нечувствительные к ужасным паучьим укусам, но чиклеро к ним явно не
относился.
Умер сразу.
А вот ефиоп, открыв глаза, встряхнулся.
Только тогда второй чиклеро закричал, глядя на вспухший труп своего
товарища. В такой стране нельзя выжить без чуда, даже, может, без целой
серии чудес, так можно было понять крик чиклеро. Вот он жив, его никто не
кусал, дождь идет, небо мрачное, в движении туч, а ему - страшно.
И весь день этот, так нехорошо начавшийся, чиклеро тащился рядом с
одноногим.
Старался не обгонять его, по какой причине оба они сильно отстали от
Нила, индейца и ефиопа. Зато все живое - опасное, хищное - бежало от тяжелой
поступи Джона Гоута, боялось деревянной ноги. Чиклеро держался рядом, рубил
кусты тяжелым мачете, которое ему наконец доверили. Один товарищ достался
хищным пираньям, второго укусил ядовитый паук, третьему почему не доверить
нож?
Чиклеро оглядывался с испугом, ступал след в след.
Совсем недавно был убежден, что именно маленький ефиоп и одноногий
умрут первыми, а теперь...
8
Стоянку порк-ноккера нашел индеец.
Прорубившись сквозь папоротник, в мутной завесе дождя увидел раскисшую
поляну и человеческие кости в траве - раздробленные, перебитые.
Подтянувшийся к индейцу Джон Гоут с некоторым, самому непонятным
разочарованием убедился наконец, что боцман не врал. Порк-ноккер
действительно ходил в мертвый город. Может, не только он. В мокрой траве, в
белых камнях, отмытых разлившимся ручьем, валялась глиняная кружка с отбитой
ручкой, с отчетливо выдавленной на днище буквой W.
Мрачные сумерки.
Стена темных перистых папоротников.
Смутно в разводах низко плывущих туч проглядывали снежные горы.
Они ужаснули Джона Гоута своей ужасной массивностью, неприступным
видом. Пересекая поляну, вдруг натолкнулся на два человеческих скелета. Они
до сих пор были надежно прикручены к стволу сломанной грозой пальмы и чисто
обмыты ливнями. Два белых опрятных черепа валялись в некотором отдалении, и
одноногий подумал, что порк-ноккер, наверное, был не до конца честен с
покойным боцманом: те две женщины, скорее всего, все-таки не попали в руки
правосудия. Послушно несли дорогой груз до этой поляны, а здесь что-то
случилось. Что-то такое, что заставило порк-ноккера привязать спутниц к
пальме.
Большое блюдо из золота валялось в траве.
Оно тускло поблескивало, и, вскрикнув, чиклеро жадно обнял его.
Так обнимают жену после долгого путешествия - с нежностью, забыв все
обиды.
Но в черных глазах горел огонек безумия. Ведь рядом с тяжелым блюдом
торчал из земли золотой меч с рукоятью, густо обсыпанной алмазами. Даже в
сумерках непрекращающегося дождя, в нежных пузырях парного тумана обмытые
ливнями камни на рукояти волшебно мерцали, пускали алые и зеленые искры,
поражающие холодом и ясностью. Чувствовалось, что этот свет исходит из
невиданной глубины. Никто бы в трезвом уме не кинулся в схватку с таким
мечом, но чиклеро грозно вцепился в украшенную камнями рукоять. Даже
Аххарги-ю решил, что возникнут сложности.
Разумеется, теперь уже не для контрабандера.
Свобода другу милому обеспечена. Мало ли что некие электромагнитные
сигналы все еще пробивают защитное поле адаптора. "Еще, еще... Где ты этому
научился?.." Этого мало для истинного разума. Это не подтверждение, даже не
показатель. Суетные существа Земли пока что не догадываются о самых главных
свойствах Вселенной. Какая Красота? Даже друг с другом они находятся в
противоречивых отношениях. Прав, много раз прав друг милый: к этим двуногим
следует относиться только как к предмету торга.
Аххарги-ю радовался пониманию.
Он необыкновенно остро ощущал близость сущности -теп.
Глазами маленького ефиопа он смотрел на чиклеро, безумно
приплясывающего под пальмой. Серые тени ливня безостановочно гуляли над
залитой водой поляной, то ослабевая, то вновь усиливаясь. В руке безумца
поблескивал меч, в другой руке, как щит, мерцало тяжелое золотое блюдо.
Чиклеро знал, что большое богатство снимает тяжесть с грешников. Господь
многое отпускает, если делишься со священниками. Чиклеро торжествовал.
Большое богатство - спасительная вещь! Только оно дает чудесную возможность,
забыв старое имя, благоденствовать в какой-нибудь далекой стране,
расположенной далеко от моря. В стране, жители которой даже не догадываются
о существовании морских грабителей. Если сосед богат и гостеприимен, зачем
рыться в его прошлом?
Чиклеро хотел в такую страну.
Он невнятно, но грозно вскрикивал.
Он видел теперь, что одноногий не врал, заманивая их в джунгли.
Он верил теперь, что где-то рядом есть мертвый город, в котором много
золотого оружия; в котором в темных нишах веками стоят языческие идолы из
чистого золота; в котором подвалы доверху засыпаны драгоценными камнями. Но
он никуда больше не хотел идти. Одноногому пришлось ударить чиклеро, чтобы
тот немного пришел в себя.
А дождь лил и лил.
Он лил мерно, лил неутомимо.
В мокрой траве нашлась глиняная разбитая трубка.
Рядом валялась пустая бутылка толстого зеленоватого стекла, красиво
затканная изнутри мохнатой плесенью. Когда ирландец ткнул ее носком сапога,
донышко отвалилось, наружу хлынула целая армия бледных сердитых насекомых.
Обнаружились и вбитые в землю колья.
Одни повалились, совсем сгнили. На немногих устоявших болтались клочья
истлевшей парусины. Покоробленный деревянный ящик, заляпанный бурыми
листьями, показался Джону Гоуту крепким, но развалился в труху при первом
прикосновении. В днище изъеденной ржой жестяной кружки зияли три удлиненных
дыры, как от удара ножом. Это всем показалось странным: зачем портить вещь,
которая всегда может пригодиться.
Дождь еще усилился, когда ефиоп нашел мелкий алмаз.
Конечно, камешек не шел ни в какое сравнение с алмазом, припрятанным
одноногим, но ефиоп обрадовался: "Абеа?"
И улыбнулся так широко, что чуть не вывихнул челюсть.
Аххарги-ю внимательно присматривался к не совсем ясной для него суете
двуногих существ. Почему-то общеизвестная форма углерода их сильно
возбуждала. Он никак не мог понять - почему? В пищу чистый углерод не
годится, хотя широко распространен на Земле. Он в воздухе, в воде, в горных
породах. Приятен вид почти идеально построенного трехмерного полимера, но
что в этом такого особенного?
Аххарги-ю не понимал.
Ему не нравились человеческие тела.
Гноящиеся поры на исцарапанной коже, мокрые грязные волосы, облепляющие
голову, легко устающие мышцы, царапины, ноющие синяки. Если бы не
сущность -ю, питающая чужую мускулатуру, все давно погибли бы в джунглях,
особенно одноногий. Они живы пока что благодаря мне. Чтобы никто не умер,
ефиоп дважды в день незаметно касается людей маленькой розовой ладошкой.
Аххарги-ю улыбался.
В своих планах он совсем не принимал во внимание чиклеро и индейца.
А ирландец привлекал его только тем, что носил с собой магнитную
стрелку.
Все трое - чиклеро, ирландец, Джон Гоут - жили смутно, как многие
другие животные. В их сумеречном сознании время от времени проносились
видения Господа и Святой Девы, но это не имело никакого отношения к Высшему
Существу. Вполне можно осознать тот простой факт, что тебе плохо, что тебе
хочется хорошего, что тебя тянет к чудесному удовольствию обильной еды,
например, но это еще не разум. Животное плачет, испытывая боль, оно хохочет,
как сумасшедшее, в погоне за самкой, но никогда не ужасается приятно при
виде свинцовых, несущихся над джунглями туч, тяжко напитанных водой и
убийственно трепещущим электричеством. Смерть не восхищает его. Ни одно
животное Земли не бросается счастливо в водную бездну или под зеленый пучок
разрядов, разрывающих жирную тьму.
Я спасу контрабандера.
Я вытащу друга милого из темниц уединенного коричневого карлика.
Шумная триба Козловых никогда больше не вернется на Землю, с улыбкой
решил про себя Аххарги-ю. Их темное сознание - приговор для них. Мы продадим
этих суетных существ вкупе с сохатыми и казенной кобыленкой в те звездные
миры, в которых всегда нравятся существа с такими низкими толстыми лбами. А
одноногого выставим отдельным лотом, потому что существа столь низкого
сознания крайне редко научаются подменять потерянные органы таким странным
образом.
Тростники.
Мокрые веера пальм.
Длинные листья отставали в стремительном движении от несущихся по небу
туч.
Незаметно исчез, растворился в дождях чиклеро. Может, запомнил путь к
поляне, на которой лежали золотой меч и тяжелое блюдо. Аххарги-ю, томясь
близостью потерянной сущности, счастливо обозревал залитый темным, ни на
секунду не приостанавливающимся ливнем горизонт Он видел на много миль
кругом. Он видел вздувающуюся бурую реку. И мутные потоки, заливающие гнилые
леса И мокрых зверей, бегущих в сторону гор. И птиц, нахохлившихся на ветках
Редко в небе вдруг раздувало звездные угольки, дождь тут же их гасил.
Маленький ефиоп и Джон Гоут, наклонившиеся над найденным камнем,
казались Аххарги-ю мелкими и незаметными. Скоро я передам сообщение
контрабандеру, и нКва, сплясав танец свободы, получит право заполнить все
удобные места уединенного коричневого карлика чудесными живыми спорами. Они
будут оставаться неоплодотворенными до окончательной реабилитации.
Но этого ждать недолго.
9
Продуценты и деструкторы.
Разумный мир делится на продуцентов и на деструкторов.
Все остальное - вне разума, хотя любая отдельная деталь мира может даже
бессознательно подчеркнуть Красоту. Пучок орхидей, провисший с мокрой
ветки... Излучина реки, взбухшая, мохнатая от раскачиваемых течением
тростников... Или алмазный блеск на перепаде валов в лунном свете...
Аххарги-ю видел на много миль кругом.
Снежный перевал. Душные провалы джунглей.
Шум ливня. Треск молний, притягиваемых сущностью -тен.
В каждом голосе, в каждом звуке прорывался животный страх. Здесь все
всего боялось. Аххарги-ю и сам бы боялся, если бы не адаптор.
С мокрых веток сыпались муравьи.
Индеец знал, что злой дух Даи-Даи перекусывает горло заблудившимся
путешественникам, но муравьи казались ему страшнее. И до смерти пугал ефиоп,
не обращающий внимания на огненные укусы.
Вздыхая, переводил взгляд. Удивился бы, узнав, о чем думает одноногий.
О тех несчастных думал Джон Гоут, которые не смогли пересечь
окровавленную дымную палубу "Делисии". О деревянной ноге, которая неимоверно
отяжелела. О том, что туман вдруг превращается в колеблющееся неузнаваемое
лицо, взирающее с высоты с грозной полнотой власти и ужасным величием.
Давно шли по колено в воде.
Глупые рыбы, распространяясь в новом пространстве, терялись от
чудесного удовольствия жить. Тыкались носами в кожу, пощипывали волоски.
Тьму разрывали молнии, как в такую же ночь, когда он оставил на берегу у
костерчика в пещере младшего брата, совсем несмышленыша. До боли в глазах
всматривались в ревущее море, пытались понять, кто там просит помощи
выстрелами из пушки? В ночь перед штормом мальчишкам все время снился чужой
человек с бычьими рогами - совсем нехороший знак. Не идти бы тогда на море,
не тащить малого с собой. Но когда волнами начало выбрасывать на берег
всякие богатые вещи, обо всем позабыл. То бочонок, который не сразу выкатишь
на берег, то обломок стеньги с запутавшейся рваниной парусов, то вещи, о
назначении которых не знал,
В свете Луны показалось севшее на мель судно.
Людей не видно. Всех, наверное, посмывало за борт.
Забыл обо всем, поплыл к неизвестному кораблю. А вдруг кто-то там
остался, лежит израненный? Воды никогда не боялся, но так замерз, что,
поднявшись на борт и никого там не найдя, дрожал, рукой не мог двинуть.
Хлебнул из плоской фляги, валявшейся в тесной каюте капитана. Потом еще
хлебнул, сбросив мокрое, заворачиваясь в чужие одежды, опять хлебнул.
И проснулся от смеха.
Оказывается, спал сутки.
За это время искалеченный бурей корабль приливом вынесло в море.
Два человека в париках разговаривали над мальчишкой не по-человечески.
Позже узнал, что попал на бригантину какого-то английского купца.
Привыкнуть, правда, не успел: на третий День низкую бригантину взяли на
абордаж пираты датчанина Енса Мунка. Вот он, чужой человек с бычьими рогами!
Ни в чем тот сон не обманул: на каком-то острове страшный датчанин продал
случайного мальчишку некоему человеку, отправлявшемуся в тропические моря.
Уже оттуда попал на борт фрегата "Месть". В ночном бою один только остался
жив.
В пушечном дыму, под рваными парусами.
10
У влажной земли стелился туман.
Он заполнял низины, скрывал опасные провалы.
Полумертвые от ливня, духоты и усталости, шли. Полумертвые, как
казалось одноногому. Бог хранит, думал. Не жаловался. Не хотел дразнить
судьбу, дивился: идет на одной ноге, а чиклеро пропал. Значит, не всегда
обилие ног помогает. В минуты прояснения с тоской оглядывался на встающие
над джунглями мокрые скалы. В одном месте невысокое дерево манцилин
привлекло внимание райскими яблочками. Ирландец жадно потянулся к ветке. "Не
ешь, - предупредил индеец. - Кто съест такое, испытает жар и жажду. Цвет
кожи изменится".
Нил яблок не брал. Просто отломил ветку.
Сок, похожий на инжирное молоко, попал на руку.
Стало жечь кожу, вся покрылась бледными пузырями. Глаза блестели,
просил пить. Протягивал дрожащие, как у старика, руки, ловил дождь, все
равно просил пить. Три дня совсем почти ничего не видел, пришлось вести за
руку. Одноногий даже хотел посадить ирландца, как медведя, на веревку, но
веревки не нашлось.
Толкал перед собой, нагрузив вещи. Если умрет - не так обидно, считал.
Под непрерывным дождем над разливающимися мутными потоками угрожающе
наклонялись огромные стволы с гнилой сердцевиной - чудовищная скрипучая
гнилая масса, всегда готовая с шумом рухнуть. Москиты облепляли голову,
плечи, но вдруг исчезали, как вспугнутые злым духом. Может, так и было.
Столетние деревья как в болезненных язвах - в струпьях грибка, в бледной
гнили. Со стволов соплями оползает кора, из черной грязи у корней с
печальным звуком выдуваются разноцветные пузыри, лопались, оставляя радугу и
дурной запах.
Когда перевалили низкий отрог хребта, плотно укутанный моросящим серым
туманом, небо очистилось, блеснули забытые голубые пятна. В поломанных
тростниках крутилась вода, бесчисленные протоки сбивали с правильного
направления.
Липкий ил, теплая зловонная жижа.
А одноногому которую ночь снился голый ледяной островок, посеченный
злобным колючим ветром.
Зачем такой сон? Что бы значило?
Злой дух Даи-Даи сердился. Дождь опять лил с неслыханной яростью.
Вода теперь хлестала отовсюду, рвалась из-под ног, обдавала теплой
гнилью. Мелкие озерца сливались в единое неукротимое пространство. Идти
становилось все труднее, уставали срывать пиявок с исцарапанных голых ног.
Время от времени ефиоп розовой ладошкой незаметно касался особенно
уставших, - тогда начинали сильней дышать.
А ночью разразился настоящий потоп.
Свет заглядывающей в провалы Луны остро ломался на несущихся струях.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг