Она тоже ошибалась. И, в конечном счете, она все же отомстила ему.
Ценой собственной жизни. Кто из врагов измыслил бы подобную месть? И кто из
врагов догадался бы найти уязвимое место в броне, прикрывающей кровоточащую
рану?
Никто. Лишь верный друг и верный слуга. Из самых лучших побуждений,
будь они прокляты!
Кого проклинать?
Если бы он позвал ее с собой после Самура...
Если бы Фульк не использовал суд над ведьмой в борьбе против него...
Но это было еще не все. Да, виной всему была его гордость. А питало эту
гордость желание поквитаться со всем миром за то, как мир с ним поступил,
уверенность в исключительности собственных страданий. Незаконный сын,
норманнский пленник, раб на дракоре, разбойник, узник каменного мешка - кто
в испытаниях был равен ему? И здесь он превзошел всех. Одного он не
пробовал - пытки позором.
А девочка шестнадцати лет, истерзанная допросами, издевательствами и
голодом, которую обнаженной выставляли на потеху черни, и, как зверя,
таскали в клетке... хуже, чем зверя, потому что зверь своего унижения не
разумеет... и не различает в окружающей клетку толпе ни потные похотливые
рожи солдат, ни тупые мужицкие... и ни одного зверя не травят с такой
злобой, как человека... Против нее действительно ополчился весь мир. И она
не сошла с ума, не сломалась, не забилась в глушь, подальше от людских
глаз... а пошла туда, где ее меньше всех ждали, где - она не могла не
знать - снова встретится со своими мучителями, и бросила им вызов, и,
насколько сумела, поквиталась с ними... Так кому на самом деле в жизни
пришлось претерпеть худшие мучения? Или его испытания были лишь тенью того,
что пережила она? И насколько эта девочка оказалась сильнее мужчины и воина?
Этот удар был не самым тяжким из всех, что он получил он сегодня, но он
был последним. Вроде того, что наносит утомившийся палач, перед тем, как
покинуть камеру пыток. И от этого последнего удара гордыня - то, что в нем
еще оставалось от прежнего Эда - рассыпалась, и он оказался перед ее
обломками.
Так что давний замысел Фулька, вымечтавшего себе убийство с помощью
документов, в конце концов удался. Только старый интриган не предугадал,
кто - или что - окажется его жертвой.
- Благородные господа. Мои верные советники и вассалы. Нас ожидают
суровые испытания, - сказал он, и ему понравилось, как прозвучал его голос.
Властно, жестко, но в то же время по-отечески. Голос зрелого
государственного мужа. - Я знаю, что многие в душе осуждают меня за то, что
я увеличил налоги и поборы. Но, благодаря этому, неурожай, снова поразивший
Нейстрию, не будет губителен для Парижа. Первый караван с зерном,
закупленным мною, уже прибыл. И вскоре начнется его продажа. Для самых
неимущих я устрою раздачу хлеба. Нет, Париж более не узнает голода.
- Да благословит Господь нашего доброго графа! - возгласили
собравшиеся. Даже те, кто искренне осуждал Роберта за то, что он говорит
подобно купцу, а не рыцарю. И он знал, почему. За время своего правления он
понял - даже по прошествии десятилетия здесь не могут забыть страшного
голода времен осады. Он тогда чувствительно затронул даже высшую знать, а
что уж говорить о тех, кто стоит ниже - и в самом низу? Нет, голод, конечно,
будет, и раздача хлеба нищим - капля в море, но это запомнят. Граф Роберт
милостив. Граф Роберт заботится о голодных.
Совет происходил в новоотстроенном зале парижского дворца.
Примостившийся на низенькой скамеечке у стены монах старательно записывал
речь графа и ответы вассалов, дабы занести это в хронику. Он, кстати, уже
знал, что караван с зерном пришел - и откуда. Роберт закупил зерно в
благословенном Провансе у своего тестя, графа Бозона. И все деньги
останутся, можно сказать, в семье. Знал хронист и кое-что еще. Большая часть
зерна будет продана по таким ценам, какие позволят графу Роберту полностью
возместить издержки из казны. Но еще лучше он знал, что о подобных вещах в
хрониках не пишут. А кто пишет - пусть пеняет на себя.
- Таким образом, достойные сеньеры, можно надеяться, что мы, благодаря
нашему мужеству и предусмотрительности, с честью выйдем из испытаний,
ниспосланных нам Господом, как и подобает благородным франкам, о которых
недаром сказано в законе наших отцов: "Народ франков, сильный в оружии,
непоколебимый в мирном договоре, мудрый в совете, благородный телом,
неповрежденный в чистоте, превосходный в осанке, смелый, быстрый и
неутомимый". - Произнеся это, он поднял голову и обвел собравшихся взором,
ясно говорившим, что он сам и есть истое воплощение этого благороднейшего из
народов. - А теперь, господа, воздав должное нашим обязанностям, обратимся к
Богу. Время идти к мессе.
Он встал с кресла. За ним стали подниматься со своих мест и остальные.
До Роберта долетали обрывки разговоров.
- ...норманны опять в Уэссексе. А у меня там дочь замужем...
- Волки забегали в город и выли на улицах Парижа. Плохая примета - зима
будет долгая и морозная.
Роберт спросил у барона Оржского, недавно вернувшегося из Лаона:
- Есть ли какие новости из столицы?
Тот покачал головой.
- Ничего нового. Говорят, король собирается в поход на север...
- Не думает ли мой брат, наконец, взять себе новую жену?
- Ничего такого я не слышал.
- Это не мудро. - Роберт возвысил голос так, чтобы его слышали
остальные. - Похоже, он поступает сообразно пословице: "Жена бывает хороша
лишь мертвая". - Кто-то в зале загоготал, однако Роберт оборвал смех резкой
фразой: - Но я снова повторю - это не мудро!
Какая редкостная удача, думал Роберт по пути в базилику святой
Женевьевы, где он обычно слушал мессу. Поистине он любимец судьбы.
Осуществляя свою месть, он желал лишь мести, и вот оказалось, что, как в
сказке, с одного удара поразил две цели. Нет не только прежней королевы, но
и новой. А значит, единственный наследник...
Сам Роберт женился летом 896 года в соответствии с договором, который
они заключили с Бозоном Провансальским, когда последний за год до того
приезжал в Париж. О графине Базине мало кто мог сказать что-то определенное,
в том числе и ее супруг. А еще римляне считали, что та жена, о которой никто
не может ничего сказать - ни хорошего, ни плохого - самая лучшая. Тихая, не
слишком красивая, однако ж и не уродливая, она ограничивала свой досуг
рукоделием и церковью и никогда не вмешивалась в дела управления. Зато она
отлично справлялась с тем делом, к коему ее предназначила природа, и за два
года супружества успела подарить мужу уже двух сыновей - Гуго и Роберта.
А у Эда детей нет. Даже побочных. Он совершил непростительную ошибку,
перепутав любовь с браком. Роберт даже в юности, будучи по уши влюбленным в
Аолу, такого себе не позволял. А ведь зеленому юнцу подобная глупость еще
простительна, сорокалетнему же мужчине - никогда. Ему и не прощают. Кто не
слеп, видит, что творится в государстве. Разумеется, никогда не стоит
сбрасывать со счетов возможность того, что Эд одумается ( хотя слова
"одумается", "образумится" вряд ли к нему применимы ) и снова женится. Все
равно, время работает против него и за Роберта.
Роберт верил в свою удачу, и пока что она его не подводила. И он уж
сделает все от него зависящее, чтобы помочь своей удаче. Добрый, милостивый,
благоразумный... словом, безупречный - таким он сделал себя в глазах людей.
Таким его и запомнят. А Эда - забудут. Да, он герой. Точнее, был героем. Но
что толку быть героем, если удача не за тебя?
И, к тому же, Эд сам виноват во всем. Так пусть теперь пожинает
плоды...
Но, однако, великая вещь - общая кровь. Всячески осуждая Эда, Роберт в
то же время чувствовал, что совершенно его понимает. Разве он сам не прошел
через то же самое?
Все-таки мы с ним братья, сказал себе Роберт. Мы оба способны любить
только раз в жизни, и оба убили возлюбленных друг друга. Только Эд убивал
явно и тем же оставлял себя открытым для мести. А Роберт убил тайно, чужими
руками, сделал все, чтобы не навлечь на себя подозрений. Но этого он даже
себе не говорил.
Людям Альберика не удалось настичь сеньера Битурикского, и он бежал в
Австразию, а оттуда, кружным путем, - в Бургундию. Именно там находился
сейчас Карл, хоть и слабоумный, но по уверению многих как светских, так и
церковных князей - законный король Нейстрии. Сам по себе он ничего не
значил, да и происходил от Каролингов также по женской линии, но за ним было
право законности рождения, и он был также коронован в Реймсе, и, вдобавок,
он был ценен именно своей незначительностью. При слабом короле силу набирают
вассалы, это и тупому ясно. Разве что за исключением полных идиотов. Таких,
как Карл. Поэтому мятежные нейстрийские сеньеры - те, кому удалось избежать
карающего меча Эда, собирались вокруг Карла Простоватого. Но именно те
качества законного потомка Каролингов, от которых мятежники чаяли себе
выгоды, удерживали армию вторжения от выступления. Карл мог служить
предлогом, символом, марионеткой на троне, но уж никак не командовать
армией. Тем паче против такого опытного и закаленного во многолетних войнах
полководца, как Эд. Рихард, герцог Бургундский, сумел бы стать сильным
командующим. Слишком даже сильным. Нейстрийские сеньеры опасались, что,
возглавив их, он не удовольствуется ролью простого союзника Карла и
отвоеванную власть оставит себе. Сменив же Эда на Рихарда, человека, может,
и не очень умного ( будь он слишком умен, это, скорее, вменили бы ему в
недостаток), но упорного и воинственного, они бы не выиграли ничего. Выбрать
командующего из своей среды? Это было бы самым разумным выходом, но не
всегда самый разумный выход оказывается наиболее достижимым, да и не
слишком-то они уважали разум, считая, что он необходим лишь слабыми и
незнатным. Прийти же к соглашению им мешало то самое пресловутое "а почему
не я?", что подтолкнуло их к мятежу. Никто в окружении Карла не пользовался
достаточным влиянием, чтобы навязать свою волю остальным. Будь жив Фульк, он
наверняка бы закрутил какую-нибудь сложную интригу, натравливая одних на
других, нашептывая, намекая, обещая и, вероятно, получая от этих действий
значительно больше удовольствия, чем от конечного результата. Но Фулька не
было, и то, что происходило вокруг Карла, было не более, чем обычное
собрание вояк, разгоряченных вином, бездельем и бахвальством. И хотя до
настоящих раздоров дело тоже не доходило, но и согласия не было. Прошло
лето, пришла осень, мятежники же, все увеличиваясь числом, по-прежнему не
трогались с места.
Это не означало, впрочем, что Нейстрия жила в мире. Все уже давно
забыли, какой он - мир. Ведь гражданская война, сразу же пришедшая на смену
войне с норманнами, тянулась с перерывами уже десять лет, а до этого разве
мало было войн, бунтов, переделов границ? Кроме того, в последние годы
возникла еще одна напасть. Неожиданно напомнила о себе бесследно
расточившаяся тень Карла III. Покойный император, не обзаведясь, как
известно, наследниками от законной жены, имел, однако, в Ингельсгейме
побочного сына. О бастарде этом в первые годы после кончины низвергнутого
императора все забыли, и он проводил жизнь в бедности и ничтожестве, но как
раз сейчас, когда он вошел в совершенный возраст, многие тевтонские сеньеры
смекнули, что этот юноша, именуемый Бруно, может прийтись к месту. В самом
деле, почему в империи должна главенствовать Нейстрия, а не Австразия? Оный
Бруно столь же способен стать марионеткой в руках тевтонской знати, как
бедный Карл - в руках нейстрийской, и к тому же он хотя бы не слабоумен,
способен отличить рубаху от штанов и не пускать слюни на торжественных
приемах. А уж по сравнению с Эдом прав на престол у него несоизмеримо
больше. Он - внебрачный сын императора, в то время как Эд - всего лишь
внебрачный сын имперской принцессы, а мужской линии в вопросах
престолонаследования всегда отдается предпочтение. Что же до низкого
происхождения его матери, то существует древнее положение франкского права,
гласящее: "Наследником короля является всякий, рожденный от короля" ( о том,
что это положение меровингской эпохи не было подтверждено капитуляриями
Каролингов, ибо служило причиной многих кровавый распрей и гражданских войн,
не упоминалось).
Внушить все это незрелому юноше, а также указать ему на прямого
виновника падения и гибели его отца, не составляло труда. ( Собственно
говоря, нынешний император Арнульф был столь же виновен в этом, как и Эд,
ибо если Эд отобрал у Карла III Нейстрию, то Арнульф - Австразию, а затем
завладел и императорской короной, но об этом опять-таки не говорилось).
Бруно от природы не был честолюбив, но при подобных обстоятельствах
закружилась бы и более крепкая голова, чем у сына коровницы из Ингельгейма.
Итак, осенью армия тевтонских баронов, имевших интересы в
Западно-Франкском королевстве, беспрепятственно пройдя через Лотарингию,
вторглась в Нейстрию. Бруно - бастард, формально возглавляющий ее, в
действительности не имел никакой возможности влиять на ход событий.
Император Арнульф, как обычно, занял выжидательную позицию. Для него, в
конечном счете, был выгоден любой исход. Проиграет Эд - и Нейстрия перейдет
под руку Австразии, выиграет - меньше будет горячих голов, а, следовательно,
и меньше беспокойства императору в германских землях. Разумеется,
передвижения армии претендента не остались тайной от короля франков. К тому
времени, когда Бруно миновал Камбре, Эд со своими людьми уже подживал его к
северу от Рибемонта. Впрочем, "поджидал" - неверное слово. Франки обрушились
на германцев, когда те еще находились на марше. Сильной стороной тевтонов
всегда была их сплоченность и умение выдерживать воинский строй, в то время
как нейстрийцы зачастую забывали об этом, ища подвигов и поединков. Но
фактор внезапности сыграл вою роль, и австразийцы не успели ни
перестроиться, ни занять выгодную позицию. Если бы они спешились и
попытались создать какие-либо преграды конным атакам нейстрийцев, это могло
бы несколько улучшить их положение, но сражаться пешими благородные тевтоны
сочли ниже своего достоинства. Нейстрийцы же, во главе с самим королем,
стремясь закрепить успех, бросались в яростные безудержные атаки, и вскоре
длинные мечи, тяжелые копья и франциски нападавших обратили сражение в
бойню. Уцелевшие австразийцы бежали без оглядки. Их не преследовали.
Никто никогда больше не видел Бруно, сына Карла, ни живым, ни мертвым.
Скорее всегда, юноша, не обученный военному ремеслу, был сбит с коня и
затоптан при беспорядочном отступлении, так что его изуродованный труп не
смогли опознать. Впрочем, австразийцам, мало ценившим своего ставленника при
жизни, мертвым он и вовсе не был нужен, а нейстрийцам не было до него
никакого дела.
Такова была первая и последняя битва в этой войне - одной из многих
войн этого злосчастного года - столь многочисленных, что даже хронисты не
заботились о том, чтобы отмечать их все.
Примерно о то же время скончалась проживавшая с известных пор в
Рибемонте вдовствующая герцогиня Суассонская. Злые языки утверждали - от
огорчения при известии об очередной победе короля. Нелепое, надо сказать,
утверждение, ибо на стороне короля сражались оба ее сына. Правда, мать и
сыновья давно уже не общались, что не такая уж редкость в нашем бренном
мире.
И снова возвращение было победным, но безрадостным. Все больше пепелищ
встречалось на пути - недавних и старых, остывших. Деревни, замки, мызы
обращены в уголья. И неважно, что сжег их - мятежники, лотаринги, даны или
сами же королевские войска, рыщущие по Нейстрии. Словно люди, обезумев,
начали жечь собственные жилища, чтобы согреться. Холода, не по-осеннему, все
лютели, но снег, способный милосердно укрыть исстрадавшуюся землю, не
выпадал. Погорельцы умирали от голода и холода либо становились жертвой
волков, заполонивших дороги - как четвероногих, так и тех, что на двух
ногах. Уцелевшие перебирались в города, где их ждали скученность, грязь,
болезни и снова голод.
Королевской дружине тоже приходилось туго. Пополнять припасы было
негде. Охота не приносила удачи, а реквизировать еду или, проще говоря,
грабить, было не у кого. Конечно, эти тяготы несравнимы были с лишениями
крестьян, которые давно уже ели хлеб из коры - да и того не хватало.
Утверждалось, что люди ели глину, добавляя в нее отрубей, и даже, по слухам,
доходило до людоедства, убивая насыщения ради не только случайных спутников,
но, потеряв рассудок от голода, своих жен и детей. Но все-таки королевские
воины есть королевские воины. И если уж они начинают испытывать нужду...
Леса сменяли пустоши, но запустению не было конца. И победитель,
отводивший дружину в свою огражденную каменными стенами столицу, не мог не
задавать себе вопрос: ради чего? Зачем мы бьемся, когда все выморочно и
мертво?
Но он молчал. А остальные не привыкли спрашивать у самих себя. Что-то в
этом ведь есть от ереси. От колдовства.
Жерар, высланный вперед с разведчиками, согревался едино что
собственным бешенством. Снова эти головешки... даже костра хорошего не
разведешь. А уже темнеет, и поздно искать другого ночлега. Королю Нейстрии
придется ночевать в поле в самые холода, точно изгою, точно отлученному! (И
изгоем он был, и от "огня и воды" его отлучали, но Жерар сейчас об этом не
думал.)
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг