напичкан электричеством, искры из него так и летели, и физичка Блудова
всегда подзаряжала от него свой аккумулятор для слухового аппарата. У нее
имелся специальный электроуловитель для этих целей, который она сама
сконструировала, но запатентовать его отказывалась, потому что надо было
заполнить кучу бумаг и принести сто справок, одну даже от психиатра.
Поэтому Блудова собирала электричество ради спортивного интереса. Вызывала
Мыльникова, спрашивала домашнее задание, которое он, естественно, не знал,
ставила ему двойку и включала электроуловитель, за несколько секунд
набирая нужные ей три вольта.
- Уйду на пенсию и продам патент американцам! - постоянно грозила она
неизвестно кому и тяжело вздыхала.
Мыльников один раз разозлился и написал жалобу директору, потребовав
21 руб. 48 копеек (расценки на подзарядку он узнал в местной мастерской).
И когда директор явился в класс, чтобы разобраться, физичка оказалась на
высоте, заявив, что действительно заняла на прошлой неделе у Мыльникова 21
руб. 48 копеек на подзарядку и ждала зарплаты, чтобы отдать. Этот разговор
между директором Ботинкиным и Блудовой происходил на глазах всего класса,
и надо было видеть круглую директорскую физиономию. Ботинкин пришел в
класс, чтобы похохотать (больше всего на свете, кажется, он любил
хохотать, его так и звали в школе "хохотунчик"), но, когда факт жалобы
подтвердился, рожа хохотунчика напоминала по вкусу скисшие сливки. Однако,
когда он услышал, что Блудова заняла деньги на подзарядку слухового
аппарата (не чего-нибудь, а слухового аппарата!), Ботинкин вдруг закхекал,
а еще через секунду уже заливчато, как школьный звонок, заливался от
хохота. И с ним, естественно, хохотал весь класс.
В тот день, когда Маша после путешествия в Вечернюю страну пришла в
школу, произошло два, нет, три события. Не желая больше платить свои
кровные деньги хулигану Мыльникову, Блудова вызвала к доске Алика Лаврова
и, не дав ему договорить, влупила тройку, что, конечно же, равнялось по
наглости убийству Мартина Лютера Кинга, ибо уж кто-кто, а Лавров знал
физику за первый курс университета. Алик побагровел, взмахнул рукой,
прибор у физички зашипел, из него пошел дым, а Блудова не могла оторвать
глаз от стрелки. Ее зашкалило.
- У меня же там предельное напряжение триста пятьдесят вольт! -
прошептала она. - Где я найду такие резисторы?! У меня же свалка
переехала! - воскликнула она.
Пока физичка разорялась по поводу сгоревшего прибора и нехватки
резисторов, Мыльников, накопив немного своего электричества, ущипнул
пребольно Машу. Она взмахнула рукой, и бедный Мыльников отлетел, как
жучок, к стенке и, грохнувшись о нее, потерял сознание.
- Что это?! - всполошилась Блудова.
- Я только рукой взмахнула, а он это... - испуганно пролепетала Маша.
- Она электричеством... - пробормотала, видев, как все случилось,
Флора Галимзянова.
Для верности она тоже взмахнула рукой в сторону тихони-астматика
Зверева, который на всех уроках читал детективы, но Зверев даже не
шелохнулся.
- Да пошла ты!.. - усмехнувшись, грубо пробурчал он и удивленно
посмотрел на Машу.
Мыльникова откачали. Но он хлопал глазенками и заикался, испуганно
таращась на Машу.
- Мыльников, чего помнишь? - спросила тотчас Блудова.
- Ни-ч-ч-чего! - ответил он, как белорусский партизан на допросе.
Блудова тут же подскочила к доске и быстро стала что-то подсчитывать.
Исписав полдоски, она повернулась к классу и объявила:
- Сила удара равнялась примерно четыремстам килограммам.
- Что, у нее больше, что ли? - недовольно спросил Лавров.
- Нет, у вас примерно одинаково, - ответила физичка.
Она снова стала подсчитывать. Подсчитав, она обвела всех
торжествующим взглядом.
- Ваша месячная энергия способна обогревать в течение целого дня один
большой микрорайон!.. Это я считала по минимуму, а на самом деле... -
Блудова не договорила, задумалась.
- Представьте: доноры электричества! - воскликнула она. - Тогда не
нужны будут эти страшные гидростанции и варварские атомные!.. Люди будут
жить своей собственной энергией, и часть ее даже отдавать на общественные
нужды!.. Не нужны будут провода, электрики, штепсельные розетки,
гигантская экономия сделает землю богатой, а жизнь счастливой!.. - сияя,
трещала она.
- И вам пенсию прибавят, - не без язвительности сказал Чугунов.
Надо было видеть лицо Блудовой. Она терпеть не могла Чугунова и он ее
тоже, поэтому выше трояка он никогда не имел, да и, впрочем, в большем не
нуждался, ибо папаша уже зарезервировал ему место в нархозе.
Наконец, третье событие заключалось в том, что после физики Флора
подошла к Маше и сказала: "Слушай, зайдем после уроков ко мне?.. Такие
записи клевые братан достал, полный Обвал Петрович!.. Слушай, а ты классно
похудела! Сколько ты уже в бассейн ходишь?.. Месяц?!
Через час они уже сидели у Флоры на тахте и болтали, забыв про
записи.
- Кофе у тебя есть?
- А как же!
- Ты какой: растворимый или тебе сделать по-турецки?
- Лучше по-турецки, - попросила Маша.
Они болтали о таких интимных вещах, что, услышь их разговор родители
или, не дай бог, учителя, они бы пришли в неописуемый ужас: "Девочки,
с е м и к л а с с н и ц ы, а говорят о таких непозволительных вещах!" Но
они без пяти минут восьмиклассницы, а значит, вполне взрослые. И кто
вообще устанавливает эти границы: вот ребенок, а вот взрослый? Есть
взрослые, которые еще хуже детей, а есть дети умнее взрослых.
"Ляли-баляли, мули-булюли", как любит говорить Яша Голяков, старый мудрый
поэт, когда видит Флору Галимзянову. Пергаментное лицо его, обожженное
иерусалимским солнцем, источает всю сладость жизни, круглится и тает, как
янтарная смола, но кофейные глаза его голубеют, едва завидев Машу.
Ляли-баляли, мули-булюли!.. Нет большего счастья в жизни, чем смотреть на
зеленые буйные побеги, ибо когда слишком молод и всего в избытке, то
тяготишься этим избытком, не понимая, что скоро-скоро он испарится, как
кусок сухого льда в майский полдень.
Маша, заболтавшись, позабыла обо всем на свете, даже о своем
необыкновенном тайном путешествии и, когда Флора позвала ее выглянуть в
окно и показала на одинокого Алика Лаврова, болтающего ногами на высокой
скамейке у доминошного столика, она вдруг рассмеялась, да так
заразительно, что через секунду они с Флоркой уже катались, хохоча, по
полу, разбудили Минерву, которая с перепугу опрокинула ночной столик с
телевизором, телефоном, котом и будильником. Ухнул взрыв, зазвенели
телефон и будильник, а Грымзина, уже двадцать лет ждавшая пожара,
высунулась из окна и завопила: "Горим!" Слесарь Баратынский, не успев
протрезветь, схватил ведро, наполнил его водой и побежал наверх к
Грымзиной, выбил у нее дверь и окатил ее с порога холодной водой.
Венера Галимзянова, ворвавшись в квартиру, закричала: "Выбрасывайте
вещи!", и все, в том числе и Алик Лавров, давно жаждавший подвига во имя
Флоры, побежали к ней, помогая выбрасывать в окно все, что попадало под
руку. Но когда он начал метать хрусталь, Венеру хватил удар. Приехали три
пожарные машины и две "скорых" - для Венеры и Грымзиной. Сбежался народ, а
Шляпников, растянув меха аккордеона, запел: "Прощайте, товарищи, все по
местам! Последний парад наступает..." Баяниста, в свою очередь, поколотили
пожарники, подумав, что шутка с пожаром придумана им.
Так началась эта последняя школьная неделя, смешно и грустно: кто-то
хохотал, а кто-то плакал, и один Азарий Федорович Крюков даже не выглянул
во двор, предчувствуя во всей этой суматохе что-то недоброе.
Глава 8
В ней мы вернемся в далекое средневековье и узнаем, как
началась судьба Великого Мага и чародея Азриэля Креукса
Азриэль Креукс открыл глаза, очнувшись благодаря далекому
колокольному звону, выглянул в окно, ожидая увидеть вдалеке город, но
вокруг была странная пустыня и ни одного селения на много верст окрест.
Все также старательно пыхтели меха, нервно горел огонь, и Креукс увидел
напротив за столом юную даму в белом длинном платье, именно даму с высокой
развитой грудью и тугими широкими бедрами. Поразило Азриэля ее белое, как
молоко, лицо и холодные темно-синие глаза, таких густых васильковых глаз
он никогда не видел на свете. Рядом с незнакомкой стоял ее паж, мальчик
лет двенадцати, худой, с острым носом и горящими любопытными глазками.
- Вот, баронесса, мой ученик, Азриэль Креукс, весьма толковый малый,
но так замусорен всякими романтическими бреднями, что непросто привести
его мозг в должный порядок, зато когда он встречает столь пышную Даму,
способен блеснуть многими дрянными привычками, от коих не зря кружится кое
у кого головка!..
Ганбаль хрипло рассмеялся и там, наверху, за дверью что-то шлепнулось
на пол. "Змейка", - догадался Азриэль.
А Эльжбета, уже не отрываясь смотрела на него, ручка ее медленно
проплыла в воздухе, губы Креукса коснулись шелковистой кожи, в холодных
глазах вспыхнул огонек, и румянец слегка ожег белые щеки.
- Только не теряйте голову, юноша! - предупредил Ганбаль. - Наша
дорогая Эльжбета замужем за бароном, он, правда, занят войной и шлет лишь
победные реляции, однако не теряет надежду возвратиться домой и обнять
свою женушку, которая от ожидания его так замерзла, что растопить ее будет
делом нелегким...
- Ганбаль, вы так перчите свой язык, что я просто умираю от жажды! -
холодно заметила баронесса.
- Разве это перец?! - расхохотался Ганбаль. - Да это весь запас
приличных слов, которые я знаю!.. Впрочем, упрек по части пустого кувшина,
а то и двух, справедлив! Пошли, сынок, сходим за вином! - бросил Ганбаль
пажу, и они ушли.
Эльжбета и Азриэль остались вдвоем. Креукс сразу же ощутил, как
срослось за его спиной пространство, точно сшитое из парусины, после ухода
Ганбаля. Он не мог шевельнуться, язык присох к гортани. Баронесса подошла
к огню, потом к тяжелым мехам, далее пройдя мимо колб и делая вид, что
рассматривает их, хотя они совсем не интересовали ее. Просто она подавала
Азриэлю знак к атаке, а он не мог шевельнуться, ибо был ошеломлен ее
красотой, ее тугим певучим телом, стянутым всякими лентами, лифами и
корсетами, он и вообразить не мог, что бывают на свете такие красавицы,
власть которых столь огромна, что может вызывать столбняк. Прав Ганбаль,
его следует хорошенько почистить, дабы баронессы не вымораживали его
внутренности...
Эльжбета обернулась, и нежная улыбка осветила ее лицо.
- А что это такое?.. - она показала пальчиком на тритона,
заспиртованного в колбе, потом на другую колбу, в которой кипела вода,
превращаясь в пар, а он уже окислял разные металлы, потом на третью, где
росли кристаллы.
- Это ерунда, - приблизившись, заговорил Азриэль, - тут мы получаем
тяжелые растворы, которые сами по себе ничего не значат, а вот внизу, в
подвале, там тоже есть мастерская, чуть побольше, там уже дело
посерьезнее... Мы скоро получим свой эликсир продления человеческой жизни.
Плати сто золотых флоринов и живи на десять лет дольше!..
- Десять лет, так мало! - вздохнула Эльжбета.
- Важен сам результат, - еле дыша и чувствуя, как все тело его
сотрясается в ознобе от близости Эльжбеты, говорил Креукс. - На основе
этого можно разработать самые различные препараты, скажем, на двадцать,
тридцать лет, а потом и на сто... Сто лет - это уже вторая жизнь... Вы бы
хотели иметь вторую жизнь?
- Вторую жизнь?.. - усмехнулась Эльжбета и взглянула на Азриэля, от
чего он чуть не задохнулся. - Не знаю... А зачем мне вторая жизнь?..
- Разве вы счастливы с бароном?.. - прошептал он хриплым голосом.
- При чем здесь барон? Я не собираюсь жить с ним всю жизнь! Его в
любую минуту могут убить на войне, а потом он стар, изранен, и я отношусь
к нему как к отцу!..
Лицо ее было так близко, что Азриэль не удержался и, приблизившись,
коснулся губами ее щеки. Эльжбета не сдвинулась с места. Тогда Азриэль
коснулся ее губ. Но баронесса не шелохнулась, с удивлением глядя на него
своими большими холодными глазами.
Послышалось шипение, они обернулись, и баронесса вскрикнула от
испуга, прижалась к Азриэлю своим жарким телом: на столе сидела, шипя,
желтая змейка. Язычок ее то и дело гневно выскакивал, она раздувалась,
точно готовясь к прыжку, и Эльжбета цепко держалась за Азриэля.
- Я терпеть не могу змей!.. - прошептала она.
- Иди на место! - сурово сказал Азриэль. - Ну?! - взгляд Креукса
нашел кожаную плетку. - Я что тебе сказал?!
Еще через секунду змейка соскользнула со стола и мигом уползла в свою
верхнюю комнату.
- Она... понимает?! - удивленно пролепетала Эльжбета, все еще не
выпуская Азриэля из объятий.
- Эльжбета!.. - прошептал он и поцеловал ее в губы.
Баронесса сразу же покорилась этому поцелую, обмякла, став вдруг
грузной и тяжелой, так что Креукс с трудом удержал ее на весу.
- О!.. - сдавленным голосом простонала она, полностью отдаваясь
чувственной волне, накрывшей ее. Глаза ее медленно закрылись, мягкий
сочный рот, наоборот, полуоткрылся и жар телесный зажег ее щеки, Азриэль,
не ожидавший столь скорой победы, был несколько разочарован, став вдруг
полновластным обладателем красавицы баронессы. Он оглянулся, не зная что
делать с таким тяжелым, внезапно свалившимся на него счастьем, но в этот
миг послышался скрипучий голос Ганбаля:
- Это лучшее вино во всей Германии!.. - гудел он, поднимаясь из
подвала. - Даже твой фон-барон, объездив полмира, такого вина не пробовал,
ибо его вообще в мире не существует!.. Это из сладкого альпийского
нектара, та самая амброзия, которую пили еще Боги на Олимпе!.. Понял?!
- Я вообще не пью вина, - вздохнув, ответил паж.
Войдя в комнату, Ганбаль хитро взглянул на Азриэля и баронессу.
- Я вижу, вы здесь времени не теряли! Это мне нравится!.. - он
засмеялся.
- Ганбаль, у вас не ум, а выгребная яма!.. - вспыхнув, проговорила
баронесса. - Азриэль мне рассказывал про ваш эликсир, я, правда, не верю,
но он утверждает...
- И правильно, что не верите! - оборвал ее Ганбаль. - Когда ему
инквизиторы вырвут язык и поджарят его зад на костре, я искренне
порадуюсь, что одним глупцом стало меньше на этом свете! - зло закончил
Ганбаль, ставя на стол кружки. - Вот вино мы варим отменное! Попробуй,
баронесса!..
Вечером, когда баронесса с пажом ушли, Ганбаль, ни слова не говоря,
влупил Азриэлю по роже, да так, что Креукс отлетел к окну и, ударившись
головой о подоконник, набил себе шишку, но она тут же, к его удивлению,
рассосалась. Ганбаль заорал, что болтунов он самолично сжигает на костре,
но, осмотрев то место, где только что у Азриэля торчала шишка, радостно
улыбнулся.
- Все получилось! Действует!.. Эликсир действует!.. - заорал он. -
Перед этим три ученика окочурились! А ты оказался счастливчиком!.. Дорогой
мой, молоденький!.. Я на десять лет застопорил процессы твоего старения в
организме! На десять лет!.. А это значит, что можно остановить их на
двадцать, на пятнадцать, на сто!.. Ты слышишь?! - он расцеловал Креукса,
дыхнув на него крепким винным перегаром. - Ты единственный, уникальный,
бесценный!.. Бессмертничек, сукин сын!.. - он схватил двумя пальцами
нежный сосок Азриэля и ущипнул его так, что Креукс чуть не потерял
сознание. Сосок тотчас потемнел, но через несколько секунд лиловый синяк
вмиг рассосался.
- И кости должны срастаться! - как безумный выпалил Ганбаль, хватаясь
за кочергу.
- Нет!.. - оглашенно заорал Азриэль, бросаясь прочь от Ганбаля.
- А-ха-ха! - ревя от восторга, гонялся за Креуксом Ганбаль с кочергой
в руках, переворачивая столы, разбивая колбы и реторты. Наконец Ганбалю
удалось достать Азриэля, и кочерга с радостью прошлась по его ребрам.
Послышался хруст, Креукс заорал от боли и, потеряв сознание, свалился на
пол. Но через минуту сознание уже вернулось к нему и он, словно ничего не
случилось, поднялся на ноги. Боль уходила из тела, отдалялась от него и
через минуту исчезла совсем.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг