Они даже не постучались. Вошли в комнату, зажгли свет, заставили меня
встать. Никого из них я не знал - здоровые парни, хорошо делающие свое дело
и не вступающие в разговоры. Они долго водили меня по лестницам и
переходам, ни разу не воспользовавшись подъемниками. По моим расчетам,
вершина обсерватории должна была торчать над сельвой, как бетонная башня,
но когда мы попали в один из верхних этажей, стекла галереи были все так же
увиты лианами...
"Сумерки", - усмехнулся я.
Когда в голову стали уже приходить мысли о том, не выведут ли меня на
открытую галерею, чтобы сбросить вниз, меня втолкнули в огромную комнату,
загроможденную стеллажами с книгами и скульптурами. И в центре этого
интеллектуального рая я увидел Нормана Бестлера, с самым сердечным видом
поднявшегося мне навстречу.
- Неожиданно, правда? - он всегда любил такие эффекты.
Не ожидая приглашения, я сел. Это его не задело.
Он с любопытством осмотрел меня, потом взял со стола пачку газетных
вырезок.
- Попробуйте догадаться, что это?
- Я устал от догадок.
- Быстро! - рассмеялся он. - Это вырезки ваших статей, Маркес. И
знаете, могу сказать, кое-что из них запоминается. Немногое, правда, но это
не ваша вина. Газета рассчитана на один день. Этого мало. Но газета
рассчитана на миллионы. Это достаточная компенсация.
Он ни на секунду не спускал с меня глаз.
- Я не сразу узнал о вашем появлении, Маркес, отсюда и трагический
случай с вашим водителем, оказавшимся нечистоплотным человеком,
недостойным, позорящим нашу обсерваторию. Он хотел ограбить вас, но, как вы
заметили, мы сумели принять меры. Может быть, вам они показались жестокими,
но вы не можете отрицать - они правильны!
Теперь от его добродушия не осталось и следа. Он смотрел на меня прямо
и резко, и тяжелые брови, как сельва, нависали над плоскогорьем его лба.
- Было нелегко, Маркес, определить вашу судьбу. Вы слишком
экспансивны, слишком чувствительны. Такие люди всегда представляют
опасность в местах закрытых, предназначенных для точного опыта. У меня было
два выхода - убрать вас или использовать вне станции.
- Убрать?
- Да. - Он помолчал. - Но я подумал, что вы поняли - обратного пути
нет! Волею обстоятельств вы доставили нам пароль от наших людей в том,
остальном мире.
По этому паролю, с вашей легкой руки, Маркес, примерно треть
человечества будет сожжена. Да, сожжена!
Так захотите ли вы, думал я, вернуться в мир, который вы вольно или
невольно, но предали? Что вам делать там, где за вами непрестанно следят? А
ведь ваш мир таков! И ваши поступки в нем давно потеряли естественность. Вы
не тот, каким вас создавала природа... Давно не тот... И ваш мир, Маркес,
обречен. Это значит, что треть человечества подвергнется облучению, будет
сожжена. Но не так, как это, например, делалось в третьем рейхе, - он
торжествующе улыбнулся, - они ведь и проиграли потому, что уничтожали
вручную и непосредственно. Ничто так не отталкивает людей, как ручные
методы. У нас, Маркес, люди будут умирать легко.
Они будут покрываться золотистым загаром. Но будут умирать! Потому что
только так можно остановить человечество, принявшее технический прогресс за
благо и разбазарившее свою планету! Зачем, Маркес, - вкрадчиво спросил
он, - поощрять развитие науки, если она и так проникла во все области
жизни? Человечеству следует отдохнуть! Оно должно развиваться медленно и
естественно, не обгоняя себя. Вы же знаете, Маркес, что жить в вашем мире
трудней день ото дня. Даже пища ваша становится неприемлемой. Вы так
заразили землю, воду и воздух, что глотаете с белым хлебом перекись
бензола, с маслом - пестициды, с яйцами - ртуть и линдан, с джемом -
бензойную кислоту и пербораты. Я уж не говорю о маргарине с его
антиоксидантами, о беконе с полифосфатом и маринадах с
гексаметилентрамином...
Вот он, ваш мир! И согласитесь, Маркес, что, если мы не желаем увидеть
внуков параноиками, истощенными идиотами, всем нам следует как можно
эффективнее включаться в борьбу за природу, за естественное и неуклонное
развитие! То есть быть вместе! - он улыбнулся. - С нами, конечно... Ибо мы
начинаем чистку. Простите меня за избитый термин, но это действительно
будет чистка.
Довольный произведенным эффектом, Бестлер продолжил: - Я нашел вам
место, Маркес, ибо у нас может найти место любой действительно талантливый
и решительный человек. Как вы знаете, люди никогда не слушаются первого
приказа. Их нужно ошеломить, чтобы они осознали серьезность приказывающего.
Но нам не нужны бессмысленные и лишние жертвы, вот почему, Маркес, вы
должны будете вернуться в остальной мир. Мы уберем кое-какие правительства,
конечно, лишь самые ортодоксальные, а чтобы население этих стран знало, что
оно не брошено на произвол судьбы и находится под нашим постоянным
контролем, мы дадим вам все средства информации. Мы должны быстро и
убедительно доказать естественность и необходимость принятых нами мер. Вы
станете нашим рупором, Маркес. Разве не символично и разве не является
искуплением для вас то, что, привезя нам пароль, обрекающий на гибель
миллионы, вы вернетесь в остальной мир спасти всех достойных?.. Мы купим
вам газеты, у вас будут люди. Вы будете писать, убеждать, доказывать. Вы
будете пастырем, обсерватория "Сумерки" - вашим бичом! Мы должны, Маркес,
во имя будущего вернуть человека к природе, создать общество, не оторванное
от травы, птиц, озер, рек, деревьев. Не создать вторую природу, а вернуть
первую, которая нас породила. Разве история не показала, как обманчива
неуязвимость технократических цивилизаций? Стоило любой из них подняться до
определенного предела, как эгоизм и неразумность разрушали ее. Мы должны
быть с природой, иначе она вышвырнет нас в мусорную корзину!
- И вы можете принять такое решение самостоятельно? спросил я.
- Не будьте наивным, Маркес! Один из парадоксов нашего времени в том и
заключается, что самые ответственные решения всегда принимаются горсткой
людей. И тайно! Вам нужны примеры? А решение форсировать создание атомной
бомбы, принятое Англией и Америкой в 1940 году?.. А решение использовать
созданную бомбу в 1945 году?.. А решение, касающееся межконтинентальных
ракет, поставившее мир в исключительное положение?.. Эти примеры можно
умножать, Маркес!
Я уже не слушал его. Передо мной будто раскрылась географическая
карта. Не карта - глобус. Не глобус - земной шар! И он показался мне бедным
загнанным животным, защищенным лишь тонким плащом атмосферы. И я видел дыры
в этом плаще. И жестокое излучение. И мертвые города, И общество,
разделенное на элиту и муравьев - "естественное развитие" Бестлера...
Но что-то меня еще мучило. Что-то, не связанное прямо с Бестлером... Я
копался в себе, искал... И когда нашел, мне стало не по себе, ибо, несмотря
на страх и подавленность, я был польщен предложением Бестлера!
- Вы устали, - вдруг сказал он.
Я кивнул. Мне трудно было ответить хотя бы одним словом.
- Отдохните, - мягко и спокойно сказал он. - Вас проводят в музей, но
помните - вы свободны, вы среди свободных людей. И пусть это поможет вам в
выборе!
Ночь
Я лежал, и в мозгу моем рисовались вереницы звездных миров.
Они пульсировали как живые, извергая энергию бесконечно огромную, и
звездный ветер мчался к Земле, к ее тонкой, к ее ненадежной атмосфере, под
которой Бестлер и Борман ожидали своего часа, чтобы проткнуть ее, разорвать
на части... Да, им не нужны были табун, сарин, соман, монурон,
инкапаситанты, вызывающие кашель, ожоги, слезотечение, паралич,
сумасшествие, мигрень, судороги... Люди в их мире должны умирать красиво...
Я представил себя рядом с Бестлером, и мне вдруг страшно стало от того, что
он почему-то выделил меня из многих.
Ковентризованный, всплыло в памяти... Ковентризованный город... Этот
термин нацисты ввели после того, как в 1941 году их бомбардировщики стерли
с лица земли английский город Ковентри...
Ковентризованная планета... Это и есть естественное развитие?
Я вспомнил лицо отца, каким оно было, когда арендатор из немецких
латифундистов в Бразилии отнял у него землю. Земля у отца не была особенно
хорошей, но в теплом и влажном климате производство сахарного тростника
себя вполне окупило. По крайней мере, я не помнил, чтобы мое детство было
отравлено недоеданием, что было обычным для многих соседствующих с нами
семей. В памяти моей сохранилось время уборки тростника, когда плантация
становилась коричневой от голых мужских и женских спин. И еще я помнил
арбы, запряженные волами, и вьючных мулов, на которых сахарный тростник
везли к заводам. Отец выращивал сразу несколько сортов тростника -
креольский, кайенский и яванский, и мне не раз приходилось с ним ездить к
заводчикам, поставившим свои производства почти на берегу океана. Дальний
берег бухты щетинился белыми пиками гор. Это зрелище всегда пробуждало в
отце странные чувства. Где-то там, говорил он, прячется город, построенный
белыми людьми еще до того, как португальцы и испанцы пришли на континент...
Отец слышал от индейцев и бродяг, время от времени появлявшихся из лесов,
самые странные истории о городе, затерянном в сельве. Чтобы добраться до
его каменных построек, надо было лишь пройти заболоченный лес, перевалить
горы, сложенные дымчатым кварцем, и преодолеть несколько порожистых рек,
над которыми постоянно висят шлейфы радуг и водяной пыли...
- Вот там, - говорил отец, - за этими реками и прячется таинственный
город. Он мертв, в нем никого нет. Над ним никогда не поднимаются дымки.
Тропа приводит заплутавшегося человека прямо к трем аркам, сложенным из
исполинских глыб, покрытых непонятными иероглифами. Из европейцев там мог
побывать лишь некий Раппо. Он увидел широкие улицы города, усеянные
обломками.
Побывал в пустых, облепленных растениями-паразитами домах, постоял под
портиками, суживающимися кверху, но широкими внизу.
Многоголосое эхо отдавалось от стен и сводчатых потолков, помет
летучих мышей толстым ковром устилал полы помещений.
Город выглядел настолько древним, что трудно в нем было надеяться на
какие-то находки, - все, что могло истлеть, давно истлело.
И все же Раппо не ушел с пустыми руками. Он перерисовал в блокнот
резьбу, украшавшую поверхность многих порталов, перерисовал резные
изображения юношей с безбородыми лицами, голыми торсами, с лентами через
плечо и со щитами в руках. На головах этих юношей было нечто вроде лавровых
венков, похожих на те, что изображались на древнегреческих статуях. Но
самое интересное Раппо открыл на центральной площади, где возвышалась
огромная колонна из черного камня, а на ней отлично сохранившаяся фигура
человека.
Одна его рука покоилась на бедре, другая, вытянутая вперед, указывала
на север...
Эта легенда буквально преследовала моего отца.
Стоило заговорить с ним о сельве, как он поворачивал разговор на
затерянные в ней города. Уже позже, когда мой разорившийся отец умер, я
понял, что по натуре своей он был исследователем, и лишь семья и
своеобразно понимаемое им чувство долга не пустили его в лес, подобно
легендарному Раппо или вполне реальному полковнику Фоссету...
Я лежал в темноте, и передо мной стояло лицо отца.
Лицо, похожее на разбитое зеркало, в осколках которого отражались и
явь и выдумки. Что он хотел найти в затерянном городе? И что бы он сказал,
узнав, что мне "повезло" наткнуться на такой же? Только в открытом мною не
было площади, не было непонятных иероглифов на портале... Впрочем, свастика
и тайна, окружавшая обсерваторию "Сумерки", могли дать начало легенде не
менее эффектной и к тому же более страшной, чем легенды о затерянных
городах.
Они вторглись даже в мечту, подумал я о Бестлере и его окружении. Они
сумели использовать даже легенду.
Боиуна, затерянный город, неизвестная цивилизация...
Я опять вспомнил лицо отца и его рассказы, и сердце мое сжалось.
И еще я вспомнил друзей. Не тех, которые были у меня в каждом городе,
где мне случалось бывать, а друзей настоящих, которых я мог пересчитать по
пальцам. Друзей, к мнению которых я прислушивался. Друзей, слова и поступки
которых много для меня значили... Каждый из них был достаточно умен для той
работы, которой занимался, но как часто на их пути вставали косность,
непонимание, эгоизм! Как часто они терпели неудачи только потому, что
дорогу им перебегали крысы!..
И, вспомнив друзей, я не мог не вспомнить о мире.
О мире, который был моим домом и в котором вдруг завелись крысы. Крысы
вполне респектабельного вида, умеющие улыбаться, ценить музыку, понимать
картины.
И я ведь многих из этих крыс мог перечислить по памяти! Очень многих,
поскольку встречался с ними в кафе, пил с ними ром, брал у них интервью...
Просто в голову мне не приходило, что они - крысы.
Они умели так хорошо улыбаться, они говорили такие тонкие слова, они
оказывали мне услуги. Их игры, наверное, всегда были чумой, но, занятый
своими проблемами, я принимал их за игры, похожие на ту, в которую любил
играть мой отец. Только он искал неизвестный остров, ничего для этого не
делая, а они искали свой мир, употребляя на это все свои силы! Они!
крысы... Сколько же их было!
Я готов был схватиться за голову!
Англия - "Британский союз" сэра Освальда Мосли, "Национальный фронт"
Эндрью Фонтэйна, "Лига защиты белых" Колина Джордэна... Бельгия - "Фонд
святого Мартина", "Бельгийское социальное движение", "Центр
контрреволюционных исследований и организаций", "Движение гражданского
единства" Тириара и Тейхмана... Голландия - "Европейский молодежный союз",
"Нидерландское молодежное объединение", ХИНАГ - объединение бывших
голландских служащих войск СС, "Национально-европейское социалистское
движение" Пауля ван Тинена... Франция ОАС и ее филиалы по всей стране,
"Французское народное движение", "Революционная патриотическая партия",
"Международный центр культурных связей", "Молодая нация", "Партия народа",
пужадисты, "Бывшие борцы за Алжир", "Бывшие борцы за Индокитай"...
Швейцария - "Новый европейский порядок" Гастона Армана Го Амадруза,
"Народная партия"... Швеция - "Новое шведское движение" Пера Энгдаля,
"Шведский национальный союз", "Северная имперская партия"... Финляндия -
"Финское социальное движение", "Финская национальная молодежь",
"Вьеласапу" - объединение бывших эсэсовских служащих...
Сколько крыс!
А ведь это только часть мира. Есть еще ФРГ, Австрия, Испания, Родезия,
Парагвай, Боливия, Аргентина, Чили!.. Сколько их, этих партий? И от кого
пришел пароль, который так не посчастливилось услышать мне?
И кто там, на местах, готовился помочь Бестлеру?..
Теперь я не мог оставаться в стороне. И не имел права оказаться в
числе тех, кто был задушен, заколот, застрелен выродками, несущими в мир не
солнце, а свастику... Мне хотелось в этот момент увидеть лицо неизвестного
строителя обсерватории "Сумерки"... Кто он был? Как связал судьбу с
Бестлером? Что заставило его считать, что работа, приводящая к созданию
сверхоружия, ничем не отличается от всякой другой работы?
"Господи, - думал я. - Я далеко не пастырь, и мне не нужны бичи, даже
такие "справедливые", как бичи Македонского, Цезаря, Наполеона, Гитлера,
Бестлера...
Не они движут миром. Они - препятствие. Мир движем мы я, мой отец,
репортер Стивене, мастер Нимайер, парни из Бельгии и России, из Америки и
Болгарии..." Я перечислял имена, а потом стал думать о миллиардах цветных и
белых, обреченных на гибель, пусть даже и красивую.
Но думать о миллиардах было трудно. Масштабы сбивали. И я стал делить
миллиарды. Отдельно поставил человека, впервые сказавшего, что я ему по
душе. Отдельно поставил людей, которым я верил. Отдельно тех, кого я
уважал. И таких набралось немало. И именно они, люди, знакомые до
изумления, окрасили безымянные миллиарды, и теперь я всех мог видеть,
любить, спасать, потому что я первый обнаружил на земле место, должное, по
замыслу Бестлера, в совсем недалеком будущем стать центром боли и страха
для всего человечества.
Сердце мое разрывалось от боли, и как бы в награду за это пришел сон,
в котором гостями были мои друзья, народ противоречивый, но добрый. И сразу
из этого сна я перешел в другой, такой же счастливый...
Потом сон стал путаться, растекаться... Я услышал стук в дверь и
проснулся.
Тревожно кричала в ночи сирена.
Выбор
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг