглавую Колдун-Гору, пока самый высокий пик ее, Северный Шлем, не пропал
во тьме.
Мне нравилось отстраненное (и действительно колдовское) сияние Колдуна
на закате - полуметаллическое-полуледяное. Он как бы противостоял
буро-багровым сполохам и, обессиленный, сам угасал лишь с последней
зарницей. Устало уходил в ничто, в черноту, в ту самую тьму, что и весь
окружающий мир, но уходил по своей, недоступной для смертного мира, дороге -
не по красной, кипящей тропинке спектра, а по фиолетовой, ледяной. Там, в
той черноте, где встречаются две бесконечности, Колдун соединялся с миром и
вновь возникал на рассвете, Черной, очерченной алым трезубой громадой
возвышался над небом Марьина Оврага. Не в небе, а над.
Марьин Овраг (долина Маринер) издавна был и остался единственной
обитаемой областью Марса. Его полмиллиона квадратных верст с двумя душами (в
среднем) на каждой вытянулись почти на четверть экватора. Колдун-Гора
обосновалась в самой широкой части этой царапины, где от стенки до стенки
было без малого двести верст, и своими отрогами, перегородившими Марьин
Овраг, образовала естественную границу между графством Марсо-Фриско и СМГ.
Она была так высока, что двумя их трех своих пиков насквозь пронзала
верхний, коллоидный слой атмосферы, а Северный Шлем был лишь на полверсты
ниже края Оврага. С точки же зрения альпинизма, это была не гора, а торчащее
недоразумение: пятитысячник, если считать от подошвы, и вершина с
отрицательной высотой от среднего уровня поверхности планеты.
И в этом тоже была пренебрежительная Колдунова отстраненность: быть
ниже среднего уровня, но возвышаться над миром, живым и смертным...
А может быть, Северный Шлем на закате просто напоминает мне Землю? Он
голубой и высокий (но Земля - голубее и выше). Он недостижим для меня (но на
Землю я все же вернусь!..). Он чем-то похож на мою планету - вот и все его
колдовство. Правда, тогда непонятно, чем же он нравится коренным марсианам.
Ведь во всем остальном наши вкусы не соприкасаются. Ни вкусы, ни взгляды, ни
устремления.
Ну, какие могут быть воззрения и цели у живущих в канаве? Куда им
стремиться, если не вон отсюда? И о чем тут мечтать, как не о том, что
снаружи? Ан не тут-то было.
Человечий мир Марса, как странная плесень, расползся по дну гигантской
четырехтысячеверстной канавы, не помышляя выдираться на поверхность. Он
знает: там холодно, пусто и голо. Он лепится и льнет ко дну; к теплу, к
рыхлым наносным грунтам. Он шумно дышит и возится под упругим
самоштопающимся одеялом их коллоидных газов - реликтом зачаточной
планетарной инженерии, когда-то на века сработанным забытыми поколениями
первопроходцев. Человечий мир Марса брюзжит, но довольствуется своим убогим
существованием, кляня объективные трудности и полагая свое долготерпение
героическим. Он поддерживает это существование единственно за счет того, что
позволяет глазеть на себя нескромным обитателям иных миров Диаспоры
давным-давно обжитых, возделанных, плодоносящих...
Наверное, это звучит оскорбительно для марсиан. Пожалуй, не следует
проводить подобные параллели вслух. Но иногда бывает трудно удержаться. Тем
более трудно, что за такие параллели здесь не бьют плетьми, не штрафуют и
даже не выказывают вам свое неудовольствие. Наоборот, их почему-то называют
здесь "сермяжной правдой". Их сладострастно смакуют - как редкий, почти
натуральный продукт, Как диковинный овощ отдаленно земного происхождения,
сумевший произрасти на местной почве и приобретший неповторимую
дальнерусскую горечь, ценимую лишь знатоками. "Сладкий горошек", вышибающий
слезы из глаз. Дурманная жвачка из прессованных головок горчайшего мака, от
которой лично меня пронесло через все отверстия.
А Петин жует, крепчая духом и телом. И Мефодий не сразу, но тоже
привык. И поповна Аглая пожевывает не без удовольствия. И я уж не говорю про
самого батюшку, отца Елизара, у которого вся борода в жеваном маке!
Может, и я когда-нибудь стану жевать? Месяц, ну два, ну год - и
привыкну? Может, меня для того и держат здесь, чтобы я привыкал. Чтоб,
осознав, согласился с возможностью (а там, глядишь, и с неизбежностью)
существования в канаве. Вот осознаю, и сразу отпустят. Ведь отпускают они
хоть кого-нибудь, не всех же держат. Взять сегодняшнего сухонького
интеллигента с разновысокими плечами - он не первый и не последний раз на
Марсе, сам говорил. Все ему тут уже примелькалось, ничто не странно: ни
"сладкий горошек", ни поющие устрицы, ни даже битье плетьми с возможным
опубличиванием оного... Привыкну, осознаю, соглашусь - и сразу меня
отпустят. Силком выдворят. Лети, марсианин, птичкой, распространяй
марсианскую жисть на Земле и в Диаспоре!..
Гос-споди, и до чего только не додумаешься во тьме.
А тьма была уже полная - абсолютная тьма обступила меня в турбокаре и
мой турбокар. Даже белого креста не видать было на синем капоте, не говоря о
бугорках, прыгавших мне по колеса. Но все-таки я уже трижды переставал
трястись и катился по ровному. Значит, с курса не сбился, баранку держу как
влитую, твердой рукой, и по четвертой проплешине, последней и самой
обширной, не промахнусь. Да и в куполе у Мефодия наверняка что-нибудь
светится. Не слишком ярко, чтобы не привлекать опричников, но достаточно
заметно для неопытного туриста, заблудшего в чуждой ночи на чужом турбокаре.
Когда под колесами опять стало ровно, я, не меняя курса (рука тверда!),
проехал еще сто сорок саженей по спидометру и остановился. Если бы я ни на
сажень не отклонился от курса, я бы смял капотом купол Мефодия и выехал с
другой стороны, так как радиус нашей идеально круглой проплешины ровно сто
тридцать семь саженей. Но я, разумеется, отклонился, хотя и не более, чем на
половину радиуса. Купол стоял либо слева, либо справа от меня и чуть позади.
Вырубив подсветку приборов, я стал всматриваться в черноту за боковыми
стеклами салона. Ни за правым, ни за левым стеклом ничего не усматривалось;
это меня слегка озадачило. Или Мефодий зачем-то сидит в темноте, или я
все-таки промахнулся и попал не на ту проплешину. Очень сильно промахнулся,
версты на две вправо и на три-четыре вперед. Сколько было на спидометре,
когда я раскланивался с Гороховым Цербером?.. От калитки до купола почти
точно одиннадцать верст, и если бы я тогда посмотрел на спидометр... но я не
посмотрел.
Собственно, ничего непоправимого не произошло. Ну, немножко опоздал,
ну, слегка заблудился, ну и что?.. Фобос мне, конечно, не помощник. Но минут
через сорок ему навстречу, с востока, вынырнет полный Деймос, волоча за
собою, как некий диковинный шлейф, зеркальный парус "Луары" - и все
прояснится. Я включил подсветку и посмотрел на часы (не на свои земные, а на
марсианские, вмонтированные в панель и снабженные астрономическим
указателем). До восхода Деймоса оставалось тридцать восемь минут.
Видимо, на Мефодия нашел миросозерцательский стих - вот он и решил
посидеть в темноте. С ним такое бывает, он вообще странный человек и с
трудом вписывается в марсианскую канаву... Или сидел при свете, дожидаясь
меня, уснул, а горелка погасла, потому что он не долил воды. Вот я сейчас
давану на бибикалку, он услышит и сразу проснется. Но услышать может не
только он, поэтому лучше и мне тихо посидеть в темноте тридцать восемь
минут. Тридцать семь с половиной.
Я снова вырубил подсветку, заглушил турбины и устроился понеудобнее,
чтобы не уснуть, как Мефодий... Тишина была еще более абсолютной, чем тьма.
Мне даже казалось, будто я слышу, как почмокивают и потрескивают бесшумные
биологические фильтры, поглощая вкусную углекислоту и сердито отплевываясь
кислородом. Умненькая машина, ханьянская, пошлина вдвое больше цены. Не
всякий далекоросс может себе позволить такую машину. Все-то в ней
предусмотрено - кроме разве что отсутствия сортира в непосредственной
близости. А ведь у меня была такая возможность в космопорту, зря я не
воспользовался... И кислородную маску не зарядил. Зато теперь уж точно не
усну.
7
Я проснулся, когда не стало никаких сил терпеть.
Мне даже приснилось, что я не вытерпел. Что, надев кислородную маску
(во сне баллончик оказался заряженным), я выскочил из "ханьяна", отбежал на
несколько шагов и стал мочиться прямо на карбид. Карбид возмущенно
всчмокивал, трещал и плевался ацетиленом. Тогда я неосторожно подумал, что
ацетилен может самопроизвольно возгореться, и он, разумеется, немедленно
вспыхнул, а я проснулся.
Все было в порядке. Я вытерпел и продолжал терпеть.
Поерзав, я кое-как переключил мое восприятие с внутренних ощущений на
окружающий мир. Ни тьмы, ни тишины не оказалось и в помине: Деймос на
востоке пламенел останками кораблекрушения, почти полный Фобос перевалил
зенит (выходит, я проспал больше часа!), а бесшумные фильтры плевались и
трещали, как сумасшедшие.
Я их поспешно заблокировал и оживил запасную батарею, а потом стал
оглядываться.
Справа не было ничего - то есть, была только ровная белая поверхность
проплешины и смутно угадывался ее край. Зато слева и чуть позади я сразу
обнаружил купол - и сердце у меня екнуло. Было до купола саженей
тридцать-сорок, и выглядел он так, будто я действительно сквозь него
проехал. Только не на легком "ханьяне", а на тяжелом краулере.
"Шутки Деймоса... - подумал я и усиленно поморгал. - Игра теней...
Дурацкие шутки!" - Я знал, что это не так.
Я запустил турбины и стал разворачиваться. Я ничего не соображал, руки
повиновались мне плохо, а турбокар еще хуже.
Наконец развернувшись, я врубил дальний свет и убедился, что это
действительно были останки купола - точно такого же, как у Мефодия. Жутко и
бессмысленно изувеченные останки.
Заблокированные фильтры, вместо того, чтобы задохнуться и пребывать в
коме, шумно агонизировали. Я отыскал на панели нужную клавишу и утопил, дабы
милосердно прикончить их электрошоком. Все равно они не дотянут до Дальнего
Новгорода в таком состоянии... Но то ли что-то было не в порядке в сети, то
ли сами фильтры оказались не в меру живучи - треск и чмоканье не
прекратились. Ну и мучайтесь, дурни, шут с вами!
Я поймал себя на том, что думаю об испорченных фильтрах лишь для того,
чтобы не думать о главном: об останках, лежащих в тридцати саженях от меня.
Что произошло с куполом? И когда это произошло - пока я спал. или
раньше? И где Мефодий? Или это все же не наша проплешина и не его купол?
Мне захотелось притвориться, что это не наша проплешина, что я-таки
промахнулся на две версты вправо и на три-четыре вперед. Но я запретил себе
это делать. Я знал, что на той, не нашей проплешине все поющие и все
безголовые устрицы были выбраны или разрушены четыре года тому назад, и
никому нет никакого смысла ставить там купол.
Медленно, гораздо медленнее, чем следовало бы при таких
обстоятельствах, я стронул турбокар с места и стал приближаться к
перекрученному раздавленному каркасу с обрывками прозрачной пленки на
ребрах. И только приблизившись почти вплотную, я понял, что зря умертвил
совершенно исправные фильтры в машине моего друга.
Хлюпала, трещала, чавкала, плевалась ацетиленом Карбидная Пустошь.
Торопливо, жадно, взахлеб, взрыкивая от жадности и торопливости, пила вино,
водные растворы купороса, кислот и щелочей, хренную настойку, "анисовку" и
просто воду из продавленных канистр и фляг, из разбитых склянок, пробирок и
колб, из накренившегося бидона без крышки, из открытой металлической фляжки
со скорпионом на выпуклом, боку, из мятого и опрокинутого ведра. Все это
дребезжало и вздрагивало на размягченном, с лопающимися пузырями карбиде, а
особенно сильно доставалось ведру: как заводная игрушка с неистощимой
пружиной, оно каталось по кругу, подпрыгивая, гремя и махая полуоторванной
дужкой.
А посреди этого разора лежал, обнимая левой рукой кислородный баллон,
изувеченный человек с кровавой маской вместо лица, и Карбидная Пустошь пила
из него кровь. Это был Мефодий Щагин, мой однофамилец и почти ровесник,
странный человек среди марсиан, единственный человек на Марсе, которого я
мог назвать своим другом. Это был, несомненно, он, потому что на нем был
выцветший, видавший виды комбинезон "под звездолетчика" с эмблемой
Матери-Земли на левом рукаве: светло-зеленым листиком клевера в коричневом
круге. В Дальней Руси никто, кроме Мефодия, не носил таких комбинезонов, они
вышли из моды лет пятнадцать тому назад.
Мефодий Щагин был очень странным человеком - и, по всей вероятности,
уже мертвым...
У меня под ногами хрустело, плескалось и погромыхивало, и какие-то
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг