неуверенные, шаги к выходу.
Странное состояние встревожило Мухаммеда, едва он вышел и зажмурил
глаза от режущего света. Почудилось, что каменистая эта местность, по
которой бежал ручей, никогда не видана им прежде, хотя вот уже тридцать
дней по утрам он выходил сюда с кувшином за водой и, кажется, разглядел
каждый изгиб ручья, каждый валун и камень, сорвавшийся после землетрясения
с горной скалы, треснувшей надвое. Все эти дни никто не потревожил
Мухаммеда, уединившегося в пещере, чтобы услышать откровение, которое
обязательно должно было явиться к нему, занятому благочестивыми мыслями и
переживаниями.
Местность эта, прижатая с двух сторон скалами, была вдали от
караванных троп, и только горные козлы, приходящие на водопой, храпели,
нарушали покой Мухаммеда.
Это состояние, когда знакомое и много раз виденное вдруг теряет свои
знакомые черты, уже переживалось Мухаммедом, но случившееся сейчас
натолкнуло его на мысль, что пора... пора возвращаться домой, в Ятриб.
Откровение, ниспосланное ему, он пережиЛ, надо донести его до других.
Мухаммед наклонил горло кувшина к струе воды, от которой дохнуло
прохладой... Кувшин, булькая, наполнился, Мухаммед почувствовал
головокружение и сел, прислонившись спиной к валуну. Он смотрел на скалу,
сплошь покрытую зелеными ящерицами, греющимися на солнце, и постепенно к
нему пришло умиротворение.
Долго пребывал Мухаммед в состоянии отрешенности, пока слух его не
уловил стук лошадиных копыт. Мухаммед не поверил, прислушался, но стук был
все отчетливее...
"А мне казалось, что сюда не ступает нога человеческая", - мелькнуло у
Мухаммеда. Он хотел встать, чтобы скрыться в пещере, но не успел...
На противоположный берег выскочил всадник. Впереди него сидела на
лошади женщина, которую он крепко держал за талию. Лошадь, заржав,
повернулась вполоборота и остановилась у самой воды. В тот момент, когда
мужчина прыгал с лошади, красная рубаха его надулась, создавая ощущение
полета. Он протянул руку, помогая своей спутнице спуститься на землю.
Веселые и возбужденные, побежали они на середину ручья, мужчина зачерпнул
воду в ладони, и женщина жадно пила, словно все горело внутри ее. Затем он
пил из ее ладони, играя хватал зубами ее пальцы, не в силах сдержать
страсть.
Нервные, порывистые, побежали обратно на берег. Обняв ее, он стал
жадно целовать и не заметил, как из-за пояса вывалился на камни его кожаный
мешочек. Женщина шутливо отбивалась, отталкивая его, а он пытался повалить
ее на бок, похрипывая от страсти.
В напряжении Мухаммед неудачно ступил, и из-под его ноги покатился в
воду камень.
Услышав плеск воды, женщина испуганно оттолкнула напарника, а он,
недовольный, смотрел, как вода ходит кругами. Она что-то говорила ему и
настаивала. Он встал, нехотя потянул подругу за руку и, посадив ее на шею
лошади, еще раз, недовольный, глянул в сторону валуна, за которым прятался
Мухаммед. Вскочив в седло, повернул лошадь к скале и скрылся за ней,
оставив на берегу свой кожаный мешочек.
Мухаммеду не терпелось посмотреть, что же там в мешочке. А для этого
надо перейти через ручей, дно которого усыпано острыми камнями. Пока он
думал, стоит ли переходить на другой берег, там неожиданно появился
мужчина, прихрамывающий и опирающийся на палку, с виду бродяга. Немного
успокоившись, Мухаммед выглянул из-за валуна: интересно, заметит ли бродяга
кожаный мешочек?
А бродяга лежал на берегу с палкой в руке, в конец которой был
вставлен сверкающий наконечник. Разглядывая каждую былинку, плавающую в
ручье, бродяга ждал... Потом вдруг напрягся, прицелившись, и вонзил свой
наконечник. По тому, как выражение удовольствия на его лице сменилось
досадой, Мухаммед понял, что форель соскользнула...
Неудачливый рыбак застыл снова, не мигая, и под его носом, журча,
проносилась вода. Прицелился и опять метнул, но и на этот раз мимо. От
сильного удара поломался и наконечник. Бродяга вскочил и, чертыхаясь, пошел
по берегу, нечаянно задев ногой тот самый кожаный мешочек.
Бродяга всмотрелся, словно не верил своим глазам. Затем бросился и
повалился на мешочек всем телом, словно мог он улететь. Настороженно
посмотрев по сторонам, бродяга торопливо расстегнул мешочек, из которого
высыпались и покатились по камням динары. Будто не веря везению, бродяга
поднес почему-то к уху золотую монету и послушал, больше доверяя слуху, чем
глазам. С лихорадочной быстротой собрав монеты, он бросился бежать и вмиг
скрылся за скалой.
"Бродяга близок к Аллаху, Аллах вместо рыб наградил его за труды
золотыми динарами... - подумал Мухаммед. - Как хорошо, что я удержал себя
от искушения и не перешел ручей. А всадник, видно, умыкнул чью-то жену и в
наказание за это лишился тысячи динаров..."
Почувствовав сильное утомление, Мухаммед решил возвращаться в свою
пещеру, сплошь облепленную гнездами летучих мышей, и провести там в
размышлениях оставшийся день. Завтра на рассвете идти в сторону Мекки и
войти в город как посланник божий... Он поднял кувшин, но чей-то хриплый
кашель на другом берегу заставил его повернуться в недоумении...
"Что за паломничество в места, где ранее не ступала человеческая нога?
- мелькнуло у Мухаммеда. - Может, они почувствовали, что здесь нахожусь я,
пророк? И каждый решил разыграть перед моими глазами сценку из своей жизни,
чтобы я мог вынести суждение?"
Пока Мухаммед пытался подавить в себе гордыню, вышедший к ручью - им
оказался мужчина, собирающий дрова, - наклонился, чтобы зачерпнуть воду.
Неудачно ступив, он поскользнулся и свалился в воду. Вязанка дров на его
спине рассыпалась, ветки саксаула понесло быстрым течением.
Дровосек, сконфуженный, еле поднялся на ноги, и от вида его Мухаммед,
забывший о предосторожности, рассмеялся.
Благо дровосек был так занят собственной неудачей, что не расслышал
смеха пророка. После недолгого замешательства дровосек бросился ловить
саксаул, уносимый течением.
Он был так ловок и изобретателен, что Мухаммед невольно залюбовался
им, выглядывая из своего укрытия. Дровосек вышел на берег и, сняв с себя
рубашку и шаровары, расстелил на камнях, чтобы высушить, а сам, голый, сел
передохнуть. Он расслабился, будто его ничто не заботило. Ни то, что
заблудился, не найдя дороги домой, ни то, что пришлось искупаться в ледяной
воде.
Так дровосек сидел... Пока снова не послышался топот коня и не
показался из-за скалы тот самый всадник, целовавший здесь женщину. Вернулся
он, правда, один, без нее, но был так взволнован, что не сразу заметил на
берегу фигуру дровосека. Спрыгнув с лошади, с решительным видом побежал он
к дровосеку, с одного взгляда поняв, как беззащитен этот голый мужчина с
узкими плечами и впалой грудью. Это еще больше взбодрило всадника, и, как
только дровосек повернул в его сторону испуганное лицо, всадник крикнул:
- Встань, разбойник, и верни мне деньги по-доброму!
Дровосек растерянно пожал плечами, не понимая, о чем идет речь, и,
устыдившись своей наготы, потянулся было за шароварами.
- Ах, ты скажешь, что не брал мой кошелек?!
Рассвирепев, всадник выхватил из-за пояса кинжал и, бросившись к
дровосеку, со всего маху ударил его.
Оба они рухнули в воду, и всадник, навалившись на дровосека, еще
несколько раз ударил его кинжалом. Вода, густо окрасившись кровью, понесла
тело убитого, ударяя о большие камни и закручивая в глубоких воронках.
Всадник выполз на берег и стал шарить в одежде убитого. Засовывая руку
и сверху и снизу, в рубашку и штанину, перетряхивая ее всю. Так и не найдя
свой мешочек, всадник в сердцах выругался, швырнул одежду вслед уплывающему
телу и смотрел, как поток уносит все это.
Он походил еще взад-вперед по берегу, всматриваясь между камнями,
затем пошел к лошади и тяжело сел в седло. В злости ударил он лошадь, и
она, прыгнув, с ходу помчалась и скрылась за скалой.
Только вода шумела, перекатывая камни и унося все дальше тело убитого.
Все случилось так быстро и неожиданно, что Мухаммед поначалу воспринял
происшедшее как болезненное видение, которые нередко мучили его. Он
прислонился головой к валуну и, закрыв глаза, застонал, чувствуя себя
совсем разбитым и опустошенным.
"Господи, - прошептал он, - что же это было? Сон или явь? Рыбак унес
кошелек с деньгами, а дровосек убит за это безвинно..."
Мухаммед открыл глаза и увидел, как на горизонте растекается свет,
матовый свет, заслоняющий солнечные лучи, и на сером фоне вырисовывается
лотос. Слабая волна коснулась лица Мухаммеда, принеся с собой звуки,
бормотание перешло в голос, в глас, ясный, сказавший:
"И впредь будь занят своим благочестием, пророк, ибо управление
царством не твое дело. Откуда тебе знать, что отец этого всадника насильно
отнял тысячу динаров из денег того человека... и я отдал сыну власть над
деньгами отца. А дровосек убил когда-то отца этого всадника, и я дал
возможность сыну отомстить..."
Услышанное так подействовало на Мухаммеда, что он воскликнул из
последних сил:
- Нет бога, кроме тебя! Хвала тебе! Ты знаешь скрытое... - Хотя ни
сейчас, ни потом не задумывался над истинным смыслом обращенного к нему
предостережения...
XXIV
В странном состоянии возвращался Давлятов домой после встречи со
следователем. Правда, о самом рассказе Лютфи он уже не думал, вернее, решил
подумать после того, как услышит весь рассказ до конца. Думал он об этом
неожиданном, что выплыло сейчас как лично пережитое, далекое, до того
далекое, что отделилось от него, перейдя... к другому автору. А выплыла вся
эта история, случившаяся у ручья, которая прошла перед глазами Мухаммеда.
Откуда это? Что? - терялся в догадках Давлятов, хотя теряться было,
собственно, не из-за чего. Одно ясно: услышать историю он не мог, прочитать
тоже, так что зря Давлятов с поспешностью передает авторство другому.
Скорее всего, выплыла история из-за родства самого Давлятова с
ветхозаветным Салихом, о котором говорит и сам Мухаммед как о пророке
землетрясения - в назидание погрязшим в грехах и заблудшим... так вот, не
долго терзаясь в догадках, можно предположить, что в силу этого родства
Давлятов и сам мог краем глаза видеть все, что разыгралось у ручья недалеко
от пещеры Хира и сейчас вдруг выплыло и взволновало его, идущего домой.
Вспомнив по дороге, что сегодня он должен переночевать в бункере
На-хангова, Давлятов сник, ибо всегда мучился и не мог заснуть на чужой
кровати. И сам бункер был непривычным местом, очень уж для него
непривычным.
Возле дома Давлятова чувствовалось еще большее оживление. Кроме
паломников, городских зевак, которые спорили, показывая на крышу и на стены
его дома, Давлятов увидел еще и каких-то официальных лиц. Они ходили и
измеряли длину стены, расстояние от угла до ворот и от изгиба до загиба,
кто просто шагами - испытанным дедовским способом, кто стальной лентой с
делениями, а кто и более тонким прибором - теодолитом на треножнике,
напряженно прильнув к глазку. В прилипшем к глазку Давлятов узнал
Байбутаева и сразу подумал, что где-то должен вкрадчиво ходить и академик
Бабасоль. Так оно и было. Бабасоль ходил один, в стороне, о чем-то
сосредоточенно размышлял, и по тому, как в забывчивости покусывал кончик
пальца, чувствовалось, что обдумывает он нечто, что связано с частным и
общим, с домом Давлятова и с Галактикой.
Здесь ходил и Лютфи - посредник Бюро гуманных услуг и брат
следователя. Давлятов цепко всматривался в него, сравнивая с
братом-следователем, и этот Лютфи показался ему мягче и изысканнее, хотя и
был связан с таким Бюро, где надо быть дьяволом, чертом, шайтаном. Впрочем,
черти всегда изысканны и вкрадчивы, в чем Давлятову придется вскоре
убедиться.
- О, мой друг! - бросился к нему Лютфи и, подтолкнув стоящего рядом
весьма вальяжного гражданина, заторопился вместе с ним к смущенному
Давлятову. - Позвольте познакомить вас с уполномоченным градосове-та
Сансаевым... Он специально послан председателем Адамбаевым, чтобы сообщить
вам по крайней мере две приятные новости... Приступайте! - еще раз
подтолкнул Лютфи вальяжного уполномоченного, и тот с ходу, деловито начал:
- Гражданин Руслан Ахметович Давлятов, если не ошибаюсь?..
- Нет, не ошибаетесь... Я только что от Лютфи... и здесь - Лютфи, -
неудачно пошутил Давлятов и досадливо сжал губы.
Сансаев подумал, переглянулся с Лютфи и, не приняв слова Давлятова на
свой счет, продолжил:
- Рад сообщить вам, что градосовет выделил вам и вашим родным и
близким квартиру со всеми удобствами, газом, горячей водой, спаренным
телефоном, в доме с лифтом и мусоропроводом... чтобы обезопасить вас на
случай... - Сансаев умолк, не сказав, на какой именно случай, и, снова
переглянувшись с Лютфи, закончил удачно мысль, - и чтобы ваши удобства все
время удобствовали...
"Такой вальяжный и говорит складно, - мелькнуло у Давлятова. - Должно
быть, он чей-то незаконнорожденный сын..."
- Сейчас ваша матушка-бессребреница вместе с героем нашего времени -
Мелисом и принцессой Хури собирают кое-какие ценные вещи, чтобы уже сегодня
перебраться... - сообщил, подойдя к ним, Байт-Курганов, свежевыбритый,
благоухающий по этому случаю, ибо воспринимал все как свое кровное дело.
Общественный человек.
- О, и вы здесь?! - неуместно выразился Давлятов, хотя в тот момент,
когда увидел чуть поодаль от паломников вкрадчивого Бабасоля, почему-то
подумал, что и Байт-Курганов непременно должен быть здесь по случаю
роспуска "Комитета за свободу Мелиса". По его подозрительно серым глазам
можно было догадаться, что в его уме зреет новый комитет на основе того,
добровольно распущенного, с тем же штатом, с той же организационной
структурой, ударный комитет...
- Если вы не возражаете, я поеду с вами... ибо как строитель...
- Как бывший строитель! - с раздражением прервал его Сансаев, сдувая
сор с пиджака.
- Я прекрасно знаю все дома, сданные как сейсмостойкие, хотя таковыми
они не являются, - язвительно глянул в сторону представителя градо-совета
Байт-Курганов.
- Это еще надо доказать! - не сдавался, защищая честь градосовета,
Сансаев.
Давлятов повернулся, всем своим видом говоря, что перепалка эта
неуместна... и, когда снова обратил взгляд на Лютфи, тот вздрогнул, увидев
Са-лиха. Но не того, с резкими чертами лица и горящими глазами, убежденного
и напористого, каким Салих был прежде, а бледного, с затравленным видом,
которого Руслан изрядно помучил, изгоняя из себя.
- Скоро... скоро будет доказано, - прошептал, прохрипел голос, и никто
толком не разобрал, что же было сказано.
- Что еще вы хотели сообщить приятное? - обратился Давлятов к
Сансаеву.
- Это не товарищ Сансаев должен сообщить, а я, - вдруг засуетился
Байт-Курганов, подобострастно глядя на уполномоченного градосовета.
- Что же, сообщайте вы, - заважничал вальяжный.
- Мы организовали комитет по безопасному изъятию бомбы, сокращенно
КБИБ... Градосовет, надо отдать должное и его председателю товарищу
Адамбаеву и товарищу Сансаеву... признал наш КБИБ как законный комитет,
более того, поддерживает нас... Мы поддерживаем их. Крепкий союз! Полная
взаимонезависимость!.. Мы, кбибовцы, готовы все свои силы отдать на службу
градосовету.... Главная наша задача - изъять из-под вашего дома бомбу и,
если академик Бабасоль придет к такому решению, вложить ее в скважину и
взорвать, чтобы высвободить энергию землетрясения...
- Это я слышал по телевидению, - внушительно промолвил Давлятов.
- Конечно, - продолжал Байт-Курганов таким тоном, будто и не слышал
реплики Давлятова, - вы, как сознательный гражданин, будете всеми способами
помогать нашему комитету. Бескорыстно, безвозмездно... Понимаете? - лукаво
глянул на него Байт-Курганов. - Но если все же, как полагается и как
принято, как велено и поставлено... вы заявите о своем праве собственности
на бомбу... мы уже обратились к видным юристам за новым толкованием Закона
о праве граждан на личную собственность... может быть, даже созовем здесь,
в Шахграде, Всесоюзную конференцию юристов по данному вопросу... и если они
придут к единому мнению и установят цену, разумеется, в пределах
разумного... то мы можем и купить у вас бомбу, если, конечно, ваша
гражданская совесть...
- Буду только рад! - досадливо махнул рукой Давлятов.
- Чему? - не понял Байт-Курганов и выжидающе открыл рот.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг