Валяется на диване, оброс, взгляд отсутствующий. Таким я
видел его лишь однажды, лет двадцать назад, когда мы только
познакомились. Но там причина была, личная драма. А что сей-
час? Спрашивать бесполезно, не скажет. Хандра, кстати, тем и
знаменита, что ее трудно объяснить. Человек не знает, чем
придавлен. А Илья явно хандрил, в этом вся его болезнь.
Я, конечно, мог предположить - из-за Ирины. Но, с другой
стороны, они неделю как расстались, и все было прекрасно.
Что за это время могло произойти? Напускаю на себя озабочен-
ность: страшно, мол, беспокоюсь, как там, в лагере, мой по-
допечный и какие, кстати, новости от Ирины. Тут и выясни-
лось, что она не дает о себе знать. Я предложил слетать.
29
И. С. Сотник.
Вы не знаете Эда, он кого угодно на ноги поставит. Ему бы
врачом работать, невропатологом. Меня он не в первый раз вы-
водит из транса. Мы и подружились, можно сказать, как врач и
пациент. Пациентом был я. Давно это, смешно вспомнить. Ба-
нальная история: не повезло в любви. Дали мне, как говорит-
ся, от ворот поворот. В прошлые века что в этих случаях де-
лали? Отправлялись в дальние походы, шли на войну, под пули,
искали приключений. А я - в дом отдыха. Взял путевку, думал,
сменю обстановку, развеюсь, забуду. Не тут-то было. Говорят
же, от себя не убежишь. Как приехал, завалился в кровать и
целыми днями на спине, потолок изучаю. В столовую через силу
хожу, аппетита никакого, только ложку пачкаю.
Сосед по комнате, а это был Эд, пытался расшевелить. То в
бильярдную позовет, то в кино, анекдотами занимал, истории
смешные рассказывал. И чем, вы думаете, вылечил? Яблоками.
Самыми обыкновенными яблоками. Приносит однажды куль, выло-
жил на вазу, а. одно - в руке и подсаживается ко мне на кро-
вать. Говорим о чем-то, он между тем яблоко в руках вертит,
поглаживает, ласкает. Я не столько слушаю, сколько смотрю на
это самое яблоко, как оно воском отливает, из-под пальцев
светится. Эд перехватил мой взгляд, на, говорит, ешь. Сам
другое взял и со мной за компанию - с аппетитом, с хрустом.
Я следом, жую машинально, челюстями работаю. Не кислое,
спрашивает, еще будешь?
Он мне тогда полвазы скормил. Я ему за те яблоки на всю
жизнь благодарен. Вместе с ними, видать, я еще что-то сже-
вал.
30
Из дневника И. К. Монастырской
Радиограмма: прилетает Сотник и с ним еще кто-то. Малов
разорался на весь лагерь: "Вам персональный привет от Ильи
Сергеевича". О наших с Ильей отношениях знают, мы секрета не
делали. Почему же готова растерзать Малова, словно он разг-
ласил нечто, что мнехотелось бы скрыть? Скрыть от кого?
Жду Илью с непонятной тревогой. Радоваться бы, что сви-
димся. Вечность как расстались, вспоминается уже смутно. По-
терялся где-то, пропал. Мог бы как-то напомнить о себе. Я
тоже хороша, за все время - ни строчки. Что я ему скажу?
Подошел Валентин, сел на ящик рядом. "Неприятности?" Ты
еще! Нашел, когда с расспросами, шагал бы к Ларисе - вон она
молнии мечет. Не сказала, даже не подумала - настроение было
у меня такое. Он понял без слов, поднялся, пошел к кухне,
взял топор, веревку; Слышу разговор с Маловым: "Схожу за
сушняком, дрова кончаются". Малов только рукой махнул, де-
лай, мол, что хочешь. У него свои заботы. Приезд Сотника да
еще с кем-то - своего рода инспекция, надо быть начеку. И
то, что Полосов пошел по дрова, - очень кстати. Пусть на-
чальство видит: люди при деле, здесь не курорт.
Мне тоже хочется куда-нибудь скрыться.
31
И. С. Сотник.
Ее я увидел еще из вертолета. Посадочная площадка в двух
шагах от, палаток. Встречать высыпали все. Она особняком, в
Атороне. Одета по-полевому, в джинсах, но кофта явно не для
работы - куплена где-то по случаю, и Ирина, помнится, чисто
поженски радовалась покупке.
А вот поговорить с ней, представьте, не удалось. Поздоро-
вались, я задержал ее руку, ждал: чмокнет в щеку, но она на
людях не решилась. И мне неудобно было уделять ей много вни-
мания. Прилетел не на свидание, по делам. Пошли доклады,
расспросы, просьбы. Малов неотлучно, заставил просмотреть
кучу бумаг. В полевых условиях они плодятся не меньше, чем
на канцелярских столах. И так почти до отлета, у нас и было
всего два часа. Краем глаза я посматривал, где Ирина. Выпала
минута, когда мы могли бы переговорить. Перехватил Эд. Отвел
ее в сторону, обсуждали что-то с серьезным видом. Признать-
ся, я обиделся на него.
Ему тоже не повезло. Он рассчитывал повидать Полосова, но
тот, как назло, ушел по каким-то делам. В общем, поездка бы-
ла неудачной.
Да еще записка. Ирина сунула мне в карман, когда мы уже
шли к вертолету. Прочел я только в городе. Всего три слова:
"Мне здесь тошно". Хотелось думать, что ей тошно без меня,
но обольщаться не стал, она бы так и написала.
32
Следователь. Продолжим, Эдуард Павлович, я нисколько не
сомневаюсь в искренности ваших чувств к Сотнику. Вам хоте-
лось помочь другу, и вы предлагаете слетать в лагерь. Там-де
он повидается с Ириной Константиновной, объяснится, и все
недоразумения, если они возникли, благополучно разрешатся.
Но у вас был и свой интерес.
Нечаев. Разумеется. Полосов. К сожалению, я его не зас-
тал.
Следователь. Может, вас больше интересовала Монастырская?
Вы даже не заметили, что лишаете своего друга возможности
побыть с ней.
Нечаев. У нас было всего два часа.
Следователь. И почти все это время вы провели с ней.
Нечаев. Она могла в любой момент прервать наш разговор.
Следователь. Да, но она этого не сделала. Почему? Вы ведь
могли предположить: она боялась объяснения с Сотником и была
рада, что вы ее занимаете. К тому же, и это едва ли не глав-
ное, ей хотелось говорить о Полосове.
Нечаев. Вопросов в связи с ним было много.
Следователь. Я почти уверен, вы еще до поездки догадыва-
лись, что отношение Монастырской к вашему другу сильно изме-
нилось. И причиной тому - опять же Полосов. Она, попросту
говоря, увлеклась им. Вы этого хотели?
Нечаев. Так далеко в своих предположениях я не шел.
Следователь. Раньше, возможно, не шли. Но когда взглянули
на обстоятельства глазами Сотника, когда встретились с Мо-
настырской, вы убедились: это случилось... Теперь попробуем
представить дело так. Ваша лаборатория проводит эксперимент.
Программа почти выполнена, остается заключительный этап. Ин-
терес к исследованию, с ваших же слов, утрачен, вас занимают
другие планы. И вдруг ситуация резко меняется. Полосов плюс
Монастырская, любовный дуэт. Программой такой поворот не
предусмотрен, не посмели предусмотреть, с любовью не шутят.
Но это же чрезвычайно интересно! Как поведет себя чело-
век-эхо, что предпримет Монастырская и вообще какая каша
сварится? Вы ведь большой охотник до такого рода блюд. И
тогда вы бросаете все ваши дела и снова с головой в экспери-
мент.
Нечаев. Вы рисуете меня каким-то монстром. Да будь у меня
хоть малейшие опасения... Я и полетел в лагерь, чтобы разоб-
раться на месте.
Следователь. Разобрались, убедились, но эксперимент тем
не менее не прервали.
33
Из дневника И. К. Монастырской
Сон. Будто просыпаюсь ранним утром на городской квартире
и чувствую, во дворе что-то происходит. Выбегаю в ночнушке в
подъезд, вижу: по газонам бродит большущий медведь. (Такие
громадные только в снах). Голова к земле, ищет что-то, выню-
хивает, меня не замечает. А мне страсть как хочется разбу-
дить весь дом, чтобы люди тоже увидели, какое у нас во дворе
косматое диво. Соображаю: если бросится на меня, успею шмыг-
нуть в дверь. А он уже учуял, глянул красными глазами - и
как метнется ко мне. Я за дверь. Хочу запереть и - ужас! -
не могу сладить с замком. Зверь уже рядом, слышу сопенье. В
отчаянии подпираю дверь плечом, а медведь даже ломиться не
стал, трахнул лапой - в двери пролом. Последнее, что увидела
- над головой огромная когтистая лапа.
Это еще вчера, сразу не решилась записать. Боюсь, будет
выглядеть, как записки из сумасшедшего дома. Попахивает мис-
тикой, не для нервных.
Вторая половина дня. Все в сборе, заняты кто чем. Я отсе-
ла в сторону, штопаю блузку - она уже вся в шрамах, от кус-
тов не убережешься. Слышу, подходит кто-то. Уверена, что это
Алевтина Ивановна. Только у нее такой мелкий, семенящий шаг.
Спрашиваю, не поднимая головы, что ей надо. Отвечает: "Меня
заинтриговало, чем это вы так увлечены, милочка". Я не могла
ошибиться: голос ее, слова ее - одна она зовет меня милоч-
кой, а глянула - и оторопела: Валентин! Он тоже ошалел, как
человек спросонья - что-то сморозил во сне и не знает, как
теперь загладить. Извините, лепечет, я только что стоял с
Алевтиной Ивановной. Объяснил, называется. Сам тут же рети-
ровался, а мне сиди и гадай, что он хотел сказать. Выходит,
я и не виновата, что обозналась - так и должно быть. Но от-
куда ему знать, с кем я его спутала? Или, постояв рядом с
нашей старушкой, он теперь и ходить должен, как она, и гово-
рить ее словами?.. Голова кругом. Я чуть палец к блузке не
пришила.
* * *
Знает ли он, зачем я хожу к арчовнику, чем занимаюсь? Вся
наша группа завязана на одной теме, разговоры вокруг одного
и того же,- тут любая бестолочь поднатореет. Года три назад
был у нас статистом Кузьма Петрович - человек, начисто за-
бывший, где и чему он учился, - так и тот к концу полевого
сезона заявил: я теперь по вашей части профессор, могу лек-
ции читать. И ведь прочел. Взгромоздился на перевернутый
ящик из-под консервов, руки за спину, откашлялся и пошел че-
сать про растительные сообщества, биоценоз, экосистемы - мы
ушам своим не поверили.
Валентин о моей работе за все время, что мы в лагере, -
ни словом. Обидно даже. Хотя бы из вежливости поинтересовал-
ся, как дела. Полная отстраненность. Почему? Безразличие,
черствость? Но он же, по уверению Нечаева, сама вниматель-
ность, гений чуткости. Тогда в чем дело?
Будь здесь Эдуард Павлович, он, разумеется, не дал бы По-
лосова в обиду, свалил бы все на меня. Это, мол, я такая -
охладела к теме, работа меня не греет, не волнует, никаких в
связи с ней эмоций, переживаний - вот Валентин и "молчит",
не отзывается, и нечего к нему цепляться.
Как все просто, до отвращения. Машинная логика. А если
мне сейчас нужно, чтобы кто-то растормошил меня, зажег рабо-
той, вызвал к ней интерес? Он что - так и будет "молчать"?
Арчовник почти у истока двух ущелий. Возвращаюсь в лагерь
не по своему, а вторым - куда ходили он и Лариса. Менять
маршрут не рекомендуется (Малов: "Категорически!"), но уже
поздно, иду. Что-то заставило. Самое убедительное объясне-
ние: черт попутал. И сидит этот черт во мне - шкодливый,
настырный, и спасу от него нет. Иду воровкой, озираюсь,
словно что украла или собираюсь украсть и боюсь - застукают.
Прошла уже изрядно, вдруг слышу - крик. Протяжный, с на-
растанием. Издалека, из низовий ущелья, до меня лишь слабая
волна докатывается. Вначале не по.верила: кому здесь кри-
чать, глушь, безлюдье. Померещилось. Нет, крик повторяется.
Побежала на голос.
Бегу и уже догадываюсь: он, конечно, Валентин, кто еще!
Пора бы привыкнуть - от него всего ждать можно. Вообразить
только: стоит на дне ущелья детина, ладони у рта рупором и
орет. Прокричит и вроде бы слушает, как откликнется.
Заметили друг друга почти одновременно. Деваться некуда,
иду на сближение. Он смущен. "Вы как здесь?" Очень просто,
говорю, ногами: услышала, орет кто-то дурным голосом, броси-
лась очертя голову - решила, беда какая, помощь нужна, а
тут... Он, оказывается, здесь развлекается, эхо по ущелью
гоняет. "Хотите послушать?" Чистый ребенок. Нет уж, наслуша-
лась, пока шла. "Совсем не то, не то, вы с этого места,
только отсюда надо. Сами попробуйте". Настаивает, почти умо-
ляет. Уговорил: пробую, чтобы отвязаться, ору. Вначале ника-
кого отзвука, тихо, потом кто-то слегка огрызнулся, заворчал
и вдруг как рявкнет, как завопит. Вот это эхо! Сама птица
Рох между скалами заметалась, да не одна, целую стаю перепо-
лошила. Вдоволь поругались, подразнились - и снова в ска-
лы... По первому разу впечатляет. Но он же слушает часами. И
какой уже день! (Я-то гадала, куда это он из лагеря исчеза-
ет?)
Мы впервые вот так - одни, без свидетелей. Стоим друг пе-
ред другом, совсем близко. Пока орали, болтали, все было ни-
чего, никакая блажь в голову не лезла. А тут вдруг до меня
доходит, что одни, без свидетелей, и совсем близко. Ну и по-
катило. Во рту сушь, дыхания никакого. Он тоже насторожился,
в струнку. Разговор, естественно, побоку. Застыли зверьками,
чего-то ждем. Знаю, что в глаза сейчас смотреть никак нель-
зя, унесет по течению, но оторваться уже нет сил, впилась
намертво. Хоть бы, думаю, помешал кто, камень сорвался. Эй,
птица Рох, где ты? Слети со своей скалы, оглуши криком,
ударь крылом! А кому мешать, если одни, без свидетелей и
совсем близко? Только на себя и рассчитывай. Не смей, гово-
рю, дуреха, очнись, никому это не нужно. Потом же не прос-
тишь себе, возненавидишь... И вот тогда происходит нечто
странное. Валентин отшатнулся, обхватил голову руками, будто
она разваливалась, а он хотел ее удержать. Лицо перекошено,
сам дрожит. "Почему? - спрашивает. - Почему вы хотите, чтобы
я вас ударил?" Я не ослышалась, он сказал "ударил". Ни о чем
таком я его даже в мыслях не просила, с чего он взял? Но ес-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг