- Да. Удивляюсь, как жто мне самому в голову не пришло. Слишком занят
был другим.
Она не поняла, что он имел в виду.
К счастью.
Фортунат был несколько удивлен - и, скорее, обрадован, когда король
передал, что хочет встретиться с ним в его молельне. Честно говоря, старик
скучал, как-то разом лишившись общества всех своих духовных детей. Эд все
время, свободное от воинских походов и дел управления, проводил с женой -
оно и понятно. Азарика полностью погрузилась в свои женские заботы.
Некоторое отдохновение каноник находил в обществе простеца Авеля, но с тех
пор, как в Компендии было объявлено о беременности королевы, брат Горнульф
перестал появляться во дворце. Очевидно, боялся попасться на глаза королеве,
полагая, как и большинство окружающих, что женщинам в тягости нельзя видеть
перед собой уродов, пусть даже и облеченных монашеским саном.
Хотя Фортунат явился в молельню сразу после службы, Эд оказался там
раньше него - и немудрено, при такой разнице лет! Каноника несколько
озадачило следующее: раньше Эд ни в монастырской келье, ни здесь, и
дворцовой молельне ни до чего не дотрагивался. Книжный и церковный обиход
были ему одинаково чужды. Теперь же, в ожидании духовника, Эд снял с
высокого пюпитра второй том Хроники, который Фортунат начал в прошлом году и
не видел более необходимости прятать, перо и чернильницу, а на
освободившемся месте разложил какие-то предметы.
- Это что, новая разновидность исповеди?
- Возможно, исповедь и будет. Но прежде всего - это просьба о совете.
Взгляни, - Эд указал на пюпитр.
Фортунат обвел взглядом странное собрание и, насколько позволял
возраст, устремился к свитку, выдвинутому из футляра. Ни рукоять, ни печать,
ни перстень, ни грамота, казалось, не привлекли его внимания. А чего еще
ожидать? Если бы не мрачное настроение, Эд бы усмехнулся. Красотка первым
делом схватилась бы за украшения, воин - за оружие, а ученый грамотей - за
книгу.
Фортунат долго вглядывался с свиток, щурясь и шевеля губами. Когда он
поднял голову, его седые брови почти сошлись на переносице.
- Я думал, что после событий прошлого года утратил способность к
изумлению. Напрасно, как выяснилось. Откуда у тебя Тора?
- Что такое "Тора"? - спросил Эд.
Вопрос остался без ответа. Фортунат тяжело вздохнул и опустился в
кресло.
- Я чувствую, сын мой, что ты хочешь сказать мне нечто... и в то же
время запрещаешь себе говорить. Неужели... это еще хуже, чем в прошлый раз?
Теперь не ответил уже Эд. Фортунат снова вздохнул и обратился к королю,
как говаривал какому-нибудь монастырскому крестьянину, явившемуся в его
келью со своими нуждами и окончательно запутавшемуся.
- Пожалуй, тебе лучше начать с самого начала...
История и в самом деле была пострашнее той, что Фортунату пришлось
выслушать в прошлом годе, однако теперь он был уже в некотором роде
подготовлен, и сердце его выдержало. Хотя он был глубоко удручен.
- Ужасный грех... один из ужаснейших... и ужаснее всего, что я уже
отпустил тебе его. ( Он вспомнил сумрак кельи, еще более мрачные глаза
ученика и голос, прерывающийся от ненависти: - "Вы отпустили ему грехи?")
Да, много мне придется молиться... за тебя... и за себя... - Он машинально
коснулся четок у пояса. - Твоей жене об этом ничего не известно?
- Нет. Я не осмелился рассказать ей... сейчас. Она по-прежнему считает,
будто все мои терзания из-за того, что я убил ее отца. Она всегда считала
меня лучше, чем я есть, и в этом ее несчастье.
- Но жить с таким на душе...
- Речь сейчас не об этом.
- Ах да, ты же пришел ко мне не за духовным утешением, а за советом...
Ты полагаешь, будто твоя супруга происходит от некоего претендента на трон
Нейстрии, принадлежавшего к роду Каролингов. И твои находки, сделанные в
тайнике Одвина, это подтверждают. Что же, исследуем их.
Теперь каноник долго разглядывал печать и перстень.
- Перстень императора Людовика... Этот благочестивейший монарх еще
здравствовал, когда я затворился в монастыре, и он посещал академию Рабана
Мавра. Мне кажется, я припоминаю этот перстень на его руке. В таком случае,
и печать также должна быть подлинной. Но как они попали в тайник мельника?
Быть может, грамота нам в этом что-то прояснит... Он поднес грамоту к
глазам, водя взглядом по строчкам. Когда он опустил грамоту, казалось, его
способность испытывать потрясения вновь подверглась тяжелому испытанию.
- Это запись о крещении, данная в день Преображения Господня в год от
рождества Христова 870. Герберт, каноник церкви святого Илария в Пуатье,
окрестил в этот день Теодераду, дитя, рожденное в браке между... слушай
внимательно! Гвидо Каролингом, законным сыном императора Людовика
Благочестивого, и Теодорой, девицей... как этот Герберт выразился, de
militari ordini... "из военного сословия". Видимо, это означает, что отец ее
был свободнорожденным воином, но не более... Дальше идут подписи
восприемников и свидетелей, общим числом восемь человек, среди них - Одвин
из Малой Британии.
- Теодерада... - Эд хмурился.
- Ах, с этим все ясно. Если карающая рука короля Карла Лысого добралась
до этого священника Герберта или до кого-нибудь из свидетелей... спаси,
Господи, их души... а такой возможности мы упускать не должны, имя ребенка
стало бы королю известно. И Одвин не мог, не выдавая тайны, именовать свою
воспитанницу Теодерадой. Он называл ее бретонским языческим именем -
Азарика...
Фортунат не стал добавлять, что найденная запись принесла хотя бы одну
благую весть - успокоила его сомнения насчет того, крещена ли Азарика.
- Итак, все разъяснилось, - тихо сказал Эд.
- Нет, ничего не разъяснилось! - старик в отчаянии всплеснул руками. -
Ведь в грамоте оговорено, что Гвидо был законным сыном императора. Конечно,
в этом качестве он был гораздо опаснее, и понятно, почему Карл Лысый столь
ожесточенно преследовал его и его потомство. Но, если бы Черный Гвидо был
побочным сыном, было бы хоть понятно, почему мы о нем не слыхали. Какое
касательство имел к этому Одвин? И опять-таки, при чем здесь Тора?
- Ты так и не объяснил мне, что это такое.
- Просто Библия на еврейском языке. Пятикнижие Моисеево... В юности, в
монастыре, мы все книги на непонятных языках по примеру старших наставников
именовали халдейскими, но, став постарше, я побывал в Туре и Массилии,
потолковал с тамошними раввинами и, хотя не преуспел в обращении их в
истинную веру, по крайней мере, узнал, как выглядят буквы, которыми впервые
было записано слово Божие, и могу отличить Тору от...
Он внезапно вскочил в кресла и схватился за виски.
- Халдейская книга... Одвин... Тора... О, мой Бог! Императрица Юдифь!
Эд помог ему сесть на место. Фортуната все еще трясло.
- Как я сразу не догадался! Как не связал в единый узел!
- О чем ты?
- Юдифь Баварская... Вторая супруга императора Людовика... Мать Карла
Лысого... Я ни разу в жизни не видел ее, а ведь она умерла в монастыре
святой Колумбы... не так далеко от святого Эриберта!
- Опять монастырь святого Эриберта. Я знал, что след опять поведет
туда.
Фортунат не слушал его. Дрожь возбуждения от сделанного открытия не
проходила.
- Боже мой, как давно все это было... целая жизнь... Императрица
Юдифь... видеть я ее не сподобился, может быть, и к счастью, а слышал
много... Дай мне сюда Хронику... Нет, не этот том, другой, толстый, в углу.
Я зачитаю тебе из нее выдержки. Юдифь была, как говорили, самая прекрасная
женщина в империи... и самая ненавидимая... самая умная... и самая коварная.
Ее прозвище было "черная лиса".
- Опять "черная", - пробормотал Эд.
- "Судьба ходит неверными путями и уловляет в сети. Благочестивейший
монарх среди всех христианских правителей влюбился в эту дочь народа
Израилева и взял ее в жены. Все земные богатства были брошены к ее ногам. Но
она была из тех женщин, что хотят только власти - не для себя, так для своих
детей..."
- Тебе это ни о чем не напоминает? - с недоброй усмешкой спросил Эд.
Но Фортунат не слушал его, продолжая читать.
- "Пусть умру, лишь бы он царствовал", - как говорила Агриппина, мать
ужасного Нерона. Таков девиз всех подобных матерей. Но Юдифь и в самом деле
не раз рисковала жизнью. О рождении ее сына Карла ходили темные слухи,
впрочем, может быть, и клеветнические... Однако она сумела связать старших
сыновей Людовика клятвой помогать Карлу и оберегать его, когда он был мал,
так что от них он был в безопасности. Но на саму Юдифь ополчились и знать, и
церковь. Говорили, что правит не сам император, но императрица, что она
самовластно перекраивает земли, раздает уделы и назначает наместников. И чем
удачнее были начинания Людовика, тем больше их ставили в вину Юдифи, ибо
такие способности у женщины могут быть вдохновлены лишь дьяволом."
- И это я тоже слышал.
- "И сыновья Людовика от первого брака, не могущие повредить своему
единокровному брату, сильно злоумышляли против Юдифи, и дважды захватывали
ее силой войск, и заточали в монастырь. Император же, будучи от природы
добр, но слаб и мягкосердечен, лишь проливал горькие слезы. И все равно
Юдифи удавалось освободиться. Тогда собрались клирики и архипастыри империи,
и обвинили императрицу в колдовстве, и в том, что она дьявольскими чарами
подчинила себе ум и сердце правителя. Но Юдифь хитроумными речами отвела от
себя все подозрения, и клир полностью оправдал ее, а император возвеличил
пуще прежнего. Наконец, в 840 году от Воплощения Слова император Людавик
скончался. До нас в монастыре доходили служи, что в том же году императрица
родила еще одного сына, но тот умер вскоре после того. И, скорбя от потери
мужа и ребенка, она удалилась в монастырь... святой Колумбы... где и умерла
от чахотки, пережив своего мужа лишь на три года, хотя была более чем вдвое
его моложе..."
- Так записано в Хронике?
- Так записано в Хронике.
- А что было на самом деле?
- Ох, недоверчив ты, сын мой... Все, в общем, так и было... за
исключением того, что заточение Юдифи вовсе не было добровольным. Но на сей
раз она ничего не могла поделать, потому что принц Карл, уже достигший
совершенных лет, присоединился к своим братьям. Империя была разделена, в
удел ему досталась Нейстрия, как его мать и добивалась, да только править он
хотел без нее.
- "Пусть умру, лишь бы он царствовал"?
- Да, и она ведь и вправду вскоре умерла. Только знаешь, от кого я
узнал эти подробности?
Эд угадал ответ прежде, чем Фортунат произнес его вслух:
- От Одвина.
- От кого же узнал их Одвин?
- Любому женскому монастырю положен исповедник. И в монастырь святой
Колумбы был назначен от святого Эриберта монах, именем Нигелл. На протяжении
двух лет, что Юдифь жила там, Нигелл наезжал в обитель святой Колумбы
довольно часто. Времена же были беспокойные - впрочем, когда они спокойные,
а Нигелл был слаб здоровьем, поэтому сопровождать Нигелла был отряжен самый
сильный и смелый из учеников.
- Одвин.
- Он. На собственное несачстье, Одвин отличался неуемной страстью к
знаниям, поспорить с которой могла лишь его страсть к справедливости... Ему
всегда легко давались языки. Предполагаю, что Тора принадлежала Юдифи, и
Одвин мог испросить книгу у нее, желая прочесть слово Божие так, как оно
было написано изначально, но Юдифь умерла прежде, чем он вернул книгу.
- Это объясняет книгу, но не все остальное. Перстень и печать Одвин у
нее тоже взял на подержание? И меч она хранила в женском монастыре?
- Не горячись. Как ты, верно, и сам догадываешься, младший сын Юдифи
вовсе не умер.. и об этом стало известно и Одвину. Больше об этом мог бы
знать его наставник Нигелл - ведь он был одновременно исповедьником Юдифи...
- Что же Нигелл?
- С Нигеллом получилось вот что. Когда Одвин бежал, и впервые
прозвучало слово "чернокнижие", отвечать пришлось его наставнику - почто не
уследил за душой ученика? Нигелла судил церковный суд. Имя Юдифи ни разу не
прозвучало - ее ведь уже не было в живых, да и никто не додумался связать ее
со скандалом в монастыре святого Эриберта. Нигелл, если что и знал, сохранил
тайну исповеди...
- И что стало с Нигеллом?
- В общем, он довольно легко отделался. Его только перевели из обители
святого Эриберта, издавна пользовавшейся королевскими милостями, в другой
монастырь - во имя блаженного Агерика, что в Веридунуме.
- В Веридунуме? Это в Лотарингской земле?
- Опомнись, сын мой! В своих поисках ты готов перевернуть землю и небо!
Нигелла наверняка уже нет в живых, ведь прошло уже более сорока лет, а он и
тогда был человеком болезненным и старше меня годами.
- Тогда я посмотрю на его могилу.
- Опомнись, говорю я тебе! Неужели тебе недостаточно того, что ты
узнал?
- Нет. Недостаточно. Может, во мне тоже заговорила неуемная страсть к
знаниям. Я ведь тоже сын своего отца-колдуна и своей матери-ведьмы.
У Фортуната щемило сердце, но он не находил слов утешения и мог только
спросить:
- Неужели ты покинешь Компендий сейчас, когда...
- Нет. Сейчас не покину.
Но - король предполагает, а Бог располагает. Королю не удалось провести
осень в своей резиденции. Дождей по-прежнему не было, дороги все еще
держались, продолжались военные действия. В октябре началось очередное
наступление лотарингов.
Армия герцога Лотарингского Дидье, поначалу продвинувшаяся вглубь
нейстрийской территории, затем откатилась обратно, к герцогской крепости
Низиум, по пути столкнувшись с передовым королевским отрядом под
командованием графа Амонского. Это произошло рядом с Виродунумом. Завязалось
жестокое сражение, в ходе которог пострадал и город, и близлежащий монастырь
блаженного Агерика. Когда прибыл король, добрая половина этой старинной
обители выгорела начисто. Кто поджег монастырь - то ли отступавшие
лотаринги, то ли нападающие в горячке боя, - так и осталось неизвестным.
Все же братии удалось кое-как справиться с пожаром. Сгорела сама
церковь, аббатские покои и некоторые строения, примыкающие к ним, крипта
была завалена обломками камня, однако часть жилых строений уцелела, в том
числе кухня, и это было причиной, по которой их заняли, потеснив сирую
братию, королевские дружинники.
По приезде Эда вокруг монастыря все еще стлались дымы, но рожденные уже
не пожаром, а лагерными кострами. Ошеломленные, потерянные монахи слонялись
между ними. Некоторые выпрашивали у воинов пищу, иногда получая оную, чаще
же - тычки по шее. Другие, более крепкие телом и духом служители господни,
ковырялись среди развалин, разгребая обломки камней и чая, видимо, этим
кое-как залатать причиненный обители ущерб. По приказу Эда Жерар отловил
одного такого трудолюбивого чернеца и приволок к королю. Монах явно слабо
понимал, чего от него хотят, хотя сильно старался, затем объяснил, где можно
найти аббата. Говорил он, как большинство местных жителей, с чудовищным
аллеманским акцентом.
Аббат обнаружился в кухне, причем вовсе не принимал пищу и не указывал,
как ее готовить, как можно бы предположить по месту его пребывания. Он
просто сидел за дощатым столом, подперев голову руками - не старый еще,
полнотелый человек, и совсем недавно, видимо, рыжий. По кухне шатался
какой-то люд - солдаты, слуги, монахи, и они обращали на него внимания не
больше, чем он на них. Несчастья обители, вероятно, совершенно сокрушили его
душу. Только после того, как Жерар растолковал ему, кто находился здесь,
аббат несколько высунулся из своей скорлупы. На вопрос, жив ли брат Нигелл,
что некогда была переведен сюда из монастыря святого Эриберта, утвердительно
кивнул.
- Так где же он?
- У себя в келье, - прокаркал аббат, все с тем же аллеманским
выговором. - Он и раньше редко показывался, а теперь и вовсе не выходит.
Очень старый...
- Он хоть в своем уме? - спросил Эд. Одного безумного старика на пути
его поисков ему уже хватало.
Аббат не ответил, вновь уронив голову на руки и впав в прежнюю
тоскливую прострацию.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг