квартире одна. Случись что, вся надежда на телефон. Встревоженный шефом, он
помчался домой. Входит - о ужас! - жена на полу, без сознания. Полезла сдуру
на антресоли и грохнулась со стула. Начались схватки. И быть бы двойному
трупу, не подоспей муж.
Он потом шефу руки целовал. Для него с тех пор, что бы тот ни делал,
было благим деянием. Не смей ни оспаривать, ни осуждать. Если велено идти в
отпуск, то это астральное предопределение. Благодарить нужно, а не задирать
хвост.
- Не пори горячку, взвесь, - он вновь изобразил руками Весы.
Что-то он во мне поколебал. Я уже засомневался: не вернуть ли
заявление? Потом решил положиться на судьбу-индейку в лице самого же шефа.
Раз он такой прорицательно-проницательный, то ему и вершить. Подмахнет
заявление - что ж, рыдать не буду. А не подпишет, то придется ему, извините,
попросить меня остаться. И тогда уж последнее слово за мной. Захочу - уйду,
захочу - повременю с уходом.
Мне потом передали, Долин на моем заявлении начертал: "Уволить на две
недели по собственному желанию". В отделе кадров до сих пор гадают, что бы
это значило.
Ну, а я вырос в собственных глазах. Так-то, друг Коваленок! Плевый ты
весовщик. И твои весы того же качества. Вначале надо было у шефа спросить,
что он такого во мне нашел, а уж потом раскладывать по чашам. Я вешу ровно
столько, сколько он готов поставить на меня.
Ставка - я это чувствовал - была немалая.
Отпуск чем хорош? Бездельем. Возможностью ничего не делать. Тянешь,
тянешь лямку, и вдруг оборвало, тянуть не надо. Ты уже не ломовая лошадь, а
вольный казак. Гуляй по Дону!
Проснулся я в первый отпускной день в сладостном ожидании. Ух, думаю,
загуляю! Устрою себе фиесту, за все издержки моей горбатой жизни сполна
воздам. Планов, правда, пока никаких. Но без планов тоже неплохо. Лежи себе,
отсыпайся.
Полдня провалялся, во вкус входил. Однако, замечаю, праздник не
приближается. Даже на горизонте не видно. Да и безделье какое-то
подозрительное. Неясно, во-первых, кто я - отпускник или безработный? Потом
надо как-то определиться с Федором. Мы с ним вроде бы не ссорились, а обид -
воз и маленькая тележка. И все из-за Долиных.
Допустим, я сыграю в благородство, отвезу брату шмотки вместе с
Чюрленисом. Конечно же, Долин возрадуется. "А-а, - скажет лысый черт, -
приспичило!" Не скажет, так подумает.
Ну нет, такой радости я ему не доставлю. Выкуси!
Меня вышвырнуло из постели, понесло из дома. Через полчаса я уже был в
центре города. Растворился в толпе.
Люди!
Если хотите покончить с собой, бросайтесь в пучину толпы. Выгодно,
надежно, удобно! Нет лучшего способа избавиться от самого себя. Толпа
гарантирует полное обезличивание. Она сомнет вашу душу, растопчет ваше
воспаленное чувство. Став частью толпы, вы растворяетесь без остатка.
Вам не нужно ни о чем думать - толпа не умеет думать.
Вас не будут донимать воспоминания - у толпы нет памяти.
Вы начисто освобождаетесь от угрызений совести - толпа не имеет
совести.
Толпа - это тотальная кастрация личности. Стерильно и безболезненно.
Сводите счеты с собой только в толпе!
Меня уже изрядно выхолостило, когда людской поток, взбурлив на
подступах к торговым рядам, выпихнул мою обезличенную плоть на проезжее
полотно улицы. Плоть норовила подлезть под машину.
- Куда прешь, раззява? Жить надоело? - нервно поинтересовалось
ближайшее авто.
- Заткнись, хамло! - с достоинством огрызнулась моя плоть.
Мы двигались с разной скоростью, и я не разобрал, что ответило авто.
Уже другая машина налезала мне на пятки. Она не могла объехать, но и не
желала связываться с моей плотью. Беззлобно урча, подлаживалась под мой шаг.
Я нехотя посторонился. Поравнявшись, машина приоткрыла дверцу, позвала
Ольгиным голосом:
- Влезай.
Я сел рядом с Ольгой. Смущен. Слышала ли она мой энергичный диалог с
авто? После хождения в толпу у меня, видимо еще сохранились кое-какие
моральные рудименты.
Она не спросила, что я здесь делаю и куда мне надо. Я тоже не стал
выяснять, каким чудом она меня выловила и куда теперь везет. Оба оказались
нелюбопытными. Но в отличие от меня она знала, что делала.
Свернув с автострады и поплутав по переулкам, мы вскоре припарковались
под скромной вывеской. Скрипичный ключ на фоне кофейной чашки с блюдцем
обещал интим и уют.
- Ты здесь бывал? - спросила Ольга, когда мы вошли в кафе.
Впрочем, "кафе" - громко сказано. Полуподвальное помещение на дюжину
персон. Да и то если персоны пройдут не все сразу и будут вести себя смирно.
Иначе не разойтись. Но уют - уют был. Салфетки, занавески, складки, оборки.
Все в тон, все в стиле. Бело-беже-коричневое. Ничто не кричит, в глаза не
бьет.
В городе я отметился чуть ли не во всех заведениях, где кормят и поят.
Но сюда меня не заносило. Не могло занести. Скрипичный ключ над входом
зазывал музыкальную публику. Я же с меломанами не водился, и, по правде
говоря, никогда к ним не тянуло. Музыку терплю, но не болтовню о ней. А у
этих нотных душ других разговоров не бывает. Сплошное легато, стаккато,
бельканто... Пошли они со своим птичьим языком.
Кроме нас, за столиком сидели еще трое: длинноволосый парень в
окружении двух остроглазых девиц. При нашем появлении они дружно помахали
Ольге. Она ответила одними пальцами. Подошла хозяйка кафе - в белом с
бежевым - и тоже по-свойски поприветствовала, назвав мою спутницу по имени.
- Здесь все свои, - шепнула мне Ольга и пояснила: - Через дорогу наша
музшкола.
Обрадовалась - свои, а мне-то какая радость? Что, так и будем сидеть -
впритык и шептаться? Да и что толку в шептании. Слух у них известно какой.
Любое пиано услышат.
Сигналю Ольге глазами: мол, мне здесь не комфорт, пошли-ка отсюда. Она
губами вложила в самое ухо: потерпи, скоро уйдут.
И точно. Троица разом поднялась и гуськом мимо нас. Пальчиками
помахала.
Ольга посмотрела на часы.
- У них сейчас занятия.
- А у тебя когда? - по наитию спросил я.
Она улыбнулась.
- Не скоро. Я в отпуске.
Я тоже улыбнулся.
-Как интересно!
- О чем ты? - спросила она с улыбкой.
- Об отпуске, - ответил я, улыбаясь.
Мы улыбались дуэтом. Ох, как мы улыбались! Мороз по коже.
- С сегодняшнего дня в отпуске? - уточняю.
- С самого утра.
- На две недели?
- Пока на две. Потом видно будет.
- Я тоже.
- Я в курсе.
Пора было спросить, как ее отпуск связан с моим, и не хочет ли она
предложить мне махнуть с ней на море. Куда-нибудь в Крым или Большие Сочи.
Спросить не успел. Опередила.
- У меня не очень получается с Федором, а времени мало. Ты знаешь.
Знал я только то, что слышал от Долина. Его беспокоило состояние
полковника Севцова. Какие-то переживания, стресс. Но я-то при чем?
- При желании ты мог бы помочь, - продолжала Ольга.
Это мы уже проходили. И с ней, и с папашей. Какое у меня желание, им
доподлинно известно. Стоит ли повторяться?
- К тебе просьба. Вернее, предложение.
- Вместе провести отпуск?
- В каком-то смысле - да. Что если тебе перебраться к нам. Недельки две
поживешь у нас дома.
Ничего себе предложение! Совсем оборзело семейство. Мало им Федора, в
меня вцепились.
Смотрю на Ольгу, что еще скажет. Должна же как-то объяснить, чего я
забыл у них в доме. Но она вдруг умолкла. Похоже на очередной трюк. Меня
распирает от вопросов, а она молчит. Обхватила чашку двумя руками - пальцы
длинные, гибкие - и давай вращать на блюдце. Сосредоточенно, самозабвенно,
словно ворожила. Мне даже представилось, что в руках у нее гадальные карты и
сама она, как истая гадалка, ловит идущие от колоды магические токи. Готовит
себя к общению с запредельным миром. Понятно для чего. Чтобы выведать чужую
судьбу.
Что-что, а мотать душу Долины умели. Я не выдержал.
- Итак? - говорю. В смысле - что дальше?
Она оставила чашку, взглянула на часы. Спросила:
- Еще кофе?
Я отказался.
- Тогда пошли. - Сказали так, будто мы все обсудили и обо всем
договорились, никаких неясностей не осталось.
- Но... - Я попытался задержать ее. Куда там!
Уже встала из-за столика. Уже у входа. Уже на улице.
- Может, сам доберешься? - предложила, не глядя на меня.
Уже у машины. Уже за рулем. Отъехала.
Моя уязвленная плоть что-то пожелала ей вслед на языке толпы.
И вот опять. Та же история. Я приклеился. Какая-то часть отделилась от
меня и увязалась за Ольгой. Физически я оставался на улице под вывеской у
входа в кафе и в то же время мчался по городу. Это состояние трудно
объяснить. Меня нет в машине, но все вижу. Будто сам за рулем.
Левый поворот. Два квартала прямо. Потом направо и снова налево. Улочки
тесные, перекрестки без светофоров, особенно не разгонишься. Рывок, тормоз,
рывок... Подумалось: я вожу лучше. От напряжения руки сводит. Не у меня,
конечно, у Ольги. Но я каким-то образом чувствую.
Пропустив на переходе пешеходов, машина вывернула на магистраль. Можно
давить на акселератор.
Я пока не пробовал говорить. Не уверен, получится ли. Да и боязно.
Вдруг Ольга с перепугу рванет баранку. Машины идут сплошным потоком. Вот
будет свалка!
- Куда ты теперь? - спрашиваю с обреченностью фаталиста.
И слышу:
- Тебе-то зачем знать?
Обошлось. Никакой свалки.
- Так просто, от балды. Хотел о другом спросить.
- Вот о том и спрашивай.
Ольга меня не видит. Не может видеть. Ведь меня в машине нет. Но
разговаривает со мной. Да еще будто знает, о чем я должен говорить,
- Давай высказывайся, - торопит, - а то не успеешь.
- Почему не успею? Разве это только на время?
- А ты как думал? Слабак еще. Долго не продержишься.
- Хочешь сказать, что зависит от меня?
- Опять не о том.
-Хорошо, хорошо, дай только освоиться.
Ольгу я вижу, как в кино. То общим планом - и тогда картинка слегка
смазана, плывет. То фрагментарно - крупно и четко, различаю даже поры и
волоски на теле. Вот рука на баранке. Янтарный перстень, браслет, родинка на
запястье. Кожа неестественно белая. Наверно, из-за контраста - рулевое
колесо аспидно-черное. Потом смена кадров, перевожу взгляд на волосы. Ветер,
врываясь в машину, ворошит их. С одной стороны, от окна, - приглаживает. С
другой стороны - пускает вразлет. Но как, поражаюсь, это мне удается -
видеть сразу с двух сторон. А родинка-то, родинка! Она у самой ладони,
прижата к рулю. Уж ее-то чтобы разглядеть - рентген нужен.
Дай, думаю, удивлю Ольгу.
- У тебя на левой руке родинка.
- Ну и что?
- Прячешь, а я вижу.
Она мне с подковыркой:
- Поздравляю. Больше ничего не видишь?
- А можно?
- Ты мне надоел. Проваливай!
Скрип тормозов, толчок. Машина застыла у светофора, меня как
вышвырнуло. Изображение потускнело, расплылось.
Когда очнулся, какой-то дядька тормошил меня за плечо. Решил, что я до
бесчувствия надрался. Со стороны посмотреть - и правда, натуральный алкаш.
Едва на ногах, в стену руками уперся, что-то мычу. И все там же. Рядом с
кафе.
Пошел я тем же маршрутом, по которому только что катил с Ольгой. Все
знакомо, все узнается. Сейчас надо налево. Здесь прямо. Потом правый
поворот... Допер до самой магистрали. Убедился: проезжал. И разговор помню.
Слово в слово. О чем-то мы не успели договориться. Она торопила: говори,
спрашивай. А я тянул, пока не вылетел из машины.
Из уличного автомата позвонил Ольге домой.
- Как добралась?
- Добралась.
- Извини, я был не очень корректен.
- Уже извинила.
- Ты очень рассердилась?
- Прошло. И не надо больше об этом.
- А о чем надо?
- Ты сам знаешь.
Голос Ольги вибрировал, меняя окраску - от холодного голубого до теплых
красных тонов, становясь все теплее. Она хотела услышать, что я решил. Если
согласен переехать, то когда? Разумеется, чем быстрее, тем лучше. Совсем
хорошо, если сегодня же, прямо сейчас. Тогда мне будут отпущены все грехи.
Оптом. И более того: я могу надеяться на особые отношения, когда не всякий
грех считается грехом. Она мне об этом прямо не говорила, но голос... Он
сладко вибрировал.
- Подумаю, - ответил я.
- Прекрасно. Чем тебе помочь?
- Обойдусь.
- Тебя что-то смущает?
- Да нет.
- Тогда чего тянуть?
Мы говорили уже так, словно вопрос в принципе был решен - я переезжаю.
Осталось обсудить детали. В частности, как она представляет мое присутствие
в их доме рядом с братом.
- Боюсь, нам с Федором у вас будет тесно. Еще не поделим что.
- А ты не бойся. Делить не придется, уж я позабочусь.
Я не совсем понял, что она хотела этим сказать. То ли вселяла надежду,
то ли душила в зародыше. А скорее всего ни то, ни другое. Она просто
выполняла волю отца. Он ведь тоже хотел, чтобы я перебрался на время к ним
жить. Так нужно было для задуманного им эксперимента. Только ради этого.
И я спросил:
- Ты можешь меня просветить?
- Могу, - согласилась, даже не узнав, что меня интересует.
- Что показывают ваши приборы? Мы с тобой - пара?
Вот тут она и замялась.
- А разве ты не чувствуешь?
- Это не ответ.
- Ты должен сам почувствовать.
Я тогда много что чувствовал. И не верил ни одному своему чувству.
Боялся обмануться. Сомневался даже, мои ли это чувства? Не навеяны ли, не
внушены? Во всем мне чудился тотальный обман, грандиозное надувательство.
Меня во что-то втягивают и уже, считай, втянули, а во что - не говорят, одни
намеки. Как бы все устроилось, если бы хоть раз, пусть даже невзначай, Ольга
обмолвилась: "А знаешь, Севцов, ты мне нравишься". Потом меня хоть голыми
руками бери.
Итак, я в отпуске. Отношения с Долиным более-менее определились.
Брыкался, брыкался и в одночасье сложил лапки. Не сегодня - завтра
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг