случай выдаю бессмысленную фигуру:
- А я-то думал, у тебя с Татьяной полная сексуальная гармония.
Валентин буквально передергивается. Даже в глазах мелькает злая
искорка - величайшая редкость. Но искорка тут же гаснет, словно перетекает
на губы, они кривятся и складываются в солидарную мужскую усмешку.
- А я думаю, - говорит он, - у нас обоих отличная гармония с
рокотовскими наследницами. Но не в этом дело. Не для себя, Эдик, стараюсь,
то есть вроде и для себя, но квартиру для шефа своего прошу. Нет у меня
сейчас подходящей хаты, а девочку я ему роскошную нашел.
Ого! Это что-то новое в его репертуаре. Скорее всего, и не новое, но
для меня как бы открытие. Сильной пружинкой начал он пользоваться. А шеф у
него силен бродяга - постарше Потапыча, а туда же. Видел я его однажды в
гостях у Рокотовых. Сладкоглазенький дядька, бодрый и до последней ниточки
руководящий товарищ. С генералом молодость вспоминал, а сам на Наташку
пялился - с коленок на грудь и обратно. Заслуженный живчик.
А Валентин все глубже сверлит меня взглядом. Вопрос-то для него ох
какой важный. На живчика коврами впечатления не произведешь. Он и сам одним
телефонным звонком два вагона всяких тряпок насобирает. Повысился Валик -
из обычных доставал в личные бандеры перешел...
А я? Кажется, тоже повышаюсь - правая рука Валика, у него девица, у
меня - хата. Превосходный дуэт. Имеет же он право на небольшую эксплуатацию
совместно добытого комфорта. Интересно, куда я качусь по Игоревой теории -
вроде бы и не вниз, значит вверх, куда ж еще?
- Ты не можешь без меня обойтись? - спрашиваю напрямик.
- Нет, не могу, - отвечает он. - И ты без меня не обойдешься. Не
выпендривайся, Эдик.
Что возразить? Тяну время, пытаясь узнать, хорошенькая ли девочка, и
на кой дьявол нужен ей этот пожилой петушок. И тут Валик как будто
загорается. Я ведь так редко давал ему повод излагать глубинные мотивы
своей философии.
- Эдик, ты на меня, как на ходячую аморальность не смотри, - говорит
он. - Такова, Эдик, реальная жизнь - это симфония сил и слабостей, надо
только ноты правильно расставлять...
Ловко насвистывает, стервец. Наливаю еще понемногу коньяка, а он
продолжает:
- ... у шефа все равно слабость к прекрасному полу. Сколько у него
служу - только одна секретарша надавала ему по мордасам. Но зри в корень -
по Пруткову. Зри в корень! Права ли она? Ведь распылит свои лучшие годы с
волосатиками по подъездам и подворотням, а от них, сам представляешь, толку
мало - ни презентов, ни ресторанов, ни премии. Они и сами рады, чтоб девица
бутылку поставила. Ну, повоют вечер-другой под гитару с хмельком,
покадрятся, а потом? Потаскать - потаскают, но замуж-то
не возьмут...
Валик переводит дыхание, допивает коньяк и, выпустив колеблющееся
колечко дыма, проникновенно продолжает:
- А вот другой, вроде бы лучший вариант - какой-нибудь инженеришка в
управлении слюни распустит, возомнит, что повседневный доступ к ее коленкам
- ближайшая цель его жизни. Все славно - фата, Мендельсон, торжественный
переезд из общежития на тещину жилплощадь. А дальше? Конец развлечениям,
стирка, варка, сцены ревности, стреляние трешки до аванса, зачуханные
нарциссы к восьмому марта. А потом? Еще веселей! Уа-уа... Декретные - на
коляску и ванночку, одна зарплата на троих и в
качестве неизбежного приложения - быстро иссякающее мамочкино терпение
и сексуальная озабоченность молодого мужа. И, наконец, разочарование,
полная пустота...
Валик тяжело вздыхает, словно его-то все это и постигло, и переходит к
выводам:
- Так не лучше ли этой красавице получить правильное применение?
Подумай сам, ведь всем лучше! И шефу - заряд бодрости, и ей - надежный
покровитель, кое-какая карьера, подарки, и мне - а почему бы и нет! -
некоторая польза. Вот тебе любопытный житейский вариант - вроде бы
пакостно, а всем к добру. И так часто, Эдик, гораздо чаще, чем твоя телячья
душа допустить может. Надо в последствия глядеть, а не поверху голыми
эмоциями шпарить.
И тут моя телячья душа не выдержала, сорвалась и выдала нечто крайне
нецензурное.
Валик пожал плечами, встал и буркнул:
- Подумай до завтра, я позвоню.
И убрался, наконец.
А я долго вертелся под душем.
* *
Жизнь пошла какая-то фрагментарная. Разноузорные лоскутья дней
помечены различными вещами, побегушками, телефонными намеками, мелкими
бухгалтерскими упражнениями. Вроде все есть, пора остановиться, но тормоз
исчез, ни одного тормоза под рукой. Где-то сделан шаг за критическую черту,
но где, когда? И как к этой черте возвратиться?
Кстати, о вариантной цивилизации. Ничего хорошего. Думаю, дело не
только в перестройках чужого прошлого. Это умеют устраивать и в обычном
мире - была бы цель, а мастера перекраивать прошлое или будущее всегда
найдутся. Не в этом суть.
А вот насчет милосердия совсем не выходит. Потому как, желая
что-нибудь изменить, мы должны осознать правду о себе. А это не ахти какая
приятная операция. Ведь зеркальный двойничок может и убить одним своим
видом. Вглядишься попристальней и такое можешь увидеть, что жить не
захочется - ни в данном, ни в любом другом варианте.
Так что лучше и не пробовать. Сам себя захлестнешь причинной петлей и
совсем позабудешь, где ты - именно ты, а где ты - из эн-плюс-первого
эксперимента, и кого следует больше ненавидеть - оригинал или наскоро
улучшенную копию.
Фантастика все эти петли, сплошная фантастика. Сколько ни думай - одна
головная боль.
Но баловаться собственными выдумками все-таки приятно. С детства люблю
необычные комбинации образов. И всегда казалось - вот какая-то комбинация
подрожит-подрожит в возбужденном мозге и вдруг застынет, втянув в себя
реальный мир. И состоится чудо.
Сейчас, пожалуй, я стал настоящим эпицентром чуда - так и сыплются на
голову купюры. Вроде материализовал мечту, да не мечту, а болезненное
стремление к устойчивости. Радоваться бы, но не получается.
Понимаю, что размышлять о причинах моего везения не стоит. Кажется, за
это мне и швыряют конверты, чтобы не размышлял. Неужели только за это?
Нет, докапываться до истины вредно. Ведь чувствовал же...
Настроение - хоть вешайся. В конверте обнаружил всего-навсего
четвертную. Кошмар!
На неделе принесут дубленку и подписку Стендаля - чем буду выкупать?
Предположим, дубленка окажется мала, но Стендаль-то в отличном состоянии.
Что делать? Куда подевались Они? Почему не показывается этот мужик в
макинтоше? Чем я Им не угодил?
Видимо, это конец. Не пойду завтра на площадь, к чертям дежурство под
часами! Пусть сами дежурят за такую мзду!
Возьмусь-ка за дело. Снова окунусь в свою спасительную работу, и
точка. Пусть сами проводят свои дурацкие эксперименты!
Вот только куда подевались бумаги? Когда я выбрасывал свой старый все
повидавший стол и ставил на его место полированное чудо с тридцатью двумя
отделениями и ящиками, бумаги были куда-то распиханы. Куда?
Сейчас на блестящем стекле отражается совершенная конструкция
настольной лампы, и все. Ни пылинки, ни бумажки - яркая иллюстрация к
руководству по президентской служебной этике, ни одной детали, отвлекающей
внимание от глобальных проблем современности, ни одного штриха, мешающего
вести прием посетителей на высшем уровне. Стерильный вакуум - вот что такое
мой стол.
И вся комната - тоже стерильный вакуум. На журнальном столике возле
софы лежит томик - кого? Ага, Мандельштама. Так сказать, оживляющий
элемент. Единственный. И читать не хочется, ничего не хочется читать, а его
стихи - тем более, скребут они, не выдерживают соседства с конвертами, о
природе которых не положено размышлять.
Куда же я рассовал свои бумаги - в книжные ряды, на антресоли,
наконец, в мусорное ведро? Лень искать. Да и зачем?
Вчера шеф вызвал и говорит:
- Ларцев, вы мне надоели.
Так или нечто в этом духе - неважно. Важно, что у шефа это последняя
стадия. Надоевшие не задерживаются дольше месяца. Надоевшим он подыскивает
добротное место с отнюдь не мэнээсовским окладом. И отправляет, как в
почетную ссылку.
Гори она огнем, почетная ссылка. Дубленку-то брать надо! Сколько мне
не хватает до этой операции? Так-так-так... Хрустят проклятые.
Полтораста не хватает. Ей-богу, мистика. Придется просить у Потапыча,
чтоб он лопнул.
Впрочем, чего злиться? Потапыч теперь меня зауважал. Издали
здоровается, одобрительно кивает, когда сталкиваемся в подъезде. В великий
День Цветного Телевизора он даже тащить пособил, потом по плечу похлопал и
говорит:
- Молодец ты, Эдька, точно молодец, не слюнтя-пун-тя...
Слюнтей-пунтей он меня в детстве дразнил. И меня, и Машеньку.
* *
Небольшой взрыв негодования. Они, мои работодатели, наглеют с каждым
днем. В конверте засаленная пятерка. Что ж, буду перестраиваться по
принципу - как вы нам платите, так мы вам работаем.
Плюнуть бы, что ли!
Я стал не нужен. Почему? А зачем нужен был?
Пожаловаться? Куда? На кого?
Прибегу в местком: незаконное понижение зарплаты, то да се... Да,
скажут, незаконное, но где, собственно, вы служили? Это, скажут, не по
нашей части, вот путевочку горящую, ежели охота есть, - пожалуйста, или
очередь на ясли - поможем, а со службой по совместительству сами
разбирайтесь.
Опять же, к прокурору загляну. Очень, скажет прокурор, любопытная
история, грубое нарушение, грубое, сочувствую... А не завести ли на вас,
гражданин Ларцев, симпатичное уголовное дельце в блекло-голубой папочке, не
выяснить ли источники ваших сверхдоходов?
Или к Наташе... Лечиться тебе надо, усмехнется Наташа. Всю жизнь ты
мечтал простые вещи в сложные превращать - домечтался, чего ж еще? Жил со
своими планами, на большее не хватало. Проектировал путь, на который
никогда и не вступишь, а другие не только воображали - шли, шаги делали,
свое искали и отстаивать его не стеснялись... Игорь, например, с обидой
вставлю я. Хотя бы, отрежет Наташа. И отвернется.
И тогда поехал я к Машеньке. Рвал траву, носил воду в ржавой
консервной банке, пытался посадить нелепые "анютины глазки", купленные у
входа на Северное.
Плутаю, Машенька, говорил я, не в конвертах счастье, но они-то, чего
нам так не хватало, не хватало, чтобы ты вечно не опаздывала в свою
контору, не носилась наперерез трамваям... Но Маша молчала.
Я думал - так очищусь, смогу воспарить над тем, что Игорь в одном из
своих стишков назвал: не жизнь, а вертушка дней на проходной существования.
Думал - очищусь, а Машенька молчала. Не было прямой связи с потусторонним
миром, и с ним тоже. Было обычное загородное кладбище, с ухоженными и
заброшенными могилами, были тихие старушки, и дул прохладный ветер. Пальцы
мои, испачканные землей, теребили случайную травинку, и вместо воспарения
душа требовала чего-нибудь крепленого.
Черт знает как - такое необъяснимо - оказался я в забегаловке с
цветочным названием и вместе с ушастым парнем по имени Коля стал пить пиво
внакладку. Глотал бурду, на диво логично и популярно объясняя ему, что
причины и следствия могут выступать в иной взаимосвязи, и их множество
нетрудно по-иному упорядочить, снабдить необычной структурой, и тогда...
Коля на редкость хорошо меня понял - похожую теорию он недавно развивал
перед своим участковым, но лейтенант оказался дубок дубком и в причинной
петле "чернила"-неприятности занял слишком однолинейную позицию.
Рассказывал Коля что-то в этом роде, и взаимопонимание наше стремительно
возрастало, утешало и поддерживало меня и снова возрастало. Потом начался
дождь, и Коля растворился в нем, бесповоротно исчез.
Не помню, как я попал домой, главное - доплелся. С удовольствием
освежил ковер мокрыми платформами. Собрался приготовить кофе, а он
почему-то просыпался мимо джезвы, и молотилка куда-то пропала. Выпил воды
из-под крана.
Самое противное - полная трезвость, даже определенная пронзительность
мыслей. Только пространство вокруг размягчилось и упруго раскачивало меня -
пришлось забраться в кресло.
Зажмурился и, конечно, обнаружил себя колеблющимся в теплых волнах -
прошлое лето, нет конвертов, есть небо, соленые брызги... И что же, эти
выцветшие умственные картинки - единственное следствие забегаловки с
цветочным названием?
Даже напиться как следует не могу, подумал я, ничего не могу
по-настоящему. Подумал и тут же почувствовал, что не один - кто-то за мной
наблюдает.
И точно - в трех шагах напротив кресла стоит мужик в макинтоше. Тот
самый. Протер глаза. Ну и фокус!
- Здравствуйте, Эдуард Петрович, - говорит он.
- Добрый вечер, - отвечаю и только теперь удивляюсь. - Как вы сюда
попали?
Он делает неопределенный жест:
- Обычно...
Выходит, я дверь не запер. Элементарный результат пьянки. Или
наоборот, эта пьянка - результат не вовремя распахнутой двери?
- У вас есть вопросы ко мне? - интересуется Он.
- Разумеется, есть, - с энтузиазмом говорю я. - Есть и очень много!
Будьте добры, присаживайтесь.
- Некогда, - говорит Он, - некогда присаживаться и добрым быть
некогда. Отвечу на любой ваш вопрос, но один-единственный, самый главный.
Самый главный? Забавно. У меня целая куча вопросов, цепляющихся друг
за друга и друг друга оттирающих - просто груда отработанных пружинок на
свалке.
Интересно, кого он мне напоминает? Старомодность из невероятных для
меня лет, насквозь изжелтевшая фотография деда, от которого остались две
случайно переданные записки, - Эдинька, мы тебе как-нибудь расскажем,
подрастешь, поймешь... Подрос - забыл, потом и рассказать стало некому...
Калейдоскопчатая моя память - ни во что не складываются многоугольники иных
времен.
Расплавилась моя стальная логика. Лужа от нее осталась с алкогольным
запахом.
Главное и второстепенное. Кто Он? Что покупал у меня? В чем смысл
топтанья под часами? Чем Он недоволен?
- Слушаю вас, Эдуард Петрович, - бесцветно говорил Он. - Итак, ваш
единственный вопрос.
Это похоже на: ваше последнее слово, приговоренный...
- Кто вы? - громко спрашиваю я.
Он передергивает плечами и с вздохом говорит:
- Я человек, Эдуард Петрович. Вариант человека - не лучший, но
все-таки... Может быть, ваш вариант. В прошлом или в будущем.
- Не понял...
Я и вправду ничегошеньки не уловил. Чушь какая-то, мистика
доморощенная.
- Вы не только поняли, но и раньше это знали, - невозмутимо продолжает
Он. - Не так-то просто сталкиваться с собственными идеями, покинувшими
черепную коробку, однако приходится. Вам нужен был кошелек, валяющийся в
подворотне, - вы его нашли. Каждый да обретет искомое.
Нет, братец архангел, этим от меня не отделаешься, думаю я. Надоела
мне неопределенность, и будьте-ка любезны...
- В честь чего вы мне прогулки устраивали? - совсем уже невежливо
спрашиваю я.
- А это, скорее всего, другой вопрос, - парирует он. - Мы ведь только
об одном договаривались. К тому же для вас оно и неважно - вы и без того
согласие дали, значит, удовлетворены были любым ответом.
- Как это неважно? - начинаю я нервничать. - Для меня очень важно...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг