ли подумать... Бедный, кто же сотворил тебя таким несчаст-
ным? Ну, ударь, ударь, если тебе станет легче, я того заслу-
жила.
Возвращаться вместе нельзя. Иди, говорю, как пришел, а я
пройду дальше. "Но почему?" Так надо, дурак.
Какое же бдительное око у нашего табора! Заметили, что я
пришла не с той стороны. "Вы же, милочка, уходили утром ту-
да" (Алевтина Ивановна). "Она обошла вокруг шарика, в кру-
госветке была. Колумб" (АСУ). Ладно, язва, я тебе припомню
Колумба.
Малов не смотрит, сопит. Бережет до очередной пятницы,
накапливает материал, потом уж отыграется. Плевать!
Сложнее с Ларисой. Поглядывает подозрительно. Взгляд на
меня, взгляд на Валентина. Пришли-то мы почти одновременно.
Вечером, забывшись, шепчет доверительно: "Знаешь, куда мы с
ним тогда ходили?" Знаю, говорю: аукаться. Лариса - в слезы.
* * *
Вспомнила сон. Мы с Ларисой работаем в цирке. Идет предс-
тавление. На арене - бочка. С порохом. Мы жонглируем горящи-
ми факелами. Это трюк у нас такой. Зрители сидят смирно,
ждут, когда факел в бочку, а мы на воздух. Может, и дожда-
лись, конца не помню.
34
И. К. Монастырская.
Я ведь в дневник не все писала. Может, о самом важном для
Нечаева как раз и умалчивала, не хотела, чтобы он узнал.
Наблюдать за человеком, причем не для себя, для других - все
равно что судить его. Так или иначе выносишь приговор - под-
бором фактов, оценкой. Помню: наука, эксперимент. Но это же
не обезьянник! Там не только наблюдать, морить голодом прос-
тительно - подсовывать вместо конфет горькую пилюлю и смот-
реть, как макака отплевывается и какие рожи корчит. А здесь
человек. Скажете, врачи тоже наблюдают? Так то больных, бо-
лезнь изучают. А что изучала я?
И если бы действительно наблюдала - подсматривала! Выгля-
дело все как тайная слежка, а мой дневник - настоящий донос.
Не донесение, именно донос, с самым скверным душком. Меня
больше всего это и угнетало. До сих пор не возьму в толк -
зачем нужна была какая-то скрытность, конспирация. Почему бы
с самого начала не предупредить Полосова: эксперимент есть
эксперимент, так что знай, ты будешь под наблюдением? Одно
время у меня даже возникло желание подойти к нему и сказать
все как есть. Я, наверное, так бы и сделала, если бы не одно
подозрение.
Дело вот в чем. С некоторых пор мне стало казаться, что
Валентин раскусил меня, то есть каким-то образом разгадал,
что я слежу за ним. Полной уверенности в этом у меня, конеч-
но, не было, но думать так я все же могла. Он сам дал мне
понять, возможно, я даже спровоцировала его, затеяв сколь-
зкий для нас обоих разговор.
День, помню, был пестрый, с утра солнце, к полудню задул
ветер, непонятная хмарь, а вечером остро запахло грозой,
быстро стемнело. Прятаться по своим конурам не хотелось, и
вся наша вольница потянулась к столовой, послушать приемник.
Слушать можно и из палаток, гремит на все ущелье, но колхо-
зом веселей.
Лариса пошла под навес, я задержалась, готовила к ночи
наше логово. А Валентин, думаю, ждал, когда я останусь одна,
и тут же сделал знак: отойдем, мол. К тому времени у нас уже
отношения такие - можно и знаками.
Удалились метров на тридцать, за кусты, расположились .на
валуне. Темень вокруг, но наших мы различаем, на столе у них
фонарь; нас же они при всем желании увидеть не могут. Кажет-
ся, не заметили, что мы уединились, пока спохватятся, наго-
воримся.
Зачем меня позвал Валентин и о чем мы говорили, рассказы-
вать не обязательно. Только самую суть. Это было на второй
или третий день после нашей бурной встречи в ущелье, и я еще
не совсем, что называется, очухалась. Впечатлений хоть от-
бавляй, сразу не проглотить. Мне даже боязно стало с Вален-
тином, чем-то он пугал меня. Мистика какая-то. Ну, хотя бы с
этим эхо. Что за странность? Не мог же он просто так, от не-
чего делать, ходить на одно и то же место и орать. Не маль-
чик, в конце концов, не ребенок. Это уже много позже Нечаев
пытался мне объяснить: мол, эхо служило ему какой-то мо-
делью, помогало что-то понять. Но тогда я не знала, что и
подумать. И как раз в тот вечер решила спросить у Валентина,
что за блажь у него такая. Он отшутился: не с кем душу от-
вести, так хоть с горами, с часок поаукаешь - вроде как на-
говорился. И вдруг серьезно: "А зачем вам, Ирина Константи-
новна, знать?" Меня словно током ударило. Ага, думаю, жди,
так я тебе и сказала. Обхожу вопрос, гну свое. Понимаю, го-
ворю, какое-никакое развлечение; должно быть, скука заела.
Ну, а вам, спрашивает он, не скучно? Нет, отвечаю бодро, ме-
ня работа развлекает, не замечаю, как дни летят. И на это,
обратите внимание, он мне говорит: "Что-то вы, Ирина Конс-
тантиновна, перерабатываете. Нагрузок много?"
Ох, как я тогда пожалела, что темно, не видать, что в
глазах у него.
35
Из дневника И. К. Монастырской
Эдуард Павлович! Эти строки адресованы лично вам. Читая
дневник, вы, думаю, уже обратили внимание, что поминаю я вас
часто и не совсем лестно. Если намеки и полунамеки не произ-
вели впечатления, то сейчас скажу открытым текстом.
Вы злой, бесчестный человек! Во что вы меня впутали? Вы,
безусловно, знали, какая каторга меня ждет, и тем не менее
бросили на адскую сковороду. Конечно, так мне, дуре, и надо,
сама полезла в пекло, но жаровня - с вашей кухни, вашего из-
готовления, и только вы могли предупредить, обязаны были
предупредить, как она будет печь. В качестве цыпленка-испы-
тателя свидетельствую: печет изумительно, работает безотказ-
но, сверх ваших ожиданий. Только в следующий раз, если най-
дете еще дураков, берите, как взяли у Полосова расписку в
том, что жариться иду добровольно, прошу никого не винить.
Вы обманули меня многократно. Наставляли быть нейтраль-
ной, объективной, бесстрастной. Ложь! Не чурка я, не авто-
мат. Желаю вам оставаться бесстрастным, когда будете читать
это послание. Далее. Вы уверяли, что от меня требуется толь-
ко вести дневник и что роль моя - сторонний наблюдатель.
Снова ложь! В вашей затее нет и не может быть сторонних наб-
людателей. Здесь все - главные действующие лица. Я такой же
подопытный кролик, как и Полосов, и мой дневник - это кляуза
не столько на Полосова, сколько на меня. Можете радоваться:
я исправно веду "слежку за собой. Каждая дневниковая строчка
- итог этой слежки. Вы лгали и тогда, когда просили быть со-
вершенно откровенной, искренней, не стесняться интимных под-
робностей - в науке-де нет интима. Можно подумать, вы ложи-
тесь в постель в обнимку с наукой и потом рассказываете об
этом, да еще совершенно откровенно.
После всех этих излияний (здесь действительно искренних и
откровенных) я хочу попугать вас. Поскольку заведомым обма-
ном (акцентирую - обманом!) вы втянули меня в свои темные
делишки и заставили страдать (не преувеличиваю - миллион
терзаний!), я как всякая обманутая и страдающая женщина горю
жаждой мести.
Будучи психологом, вы, надеюсь, отлично понимаете, что
желание мое вполне естественное. Иначе я не была бы женщи-
ной.
Вот только какую придумать месть? Не улыбайтесь, не нас-
только я беспомощна и не настолько вы недосягаемы, чтобы с
улыбкой отнестись к угрозе женщины. О, как мы умеем мстить!
Вот пойду сейчас к Валентину и скажу, что я ваш тайный
агент, занимаюсь здесь слежкой. Могу я так сделать? Могу. Вы
заставили меня шпионить, а я явлюсь с повинной, и тогда вся
ваша затея псу под хвост. Что, побледнели? Пока успокойтесь,
я этого не сделаю. Слишком примитивно, не изящно. И эффект
не тот: сорву эксперимент - и только. Со временем вы сделае-
те второй заход, и помешать я уже не сумею.
Что, если подсунуть вам жирненького поросенка в виде ли-
пового дневника? Буду писать не то, что есть, а что моя ле-
вая нога захочет. Ведь съедите - еще как! - с потрохами
проглотите. Вы, наверно, заметили: у меня склонности к сочи-
нительству. Думаете, не заморочу вам голову, разоблачите? А
давайте попробуем. Я вот сейчас переворачиваю в тетради
лист, ставлю дату и пишу: "Вчера Валентин утащил меня в кус-
ты". И таких подробностей наворочу, такого насочиняю, что вы
поверите, обязательно поверите. Ведь ваш выкормыш поступает
так, как другим хочется (он же человек-эхо!), а у меня,
представьте, как раз желание такое, чтобы утащил в кусты.
Ну, как?
Не завидую я вам, Эдуард Павлович. Рискованная у вас ра-
ботенка - на психике играть. Того и смотри, сам психом ста-
нешь.
Чтобы сохранить за собой инициативу, я не скажу, как со-
бираюсь отомстить. Помучайтесь.
Для размышления подбрасываю совершенно сумасшедшую идею.
Присмотритесь повнимательнее, кто кем играет. Вдруг в нашем
треугольнике главный игрок - Полосов, а мы для него всего
лишь игрушки. Вы не допускаете такого варианта?
Думайте, профессор Нечаев, думайте!
36
Следователь. А ведь Монастырская высказывала похожую
мысль.
Нечаев. Остроумно, но не более. Я бы отнесся к этой идее
серьезно, будь Полосов жив. Если бы он взял инициативу в
свои руки, все бы сложилось по-другому. Тогда бы и дела ни-
какого не было.
Следователь. Как знать. При ваших, извините, эксперимен-
тах та же Монастырская вправе подать на вас в суд. И вам,
уверяю, пришлось бы не легче, чем сейчас. Нечаев. Подскажите
ей. Еще не поздно.
Следователь. Пока и она под следствием. Может оказаться,
что Ирина Константиновна, пусть неумышленно, существенно
повлияла на ход событий. Да так оно и есть.
Нечаев. Ну, знаете, с таким подходом можно обвинить кого
угодно.
Следователь. А вы что думаете? Из ближайшего окружения
каждый внес свою лепту. Обстановочка в лагере была, я вам
скажу...
37
Из дневника И. К. Монастырской
Инцидент. Малов расписал программу на завтра. Кому в ла-
гере, кто в маршрут. И все шло гладко. Не поделили статиста.
Антон Львович Швец (из вечно недовольных, дверью ударенный)
требует себе: без помощника он завтра никак не может. Алев-
тина Ивановна и слышать не хочет. "Как же так! Мне обещали,
мы еще на той неделе договорились". Развели базар, конца не
видно. Алевтина Ивановна бегает от одного к другому: "Вы ви-
дите? Вы слышите? Никакого уважения? Какая-никакая, но я
все-таки женщина".
Такого рода спектакли у нас случаются, ими нас не уди-
вишь. Малов даже повеселел, взбодрился. Пришел его звездный
час. Что бы мы сейчас без него делали" как бы развязали
узел. А он одним махом: "Товарищ Полосов останется в лагере,
он мне самому нужен". Гений все-таки. Никому не приказывал,
никого не просил и никого не обидел, не ущемил.
Но вот Валентин... Не ушел, не отвернулся. Скандал-то
из-за него, тут любой почувствовал бы себя неловко. Хоть бы
сделал вид, что ему все до лампочки, разбирайтесь, мол, без
меня, как знаете. Нет же, стоял посреди базара и смотрел во
все глаза - жадно, остро, с каким-то садистским любопытс-
твом. Да еще, клянусь, ухмылялся. Меня даже передернуло. Он
ли это или его двойник? Сколько ж у него обличий?
От инцидента пошли круги. Львович, видимо, решил отыг-
раться на статисте. Еще при дележе, оставшись с носом, про-
шипел во всеуслышанье: "Не ожидал от вас, молодой человек.
Это вам так не пройдет". Никто не понял, чего он не ожидал,
но знали - не пройдет. Иначе он не был бы Дверью-Ударенный.
Часа два он где-то пропадал, а во время ужина вручил Малову
запечатанный конверт. Принародно, демонстративно - чтобы
все видели и слышали. "Вот. Заявление. Прошу рассмотреть и
принять меры. Самые радикальные!"
Все-Таки-Женщина приняла на свой счет, пальцы к вискам:
"Вы почему всех пугаете?! Кто вам дал право?! У меня от вас
давление. Не могу!" Ушла, оставив недопитый компот. Потом,
когда все разошлись, вернулась, допила.
Кому весело, так это АСУ. Постреливает во всех подряд.
Ему только дай повод, а тут такой полигон, столько мишеней!
Меня до времени не задевает, знает, что и сам может схлопо-
тать. Но не выдерживает, это выше его сил. "Вы истинная
олимпийка, Ирина Константиновна, такое спокойствие! В кон-
верте-то бомба". Это что еще за намеки?
* * *
Пока светло, надо отписаться. Все пишут. Повально, пого-
ловно. Не лагерь, а канцелярия. Пристроились кто где и стро-
чат. В самых разных жанрах - отчеты, графики, письма. Малов
- наверняка приказ или инструкцию. Кто-то, не исключено,
вдохновился на очередное заявление. Тоже уважаемый жанр. Ни
к какому другому не относятся с большим вниманием.
И Валентин пишет. На "нашем" валуне. Одну ногу под себя,
другая коленом вверх. На колене рыжий блокнот, с которым он
не расстается - кенгуренком так и торчит из заднего кармана
джинсов. Заполняет, значит, дневник. Там, думаю, и про меня.
Заглянуть бы!
Ко мне спиной, лица не вижу. Интересно, какое у него сей-
час выражение?
В очередной раз поднимаю глаза и холодею: двойник! Смот-
рит на меня, как в микроскоп на амебу. Ах ты, перевертыш!
Грожу кулаком: я вот тебе! Двойник мигом исчезает, появляет-
ся другой, привычный. Помахивает рукой - не буду, мол, боль-
ше подсматривать, так получилось, случайно. Отворачивается и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг