чужестранец - зимми! [3имми - иноверец (араб.)] А поскольку он чужестранец,
дело его должно быть расследовано по законам его страны. Да!"
Этот довод так взволновал Бессаза, что он вскочил из-за стола, чтобы
объявить старосте о прекращении расследования. И уже направился к двери, но
остановился в раздумье:
"Староста, конечно, давно догадывается о том, что прикованный
чужестранец. Но все же - почему он вызвал меня для расследования? Значит,
ищет выгоды. Но какой? Пусть не хитрит и не притворяется. Если надо
старику... для чего - непонятно? Для престижа, для прикрытия злодеяния -
чего угодно... Я готов объявить прикованного самим дьяволом..."
Бессаз снова сел за стол, в задумчивости глядя на трубки и камыш. И
вдруг вспомнил, как старый судья, передавая ему дела, рассказывал, что
частенько преступников наказывают прямо на глазах у всех, держа для
всеобщего обозрения над их головами вещь, которую они украли или пытались
уничтожить.
Пастуха закопали в песок вместе с овцой, которую он пытался украсть, -
у преступника и жертвы торчали только головы. Пастух на чем свет ругал
овцу, а та блеяла безумно, и так до тех пор, пока беркуты не выклевали им
глаза.
В другой деревне человек был привязан к дереву с топором на шее только
за то, что хотел отсечь свой палец на ноге, чтобы не идти в рекруты.
"Но неужели за курение гашиша человека надо приковывать к скале? -
думал Бессаз. - Если он пойман первый раз - полагается брать с него штраф,
злостного же курильщика посылают на два года в тюрьму. Оглупление
собственного рассудка курением этой дряни - есть сознательное уклонение от
своего дела, обязанности, наконец, долга перед семьей, своим
государством... Курильщики выражают стихийное недовольство самой жизнью.
Они сознательные самоубийцы... - Так ловко, цепляя одну мысль за другую и
идя не криво и хитроумно, а прямо, кратчайшим путем, Бессаз додумался и до
этого: - А что, если курильщик гашиша совершил еще одно преступление и
украл что-нибудь? К примеру, огонь? Нес, спрятав в каменной трубке, -
оттого она и закоптилась... Огонь - божий дар, его не крадут. А он
почему-то спрятал огонь внутри трубки... Может, замышлял о поджоге? Нет,
это кажется поспешным выводом. Надо еще раз осмотреть прикованного... Хотя
доказать его виновность - в моих... вернее, в интересах старосты... Но надо
хотя бы собрать против курильщика еще-два-три, пусть незначительных,
факта..."
И Бессаз быстро оделся, взял трубку и вышел из комнаты. Староста,
который сидел на кухне и аккуратно поправлял себе бороду, вскочил и отложил
ножницы. Он смотрел на Бессаза - весь внимание, желание помочь, но Бессаз
решил не тревожить старика. Он сказал:
- Мною установлено, что прикованный - чужестранец. Убийство произошло
не у вас в деревне - можете быть спокойны... В другом месте... и, кажется,
очень давно...
- Да, - одобрительно улыбнулся старик, - я тоже так подумал. Но,
пожалуйста, не говорите об этом пока никому... Даже Майре. Иначе все будут
смеяться над тем, что я вас вызвал. Ведь правосудие должно установить
истину, независимо от давности и места преступления, не так ли?
- Верно. Поэтому мне хотелось бы еще раз подняться на холм. А вы
оставайтесь...
- Я бы тоже желал, - на всякий случай пробормотал старик, еще раз
высказывая готовность помогать Бессазу.
- Вы утомитесь... ведь подъем?
- Сделаем так: я закончу стрижку бороды и поднимусь за вами...
- Мне хочется вернуться до сумерек...
- Тогда разрешите, на всякий случай, подождать вас внизу, - сказал
старик, возвращаясь на кухню и щелкая ножницами вокруг своей бороды.
Бессаз согласно кивнул, но старик уже и не смотрел на него, уверенный,
что они договорились, Бессаз быстро прошел через площадь, поеживаясь от
прохлады, и взобрался наверх, не обращая внимания на бормотания под
крышами. Только раз, когда ему показалось, будто заговорили они о трубке,
Бессаз остановился. И вправду, кто-то сказал: "Мы забыли отнять у него и
трубку", - на что возразили: "И сотня таких трубок не покроет его
долгов..."
Бессазу сначала показалось, что речь идет о том, чтобы отнять трубку у
него, - это был бы слишком дерзкий поступок, за который он будет беспощадно
наказывать.
Но подумал: о каком долге идет речь? И как мог чужестранец задолжать
им? Нелепость! Хотя... впрочем, чужестранец мог быть купцом, привез сюда
ножей или сабель, всякий железный хлам, но его так надули мушрики, что он
разозлился, да еще остался в долгах.
Бессазу сделалось дурно от всех этих головоломок, и он решил не
думать, чтобы не отвлекаться от главного. Если будет в этом нужда, он
спросит - и староста разъяснит ему, о каких долгах они говорят...
Бессаз, поднявшись на холм, стал обвязывать себя веревкой. И спустился
он на этот раз к прикованному легко, без трепетного волнения и, едва уперся
коленом об его живот, заметил, что корка соли на трупе стала еще толще.
Куски обвалившейся скалы, видно, все время испарялись, и соляной
вихрь, поднимаясь наверх, закрыл прикованного еще одним слоем. Пройдет
немного времени, и несчастный, если его не снимут со скалы, полностью
закроется панцирем и уйдет в скалу, а холм примет такую же форму, как до
обвала. А после сильного ливня или землетрясения опять треснет - и так
бесконечно, прикованный будет то исчезать, то снова появляться, если жители
деревни не догадаются предать его тело земле, насыпав сверху холмик из
песка.
Но все это никак не взволновало Бессаза, был он озабочен тем, как
просунуть прикованному в руку камышовую трубку, чтобы посмотреть на него в
такой позе.
Дыра, откуда Бессаз только вчера вынул камыш, уже заметно сузилась, и
ему пришлось сильно наклониться. От неосторожного движения он почувствовал
боль в спине, которую он ранее никогда не ощущал. Будто невидимая болезнь,
тихо, исподволь подтачивающая его, вдруг дала о себе почувствовать тупой
болью...
- Боль то утихала, то опять беспокоила, - сказала черепаха. -
Начиналась она здесь, - она подняла и показала свой хвост, - затем
пробегала по спине до самой шеи и, отдавшись в голове, исчезала, оставив
слезы на глазах...
Услышав об этом, Тарази вдруг непроизвольно пощупал свое горло и
поморщился, словно боль, о которой рассказывала черепаха, передалась ему и
он с трудом подавил ее в себе, проглотил. Еле заметный жест этот, однако,
не ускользнул от взгляда черепахи, и она, воспользовавшись мимолетным
состоянием Тарази, сделала паузу, чтобы отдышаться.
Мы уже упоминали о том, что не только Тарази изучал черепаху, но и
черепаха подмечала его смешные привычки и жесты и часто передразнивала его,
чтобы развеселить Абитая. Но с каждым днем, то ли от естественных
внутренних изменений, то ли оттого, что человеческая ее половина во время
противостояния планет и особенно в полнолуние начинала преобладать над
звериной, она не только подмечала все внешнее в Тарази, но и, делаясь
тоньше, чутче, чаще задумывалась над жизнью тестудолога. Конечно,
задумывалась не в нашем, человеческом смысле - продолжительно и настойчиво,
ища в нем слабости и пороки и злорадствуя, а урывками, часто бессвязно...
просто мысль мелькала и забывалась, не оформившись...
Не секрет, что слуги знают все о своих хозяевах, а Абитай, не будучи
исключением, рассказывал черепахе все, что узнал о Тарази от Армона, то,
что сам подсмотрел и подслушал...
- Отовсюду его гонят, как блаженного. Всюду он чужой, неуживчивый.
Внешне спокоен, будто наплевать ему на всех... но - нет! мятежный... и душа
его всегда в загадочном смятении! Что он ищет? Ересь сочинил, как господь
принимает посетителей. - И Абитай выразительно покрутил пальцем возле
своего виска. - Представляешь? Ему руку за это хотели отсечь, язык
вырвать... И правильно бы сделали. Ведь посуди сам: аллах создал людей,
зверей и птиц в том облике, в котором они существуют неизменно со дня
творения... А он задумал дерзнуть. Упрямый, холодный... Боюсь, если ему
удастся вмешаться в божественное ремесло и что-то сделать... лучше не
попадаться ему на глаза. Он меня, даджжаль [Даджжаль - буквально: антихрист
(араб.)], - ударял себя в грудь Аби-тай, - просто так, ради прихоти или
утоления злобы, превратит в змею... и тогда потянет меня лентой в темную,
сырую нору... Может, он и жену свою постылую желал превратить в гиену, а
она, ужаснувшись, сбежала от него, забрав детей...
- Он был женат? Никогда бы не подумал, - усмехнулась черепаха, но тут
же смягчилась, прониклась жалостью к Тарази.
Мысль снова начерталась в ее мозгу прерывистыми пунктирами: чего он
ищет? Одинокий... Что тревожит? Что режет его на части? И даже она своим
куриным умом понимала, как несчастен Тарази, несмотря на свой нормальный
человеческий облик.
Но наш тестудолог был по-прежнему безжалостен, не позволял черепахе
расслабиться, ибо, услышав о приступах блуждающей боли в теле Бессаза,
сразу сообразил, что рассказ подошел к важному месту.
Но до того как начался очередной, более продолжительный приступ,
Бессаз успел засунуть в руку прикованному трубку и, приглядевшись
внимательно, понял по его позе, что трубка была насильно втиснута ему в
кулак уже после того, как несчастного приковали. Видно, убийцам было мало
того, что они заковали его в цепи, для впечатляющей картины посрамления не
хватало этой трубки.
Пока Бессазу казалось, что он так умно догадывается об этих тонкостях
казни, пары снова покрыли трубку слоем соли, и Бессаз уже не мог ее вынуть
обратно. Жаль, лопатку, которую так настойчиво всовывал ему в руку
староста, он не взял.
Бессазу ничего не оставалось делать, как поспешить на площадку, ибо
почувствовал вдруг приближение нового приступа. Он только успел отвязать
веревку с ноги, и боль, на сей раз резкая, нестерпимая, пронзила его всего.
В дурном настроении Бессаз спустился с холма, и староста, ждавший его
внизу, в беспокойстве спросил:
- Что-нибудь случилось? Вы бледны...
Бессаз решил скрыть свое недомогание, ибо заболевший судья мог вызвать
у всех лишь иронию. Он поспешил успокоить старика:
- Просто устал. Спуск сегодня был трудным. Но зато я сделал важное
наблюдение. Так что через денька два я смогу возвращаться в город...
- Нет, не так скоро. Я не отпущу вас, - сказал староста, дружески взяв
Бессаза под руку. - Вам надо будет отдохнуть в наших краях после столь
сложного дела. Ведь кроме деревни и этого холма, один вид которого удручает
человека, у нас есть прекрасное место для охоты. Совсем недалеко, у озера,
там много дичи, а в камышах - тигры. Нет, нет! Если потребуется, я напишу
вашему начальству, чтобы оно разрешило вам остаться... Они не откажут, зная
мое одиночество и тоску по общению с образованными людьми. Могут же они
хоть раз понять чувства бедного имама?..
- Разумеется, поймуг, - сказал Бессаз рассеянно, боясь, как бы не
повторился приступ еще до того, как они зайдут в дом.
Прислушиваясь к каждому своему движению, он поспешил к себе в комнату,
извинившись перед стариком.
- Вы не против, если я немного прилягу? А через часик-другой расскажу
вам о своих выводах...
- Ради бога! - засуетился старик, поправляя Бессазу постель; - А я
пока попрошу Майру приготовить что-нибудь вкусненькое...
Но Бессаз конечно же не мог уснуть - лежал и со страхом прислушивался
к тому, что творится в его теле, и если поначалу ему казалось, что боль в
спине - от неосторожного движения на холме, то сейчас Бессазу было ясно,
что все гораздо серьезнее.
Во время каждого приступа, все чаще мучившего его, будто что-то
менялось у него внутри - обрывалось, свертывалось, завязывалось в тугие
узлы в самых неожиданных местах, где все, наоборот, должно быть гладко,
расслаблено...
Боль, пробегая по телу, бросала его в холодный пот, заставляя
пределывать такие немыслимые движения, так корчиться... Он уже не
чувствовал своих мускулов, помимо своей воли прижимался, например, животом
к жесткой постели и отбрасывал руки и ноги в нелепой позе, похожей на
черепашью.
Ему хотелось куда-нибудь спрятать голову от боли, и он закрывал ее
рукой, старался просунуть под грудь, поражаясь, как это ему удаются такие
сложные, немыслимые движения, которым позавидовал бы любой акробат.
С трудом ему удалось немного успокоиться. И, закрывшись одеялом,
Бессаз решил потереть свою спину, но вдруг с ужасом нащупал длинную опухоль
- от ягодицы до самой лопатки через все тело.
- Кстати, - добавила черепаха, - у меня с самого рождения был
небольшой нарост, что-то вроде копчика. И помню, как отец, купавший меня,
частенько посмеивался, щелкая пальцем по этому наросту, и называл меня
"хвостатым мальчиком".
Вспомнив тогда в постели о своей кличке, Бессаз успокоился, решил, что
поранил свой копчик, поскользнувшись на холме, опухоль от грязи на-it
гноилась и расползлась по всему телу.
"Отлежусь несколько дней в постели и уеду из этой проклятой деревни",
- подумал Бессаз. И постарался забыть о своих неприятностях, ибо живо
представил, как будет ухаживать за ним старик, приятно и преданно суетясь и
молясь за его выздоровление.
"Союз превратится в нежную дружбу. Я ведь так устал, так истосковался
по людскому участию..."
Да, дело, за которое он взялся с напористой упрямостью, сделало его
одиноким в атмосфере всеобщей лени и равнодушия... И в глубине души он даже
был доволен тем, что слег, - впереди у него несколько дней домашнего уюта,
тепла, сочувствия, хотя временами его нет-нет да и тревожила вся эта оказия
с воспаленным копчиком.
"Как мне, молодому и сильному, показаться теперь перед старостой и
Майрой таким немощным, беспомощным, иигущим сочувствия? - грустил Бессаз. -
Не исказит ли это в их сознании мой образ? Человека, так смело проведшего
трудное, почти неразрешимое дело?"
- А то, что расследование мною уже закончено блестяще, в этом я не
сомневался, - сказала черепаха. - Оставалось лишь узнать о хитром старосте.
А о своей болезни я решил рассказать ему после нашей откровенной беседы.
Так сказать, с обоюдного согласия сторон... Раненый, я еще больше поднимусь
в их глазах как человек пострадавший, выполняя свой долг..."
Но, боясь, как бы ему не стало еще хуже, Бессаз решил позвать
старосту, чтобы рассказать ему о своем последнем восхождении на холм.
Как всегда бродивший где-то за его дверью, старик тут же явился на зов
Бессаза и, сделав полушутовской реверанс, объявил:
- Прошу на ужин... в теплом семейном кругу.
- Уже? - Бессаз от неожиданности досадливо поморщился, но не от боли
-г- староста перебил ход его мыслей.
- Нас ждет тушеная баранина... с таким ароматом... словом - эмирское
блюдо, - не сказал, а пропел старик и беспечно и дурашливо, в унисон своему
наигранному настроению, послал в сторону кузни воздушный поцелуй, видимо
предназначенный искусной поварихе Майре.
Бессаз не сдержался, и вдруг захохотал, и чуть не свалился на кровать,
где снова, уже на глазах изумленного старика, проделал бы невольно движения
в позе черепахи.
"Потеха, - думал он в ужасе, - старик со своими дурацкими выходками и
я, готовый ерзать по кровати, как черепаха..." И его снова пробрал нервный
смех.
- Мужчины, стол накрыт! - услышали они голос Майры и оба застыли в
нелепых позах напуганных шутов.
Первым опомнился развеселившийся старик и стал толкать Бессаза в
сторону двери, а Бессаз в страхе вертелся и так и сяк, как бы тот не задел
его больную спину.
Бессаз сел за стол, но продолжал улыбаться и подмигивать Майре, чтобы
поддержать веселье ее отца.
- Ну, довольно, папа, - с укором глянула Майра на отца, и тот
кашлянул, сел и стал серьезным.
- Славно же мы побаловались, - заключил он.
Бессаз принялся за еду, но староста все не мог прийти в себя после
столь неожиданного веселья. То ли оправдываясь, то ли сожалея, старик
добавил:
- Ко мне часто теперь возвращается детство. И я думаю: не прощание ли
это?..
- Да полно! - сказал Бессаз ничего не значащую фразу. Старик,
грустный, наклонился, но не ел, а ковырялся в тарелке. Майра сидела рядом с
Бессазом и поглядывала на него - ласково, хотя и с укором. В последние дни
они почти не виделись, и сейчас, за вкусным ужином, несмотря на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг