Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
встало, Солнце.
     Даже сквозь пылевой шлейф оно грело жестко и густо. И  тогда  прямо  на
моих глазах разыгралась не менее великая комедия воскрешения.

     НК: Комедия?

     Угланов:  Несомненно.  В  любом  добром  деле  присутствует  комический
момент. Особенно в деле воскрешения.

     НК: Эти чудища... Они впрямь воскресли?

     Угланов: Они и не собирались сдыхать. Холоднокровные, они просто уснули
на ночь. Им не хватало энергии провести ночь в движении. И  теперь,  получив
каждый свою долю энергии, они восставали  из  ночного  сна,  раздраженные  и
встрепанные.
     Первым, пошатываясь с поразительно глупым видом, будто такое  случилось
с ним впервые, поднялся диметродон.  Он  с  шумом  трижды  сложил  и  поднял
перепончатый парус, очищая его от  песка  и  листьев,  затем  встряхнулся  и
громко чихнул. Боясь шевельнуться, я сидел на холодной  ноге  сирмозавра,  с
отчаянием понимая, что видимо, я первый и последний человек,  видевший  этих
тварей живыми. Тем более, что  тарбозавр  тоже  поднялся  и  нещадно  чихал.
Наверное, песок намело ему прямо в ноздри.
     Диметродон,  похоже,  устроился  лучше   всех.   Площадь   его   широко
раскинутого паруса позволяла ему быстрее всех  набирать  необходимое  тепло.
Тарбозавр еще чихал, а  этот  доисторический  утюг  с  терморегулятором  уже
добрался до ближайшего  струтиомимуса  и  задушил  его  прямо  во  сне.  Как
цыпленка, он поволок свою жертву к берегу, не обратив внимания на вполне уже
очнувшегося тарбозавра.
     Это была ошибка.
     Похлопав холодными, ничего  не  выражающими  глазами,  тарбозавр  вдруг
резко согнулся в поясе,  будто  сломался  или  хотел  клюнуть  соперника,  и
вцепился клыками в волочащегося по песку струтиомимуса.
     Я решил, будет драка.
     Однако, застыв друг перед другом, хищники матча  тянули  на  себя  труп
струтиомимуса. При этом они медленно кружились  вокруг  только  им  видимого
центра, один, прихрамывая, оставляя в  песке  отпечатки  гигантских  птичьих
лап, другой, грозно встряхивая клонящимся на сторону парусом.
     Наконец они разорвали несчастного.
     Диметродон жадно, целиком, заглотил свою часть, хотя на первый  взгляд,
это явно превышало его возможности. Он давился, тряс головой, шея его ходила
как меха гармоники, даже тарбозавр перестал жевать, брезгливо  уставился  на
соперника. Я радовался вместе с ним - подавится! Но в этот  момент  холодная
нога сирмозавра подо мной дрогнула и я полетел в песок. Мне повезло, попасть
под сдвинувшегося с места сирмозавра, это было все равно,  что  попасть  под
танк. Не помня себя, я бросился в убежище, под защиту скал.

     НК: Сколько же дней вы провели там? доктор Угланов?

     Угланов: (задумчиво): Сто восемьдесят два...

     НК: У вас не было возможности уйти к MB?

     Угланов: Это действительно было трудно, иногда невозможно.  Диметродон,
тот время от времени исчезал в зарослях, но тарбозавр с постоянством  идиота
торчал на пляже,  высматривая  на  скале  мой  рыжий  свитер.  Он  его  явно
раздражал. Крутились на пляже и другие создания, часто совсем мне неведомые.

     НК:  Наверное,  тоскливо  обдумывать  свою  судьбу   под   созвездиями,
непохожими на те, что светят над нашими головами?

     Угланов: Это так... Но на второй неделе моего пребывания  в  кампане  у
меня появился Хам.

     НК (оживляясь): Пожалуйста, подробнее, доктор  Угланов.  Наши  читатели
хотят знать о судьбе малыша.

     Угланов: Ну, малыш... Это, пожалуй, сильно сказано. Кличка,  которой  я
его наградил, куда вернее... Помните яйцо,  которое  я  отнял  у  вороватого
струтиомимуса? Я откатил его на самый  солнцепек,  там  оно  и  лежало.  Оно
темнело, разбухало, швы между сферическими пластинками разошлись.
     Однажды, прямо на моих глазах, оно развалилось на несколько частей и на
песок вывалился почти метровый монстр,  в  котором  я  с  облегчением  узнал
детеныша трицератопса - трехрогого травоядного динозавра. Угловатая  голова,
заканчивающаяся подобием клюва, броня, особенно мощная  на  крестце,  всегда
вызывающе задранном к небу,  а  над  плечами,  поперек  загривка,  роскошный
роговой воротник с шипами, торчащими над ним как колючки или лучи. Не  знаю,
зачем нужен такой воротник -  отпугивать  врагов  или  привлекать  самок,  -
честно говоря, я был  рад  существу,  не  делающему  попыток  меня  сожрать.
Впрочем, он сразу прижал меня к скале, требуя пищи.
     Сорвав толстый  гриб,  я  двинул  им  по  голове  трицератопса.  "Такой
маленький, а уже Хам!" На мои слова никакого внимания он не обратил, но гриб
сжевал с удовольствием. Он ни на шаг с той поры не отходил от меня,  считая,
видимо, меня своим отцом.

      НК: (удивленно): Отцом?

     Угланов: Ну, матерью... Не имеет значения... Точнее будет  сказать,  он
принимал меня за родителя... Типичный случай импринтинга...

     НК: Пожалуйста, растолкуйте термин.

     Угланов: Импринтинг?.. Это достаточно просто. Можно определить и так  -
реакция запечатления. Младенцы самых разных птиц и животных  как  за  своими
настоящими родителями следуют, скажем, за чайником или яркой  тряпкой,  если
они окажутся у них на глазах в момент появления из яйца  на  свет.  Отнятые,
например,  у  родителей  только  что  открывшие  глаза  обезьянки  настолько
привыкают к пеленкам, в  которые  их  кутают,  что  ни  за  какие  блага  не
соглашаются с ними расстаться. Цыплята принимают за курицу чугунок,  по  той
же причине крошечные куропатки могут жаться к коту.  Любовь  к  родителям  у
всех  у  них  строится  на  чувстве   комфорта,   связанном   с   совместным
существованием. А Хаму понравился  рыжий  свитер,  ему  поправились  розовые
грибы. Чем я для него не заботливый папаша?

     НК: Надеюсь, появление Хама не повлияло на ваше решение вернуться к MB?

     Угланов (смущенно): Разумеется, я постоянно думал об этом. Но ведь я не
мог оставить Хама в моем убежище. Для него очень скоро оно превратилось бы в
тюрьму. Я лихорадочно искал способ выпустить малыша на волю, ведь плавать он
не умел, а в щель между скал протиснуться  не  мог.  И  главную  надежду  на
спасение Хама я, как ни странно, решил возложить на сирмозавра.
     Он вызывал симпатию, этот истинный  гигант.  К  тому  же,  он  оказался
существом весьма неприхотливым. Питался он теми  же  грибами,  что  и  мы  с
Хамом, ветками, водорослями. Движения его  поражали  своей  медлительностью.
Пусть со скоростью ледника, но он  все  же  двигался,  и  двигался  в  нашем
направлении. Я вычислил, что  месяца  через  три  такого  хода  он  уткнется
головой прямо в расщелину. Выпаханный им след  не  оставлял  в  том  никаких
сомнений.  Возможно,  он  страдал  окостенением  позвоночника  и   не   умел
поворачиваться. Любое другое  существо  позволило  бы  себе  отвлекаться  на
какие-то сторонние пейзажи, но сирмозавр ни разу  не  свернул  с  выбранного
пути. Оставалось, как вы понимаете, лишь помочь ему. Я  часто  рассуждал  об
этом вслух. Хам, упав брюхом на песок, любил слушать мой голос. Для  ясности
светящейся в темноте краской крапп-лак, оказавшейся  у  меня  в  кармане,  я
выписал на его широком лбу -  Хам.  Он  не  протестовал,  он  очень  ко  мне
привязался. Я тоже.
     Иногда ночью, покинув свое убежище, я  бродил  между  спящих  гигантов,
замеряя их параметры и  выкладывая  перед  сирмозавром  дорожку  из  грибов,
ведущих, понятно, все к той же щели, которую только он, при  его  чудовищной
силе, мог расширить. Я очень хотел, чтобы Хам обрел свободу,  ведь  оказался
он в ловушке не по своей вине. Наша  жизнь  была  проста.  Наломать  грибов,
отогнать наглых струтиомимусов, поваляться на солнце.  Считайте,  я  выкроил
себе отпуск, пусть и  несколько  необычный.  Но  медлительность  сирмозавра,
конечно,  раздражала  меня.  Был  случай,   когда   ночью,   содрагаясь   от
брезгливости и отвращения, я перетащил убитого  диметродоном  струтиомимуса,
сложив его останки прямо на хвост сир-мозавра. Как ни  был  он  флегматичен,
рассуждал я, он не оставит без внимания возню за хвостом.
     Жадное чавканье диметродона, несомненно, подействует на  его  нервы.  Я
согласен был даже на небольшую взбучку, это разогрело бы  кровь  окаменелому
старцу. Правда, когда я вершил  свое  темное  дело,  раскрытый  сонный  глаз
сирмозавра был установлен прямо на меня. Он как бы  говорил  мне:  ничто  не
ново под  Луной.  Нервничая,  я  почему-то  подмигивал  сирмозавру.  Ничего,
дескать. Новости еще будут.
     В то утро я поднялся рано,  предчувствуя  отличный  спектакль.  Я  даже
растолкал Хама, но, пожрав грибов, он вновь завалился спать. Солнце  еще  не
разогрело его как следует.
     Все мои планы сорвал диметродон.
     Обычно он засыпал на открытом месте, прямо на пляже Благодаря  широкому
парусу,  он  вставал  раньше  всех  и  выбирал   себе   самого   аппетитного
струтиомимуса, пока они еще спали. Но на  этот  раз  он  почему-то  уснул  в
папоротниках. Там было сыро, прохладно.  Даже  тарбозавр  и  тот  пробудился
раньше. Он и до того не походил  на  интеллектуала,  а  в  это  утро  совсем
раскис.
     Опершись на хвост, напоминавший короткую кран-балку, он грузно  осел  в
кучу песка, отплевывая надутый в пасть песок. Над  плоским  лбом  тарбозавра
мирно роились бабочки-каллиграммы.
     Диметродон, наконец, очнулся.
     Выбравшись  из  папортников,  он  уперся  лбом  в   толстый   соговник,
намереваясь, видимо, пройти сквозь него. Саговник  гнулся,  но  не  уступал.
Диметродон рвался  на  волю,  исчезновение  завтрака  совсем  его  доконало.
Некоторое время он с величайшим подозрением разглядывал греющегося на солнце
тарбозавра, но на ссору не  решился,  обошел  его,  заметив,  наконец,  свой
исчезнувший  завтрак.  Радостно  рванулся  к  нему,   но   сирмозавр   столь
недвусмысленно качнул  в  воздухе  мощным  хвостом,  украшенным  гигантскими
шипами, что диметродон отступил.
     В этот момент меня чуть не сбросило со скалы, с которой я  наблюдал  за
происходящим.
     Диметродон,  перевозбудившись,  заметив  на  скале  мой  рыжий  свитер,
попытался пройти сквозь слишком узкую для него щель. Сыпались камни,  летела
клубами пыль, но больше всего меня поразила неожиданная реакция Хама. Он  не
бросился трусливо искать надежный уголок. Услышав хрип хищника, он  отступил
от скалы, приняв свою  боевую  позу:  морда  вниз,  рога  и  шипы  воротника
направлены против предполагаемого врага, окованный бронею  крестец  вздернут
кверху.
     Пыл бойцов остудил ливень.
     Он  обрушился  сразу,  вслед  за  порывом  шквального  ветра,  насквозь
пропитанного все той же гарью. Река, пенясь, шипя, враз  поднялась,  затопив
половину нашего  берега.  Мы  сидели  на  песке,  выражая  собой  величайшую
кротость. Уж лучше мокнуть, чем быть разжеванным  тарбозавром  или  его  еще
более доисторическим коллегой.

     НК: Часто повторялись такие нападения?

     Угланов: Достаточно часто. Похоже, оба хищника питали ко  мне  твердую,
устоявшуюся неприязнь. Возможно, они считали, что раз мы  прячемся,  значит,
нам есть что прятать. К тому же, в убежище  становилось  все  тесней  -  Хам
подрастал. Он был теперь величиной с носорога, ходил важно и медленно.
     Повернув нос на ветер, он вдыхал в себя незнакомые запахи,  доносящиеся
к нам из зарослей. Он явно хотел на волю. Но выпустить я его не мог, он  был
слишком велик для этого. Некоторые исследователи утверждают,  что  гигантизм
динозавров мог быть вызван неумеренным,  даже  патологическим  развитием  их
гипофиза. Не хочу  входить  в  споры,  но  здесь  я  на  стороне  известного
палеонтолога  Ефремова:  в  век  гигантов  спокойнее  всего  жилось   именно
гигантам. При чем здесь патология? Никто ведь не  утверждает,  что  огромные
ноги слона  и  его  огромное  туловище  -  результат  неумеренного  развития
гипофиза. Просто сила ноги, как всякого опорного элемента  строения,  всегда
пропорциональна    ее    поперечному    сечению,    которое    увеличивается
пропорционально квадрату диаметра этого сечения. Отсюда и  следствие:  объем
ног возрастает быстрее объема тела. Большой гипофиз был  необходим  гигантам
для достижения их большого роста. Их гигантизм этим  и  объясняется.  И  Хам
прекрасно доказывал это положение.
     Из малыша он постепенно превращался в бойца.
     Пожирая  грибы,  он  ворчал,  рыл  ногой  землю,  пугал   воображаемого
соперника.
     Временами в его янтарных глазах вспыхивало неистовство.  Я  чувствовал,
что рано или поздно сам начну его раздражать.
     Это заставило меня поторопиться.
     Спустившись  ночью  на  пляж,  я  до  утра   обламывал   длинные   вайи
папоротников. Эти трехметровые резные стрелы я таскал прямо  к  моим  спящим
врагам.  Я  не  обращал  внимания  на  укусы  клещей,  на  дальние  зарницы,
выхватывающие вдруг из тьмы причудливые силуэты араукарий и беннетитов.
     К утру диметродон и тарбозавр исчезли под курганами обильно  смоченного
росой папоротника. Один сирмозавр спокойно  отдыхал  перед  каменной  щелью,
куда я решил его загнать, чтобы выпустить на свободу Хама.
     С первыми лучами солнца я был на ногах.
     Хам тоже проснулся, нервничал, требовал еды.  Я  набросал  ему  грибов,
поел сам и обрадовался, услышав грохот падающих камней.  Пытаясь  дотянуться
до  грибов,  аккуратно  сложенных  мною  на  песке  внутри  нашего  убежища,
сирмозавр втиснулся,  наконец,  в  щель.  Он  раздвигал  каменные  глыбы  и,
кажется, не собирался останавливаться.
     Я вздрогнул.
     Рухнул целый блок каменной стены, и приплюснутая, иссеченная морщинами,
похожая на черепашью, голова сирмозавра удивленно уставилась на меня.
     Видимо, он не думал встретить здесь конкурентов. Хам  тоже  опешил,  но
тут  же  принял  боевую  позу:  за  крутой  спиной  сирмозавра  промелькнула
подозрительно знакомая тень. Тарбозавр. Он проснулся!
     Рассерженный, он ничем  не  напоминал  ту  тварь,  что  совсем  недавно
добродушно посматривала на  роящихся  над  нею  бабочек-каллиграмм.  Он  был
разъярен, я слышал, как легко, как мощно похрустывают его суставы.
     Взбесившийся, поставленный на  попа,  паровик.  Мелькнувший  в  стороне
диметродон, собственно, ничего не менял, мы с  Хамом  вряд  ли  выстояли  бы
против тарбозавра. Так я подумал.
     А сирмозавр в это время вполз в наше  убежище,  запрудив  узкий  ручей,
вода которого хлынула нам под ноги.
     В раскрывшуюся брешь, шагая по-птичьи, вступил тарбозавр.
     Прижав крошечные лапки  к  груди,  ударяя  хвостом  по  камню,  странно
подергиваясь, он сделал шаг, другой, и вдруг... попятился.
     Я неуверенно оглянулся. Я не мог понять, что его испугало? И завопил от
восторга. Хам!
     Я ведь говорил:  в  мире  гигантов  спокойнее  всего  чувствовали  себя
гиганты.
     Подняв бронированный зад, нацелив  все  три  рога  на  тарбозавра.  Хам
уверенно надвигался на хищника.

     НК: Как вы распорядились свободой?

     Угланов: В первый момент  мы  об  этом  просто  не  думали.  Мы  просто
бросились в открытую перед нами брешь, которую так позорно оставил хищник, и
выскочили на речной пляж. Пользуясь растерянностью наших врагов, я  бросился
прямо вверх по осыпи к входу в знакомое ущелье.
     Возможно,  Хам  так  и  остался  бы  на  пляже,  но  его  смутил  новый
противник - диметродон, устрашающе  поднявший  над  собою  черный  пиратский
парус. Ко всему прочему, мелькающий среди камней  рыжий  свитер  пробудил  у
Хама сыновьи чувства, я объясняю это себе именно так. Хам не  только  догнал
меня.
     Он обогнал меня, он первым влетел в горловину ущелья. -  Осторожнее!  -
крикнул я.
     Но Хам разыгрался.  Он  бежал,  смешно  семеня  толстыми  ножищами,  он

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг