увидел подле них Фарисея и Винифрида. У их ног на земле стояли две
объемистых набитых котомки, а мальчик, одетый тепло, как для пешей прогулки
по морозу, держал в руках какой-то сверток.
- На, оденься, - сказал Фарисей в своей обычной манере. - А то посинел
весь.
Сверток в руках Винифрида оказался меховым плащом. Авель принял его и
закутался.
- Как только ты ушел, - продолжал Фарисей, - мы с малым все уложили.
Здесь одежда, еда, какая на поварне нашлась, и там же прихватили ножи. И
пара богослужебных книг. Все, что вам может понадобиться в дороге.
- Нам? - тупо переспросил Авель.
- Вам с Винифридом. Ты, конечно, и сам понимаешь, что должен бежать
отсюда. Но и мальчику, если Роберт узнает, что тот крестник королевы - а он
узнает, найдутся добрые люди, - не сдобровать.
Авель согласно кивнул, но тут же растерянно спросил:
- А братия?
- Большинство твоих монахов уже разбежалось, если ты еще не заметил...
и другие разбегутся. Опасная вещь - королевское покровительство... А если
кто останется... кстати, один из таких умников сегодня с утра замуровал
дверь в баню. Черт его знает, может, он и прав. Но тебе до этого уже дела
нет. Спасайся и спасай мальчишку.
Авель вздохнул. Возразить старому другу было нечего.
- Куда ты пойдешь?
Приор напряженно задумался.
- В Веррин, наверное... Оттуда уж не прогонят. И госпожа Гисла всегда
любила Винифрида.
- Да, это ты, пожалуй, правильно надумал. Ступайте в Веррин.
- Постой, а как же ты? - спохватился Авель.
- Я? Я остаюсь.
- Но ты же сам сказал...
- Я сказал - вам нужно бежать. А я на вас буду висеть, как мельничный
жернов на шее. И невместно мне бегать, безногому. - Лицо Фарисея было
жестким и суровым, когда он произносил эти слова, но тут же на губах
появилась знакомая издевательская усмешка. - Да и любопытно мне посмотреть,
чем все это закончится.
Авель чувствовал, как глаза его наполняются слезами, а это было
неприлично ни возрасту его, ни сану. Шагнув вперед, он обнял калеку и тихо
произнес:
- Храни тебя Господь, Фридеберт.
- Прощай, брат школяр... отец приор.
Фарисей проводил их до ближайших городских ворот, которые более не
запирались, и еще долго стоял, глядя, как Авель с Винифридом, подхватив
котомки, спускаются по склону к дороге, за которой темнел безлиственный лес.
Затем, тяжело навалившись на костыли, заковылял обратно к обители.
Войско Роберта заняло Лаон без всякого сопротивления. Мощные городские
укрепления остались без гарнизона. Жители попрятались. Поначалу Роберт даже
счел это возможной ловушкой, но посланные вперед лазутчики подтвердили -
Лаон ждет нового хозяина. Так что единственное, что его страшило -
возможность новой вспышки мора. Но с этим он как-нибудь справится. Он уже
послал людей во дворец, чтобы, по обычаю, окурить его ароматами, дабы
уничтожить остатки заразы. Лачуги же на окраинах можно просто сжечь. И, в
любом случае, занятие Лаона - акт чисто символический. Этот город в качестве
столицы его не устраивал. Пора вернуться к древним обычаям Нейстрии. Правда,
в докаролинговские времена при переделах земель порой столица переносилась в
Суассон. Но все же верховным городом был - и снова будет - город Хлодвига, а
теперь его город.
Лошадиные копыта тупо гремели по смерзшейся земле улиц, а потом
громко - по плитам мостовой. Слабо перезванивались колокола дальних церквей,
но соборный колокол молчал. Ничего, скоро он ударит в полную силу.
Роберт с наслаждением вдыхал студеный воздух. Он не торопил коня.
Зачем? Он знал, что это будет легко, но не представлял, что настолько. Ну,
кто скажет теперь, что он не счастливец? И ему даже не пришлось прикладывать
рук. Все свершилось само собой, нужно было только дать времени поспеть.
Власть, как созревший плод, упала к его ногам, и он поднимет ее,
единственный законный наследник своего брата. И ни один полководец Эда не
решится оспаривать ее. Ни один. Иначе они не бросили бы город на произвол
судьбы. Прекрасно. У короля Роберта есть собственные люди. Он знает, как
завоевать и удержать их преданность. Роберт со своими телохранителями ехал
по направлению к дворцу, где несколько лет назад он пережил страшное
унижение, стоя на коленях перед Эдом, и где Эд недавно медленно умирал в
страшных муках. Воистину, за все зло, причиненное им, ему воздалось
сторицею. Но все это дела прошлые. Король прикажет отслужить мессу за душу
усопшего брата. Может быть, даже несколько.
Люди Роберта уже заняли дворец, и там стоял уже позабытый угрюмым
зданием гомон грубых осипших голосов - ибо на холоде надо согреваться, и
многие согрелись наиболее общепринятым способом, и топот сапог. выискивали
дворню, перетряхивали кладовые, но грабить пока опасались - ждали слова
нового короля.
И он вошел - высокий, красивый, светловолосый, в синем плаще -
королевский цвет. Свита шествовала за ним.
Проходя через оружейный зал, Роберт внезапно остановился. Взгляд его
упал на меч, висевший на стене среди прочих трофеев. Санктиль, родовой меч
Робертинов! Роберт ощутил странный прилив оскорбления и радости. Оскорбления
от того, что прославленный Санктиль Роберта Сильного был оставлен Эдом, как
ненужная игрушка, из-за безумной мечты о собственной династии и собственной
империи, а радость - из-за того, что отцовский меч перешел к нему. Он не
только наследник престола, он - глава рода Робертинов. Еще одна благая
примета. Роберт велел новому оруженосцу, сменившему Ксавье, подать ему
Санктиль, и приняв меч, вытащил его из ножен и высоко поднял над головой.
- Радуйтесь, благородные сеньеры! - воскликнул он. - Меч Робертинов
снова в надежных руках!
- Аой! - отвечали благородные сеньеры.
Вновь убрав Санктиль в ножны, Роберт приказал оруженосцу снять с
перевязи свой прежний меч и сменить его на родовой. А затем они продолжали
свой путь по покорному дворцу. Но когда они достигли личных королевских
покоев, Роберт вновь промедлил.
- Оставьте меня, - сказал он, оборотившись к свите. - Я хочу немного
побыть один. - И перекрестился.
Шумно перешептываясь, сопровождающие вышли. Роберт неподвижно стоял
среди приемной, где еще недавно коротал дни и ночи верный Авель. Дышать было
трудно - здесь особенно густо накурили лекарственными благовониями, и запах
этот смешивался с носившейся в воздухе пылью, что всегда скапливается в
давно не убираемых помещениях, и теперь поднятой нежданными пришельцами.
Роберт не сводил взгляда с двери, за которой мучался и умирал Эд. И не знал,
войдет ли он. Он хотел войти, чтобы убедиться, что королевской ложе пусто,
что победа его окончательна и сомнению не подлежит. Но ему было страшно.
Вдруг зараза еще не окончательно выветрилась? Потому он и отослал свиту,
дабы люди не могли увидеть, что он боится.
Все еще в нерешительности Роберт прошелся по комнате и с удивлением
увидел на дубовой полке рядом с окном две толстые книги. Это потрясло его
чуть ли не больше, чем Санктиль в оружейном зале. Книги? У Эда? Неужто он
выучился грамоте? Или ему по ним кто-то читал? Во всяком случае, их давно
никто не трогал - они покрыты пылью, как и все здесь. ИЗ любопытства он
подошел ближе и рассмотрел. На титульном листе одной значилось "Хроника
Каролингов", на другой - "Хроника Каролингов и Эвдингов". Рот его наполнился
слюной. "Эвдинги"! Он приоткрыл книгу, листнул. Она была исписана лишь на
треть и двумя разными почерками, и оба были Роберту знакомы. Он прочитал
всего несколько строк и в ярости швырнул книгу на пол. Другая последовала за
ней.
И в это мгновение он почувствовал, что не один в комнате. Резко
развернувшись, обнаружил на пороге тощего человека в коричневой одежде
клирика. Он был рыжим с проседью, бледное лицо болезненно дергалось. Почему,
черт возьми, стража пропустила его?
- Кто ты такой?
- Феликс... к-королевский нотарий, - заикаясь, ответил тот.
Теперь Роберту показалось, что он узнает его - рыжий, молодой, наглый
посланец Эда. Здорово же он перетрусил, что дошел до такого!
- Феликс, говоришь? - переспросил он. Еще одна удачная примета - имя
нотария означало "счастливец".
- Ф-феликс... ваша светлость.
Брови Роберта сошлись у переносицы.
- Как ты меня назвал?
- Ваша светлость... граф Парижский...
- Привыкай называть меня королем, ничтожество!
- Я п-принес завещание п-покойного короля... - Только теперь Роберт
разглядел пергамент у него в руке.
- Завещание?
- Да... прикажете прочесть?
- Я сам прочту!
Трясущейся рукой Феликс протянул свиток Роберту. Тот жадно выхватил
его, развернул и вперился в чернеющие строки.
"Я, Эд, король Нейстрии, чувствуя приближение скорой смерти и не имея
сыновей, дабы унаследовали мне, передаю трон свой и свою корону
высокородному Карлу из дома Каролингов, и объявляю его своим единственным
законным наследником. Своей королевской волей повелеваю всем моим вассалам
принести присягу на верность Карлу Каролингу, чтобы прекратились тяжкие
распри между франками и многолетняя война, терзающая Нейстрию.
С тем препоручаю королевство свое Карлу, а душу - Господу Богу.
Дано в Лаоне, в канун святого Мартина,
в год от Рождества Христова 898, в год
же от сотворения мира 6097."
В ярости Роберт скомкал пергамент в руке, готовый бросить его и
растоптать. Должно быть, Феликс угадал эти его намерения, потому что сипло
проговорил:
- Это - одна из к-копий... Остальные разосланы герцогу Бургундскому...
и герцогу Лотарингскому... императору Арнульфу... и в Рим, к святому
престолу...
Диким усилием воли Роберт заставлял себя сдерживаться, но чувствовал
себя, как будто сердце его сдавила рука в латной рукавице. Покойник нанес
удар. И какой! Не только передать корону полудурку Карлу - разве может быть
худшее оскорбление? - но и сделать своими душеприказчиками не друзей, но
врагов, которые на законных основаниях набросятся теперь на Роберта. Ни за
что на свете Роберт не стал бы ждать от Эда столь изощренного коварства -
ведь тот всегда чуждался интриг и шел напролом.... А может, это был просто
бред умирающего - пожалуй, так и стоит объявить, хотя вряд ли это поправит
дело... Как-то отстраненно он подумал - а что, если действительно перед
смертью Эд раскаялся в воинственности и властолюбии и возжелал мира... а
рыба ходит посуху, солнце встает на западе и мужчины рожают детей... Нет,
нет, это месть... месть, за которую уже невозможно поквитаться... ибо Эд уже
мертв.
Он поднял глаза на Феликса.
- А вассалы Эда?
Рот нотария задергался под этим взглядом, но он ответил:
- Они присягнули Карлу и перешли под его руку.
Что же это значит? Из властителя и победителя он может вмиг
превратиться в осажденного? Неужели удача на самом деле обманула его?
Неправда! Он еще справится со всеми.
Легко шагнув вперед, он схватил Феликса за ворот рясы и тряхнул изо
всех сил.
- Кто может знать об этом больше? Ну! Говори!
Рот Феликса задергался еще сильнее, так что слова едва можно было
разобрать.
- Королевский исповедник... приор Горнульф от святого Медарда...
известный под прозвищем Авель...
Авель? Эта скотина... вечно он со школьных лет путался под ногами и
мешал... пока не прибился к Эду. Но этот жалкий Феликс прав... королевский
исповедник может знать многое... многое, в том числе и то, что никому, кроме
исповедника, недоступно. Роберт выпустил Феликса. Он еще успеет поквитаться
с этой ничтожной тварью... а пока есть другие дела. Взгляд его снова упал на
книги, брошенные на пол. Хроника Эвдингов? Нет и не будет никаких Эвдингов!
Есть только Робертины, ныне, присно и во веки веков! Он крикнул, подзывая
стражников, оставшихся на лестнице. И веско произнес:
- Все, что принадлежало покойному королю, вынести во двор и сжечь
дотла. И это тоже. - Он пнул книги носком сапога. - Дабы избежать
распространения заразы.
Добраться до обители святого Медарда было делом нетрудным. Значит,
Авель. Выходит, преодолел природную тупость и приобщился священнического
сана. Ах да, Роберт же мельком видел его при дворе... тогда. И книги,
наверное, были его. Он, правда, не сумел продолжить эти хроники, но,
возможно, в состоянии был их прочесть. Возможно также, что книги он бросил,
как наименее важные свидетельства тайн, разведанных им, а что
позначительнее - прихватил с собой. Ничего, мерзавец всегда был тяжел на
подъем.
Привратник у входа бормотал что-то насчет того, что отца Горнульфа нет
в монастыре, и никто не видел его уже несколько дней. Роберт, конечно, ему
не поверил. Вечно одно и то же. Никогда не могут придумать ничего нового.
Ладно, его охрана перетряхнет весь монастырь и отыщет этого урода.
Они сразу же двинулись по направлению к приорским покоям. Привратник
крикнул им вслед, что отец Горнульф никогда не занимал этого здания и что
там лечебница. Это сообщение тоже не вызвало доверия, но парочка монахов,
осторожно жавшихся у портала храма, подтвердила его. Роберт все же велел
охранникам обыскать лечебницу и богадельню, отправив с ними одного из
монахов, другому же приказал служить проводником в келье Авеля. И,
оказавшись там, понял, что привратник, очевидно, не солгал. Дверь кельи был
нараспашку, и сама келья, хоть и покинутая, вероятно, совсем недавно, успела
приобрести нежилой вид. Роберт велел монаху убираться и вошел. Первое, что
он увидел - выемку в кирпичной кладке стены. Тайник! Открытый и пустой. Нет,
не подвели предчувствия. Авель у себя что-то прятал. Но что? Уж верно, не
еду с выпивкой - став приором, он был в состоянии обжираться в свое
удовольствие. Безумие какое-то... доверять тайны двора тупице Авелю... а тот
оказался достаточно умен, чтобы уволочь их с собой. А может быть, если он
удирал в спешке, то не успел захватить всего? Роберт еще раз пошарил в
тайнике, который от этого не заполнился. На табурете у постели лежали две
книги - тоже две, что за странное совпадение! Роберт схватил их - это
оказались Часослов и Бревиарий. Роберт лихорадочно перелистал их, встряхнул,
постучал по переплетам, но ни единого постороннего листка не выпало из
благочестивых книг. Где еще мог прятать тайные документы проклятый монах? За
распятием, конечно же, за распятием... эти ханжи любят доверять свои делишки
Богу! Он сорвал распятие со стены, но ничего за ним, кроме паутины, не
обнаружил. Где еще он не смотрел? Он переворошил соломенное ложе приора,
потревожив гнездо клопов, искромсал ножом грубое покрывало, но по-прежнему
не находил ничего. Однако остановиться он уже не мог, равно как и допустить
мысли, что Авель способен был не оставить у себя ничего скрытого. Он слишком
лелеял надежду вызнать здесь новые опасные секреты, чтобы просто так от нее
отказаться. Роберт метался по келье, тычась туда и сюда, переворачивал
табурет, заглядывал под кровать. В его красивом лице не осталось сейчас
ничего привлекательного. Он был похож на старого скрягу, рыщущего в поисках
медного гроша. В своем возбуждении он даже не заметил стука костылей в
коридоре, и лишь случайно, обернувшись, встретился взглядом с человеком,
который уже некоторое время наблюдал за ним. Это был опиравшийся на пару
костылей мужчина одних примерно с ним лет, светловолосый, светлобородый,
кареглазый. Он не сводил взгляда с Роберта и совершенно откровенно над ним
насмехался.
По этой усмешке Роберт его и узнал.
- Что, брат школяр? - произнес Фарисей. - Ищешь, где брат твой Авель?
Мокрые от пота руки Роберта сжались в кулаки. Но он не мог ударить
Фарисея - эта издевательская усмешка были сильнее его, заставляла
почувствовать себя жалким и приниженным. И слова эти, и усмешка откровенно
свидетельствовали о том, что калека знает его таким, каким не знает никто.
Глубоко вздохнув, Роберт вышел из кельи, тщательно обойдя стороной Фарисея,
и наткнулся на одного из своих телохранителей, прибежавших доложить, что
нигде в монастыре означенный приор Горнульф не был найден. Роберт кивнул в
сторону кельи и произнес наиболее благостным тоном:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг