- Если б так! - спокойно говорит он. - Но вас-то в первую очередь моя
личность заинтересовала, а не странная работа. А эта личность сама по себе
никакой роли в ваших конвертах не играет. Здесь вы играете роль и некоторые
очевидные обстоятельства.
- Очевидные? - до предела удивляюсь я. - Для кого очевидные? Что-то вы
темните, э-э... как вас по имени-отчеству?
- Ну, это уже третий вопрос, - усмехается он и так, словно проник в
нечто недоступное нашему хилому воображению. - Я-то думал, вы о главном
полюбопытствуете, даже уверен был. Да ладно, теперь позвольте мне вопрос
задать - кто вы?
Ничего себе шпарит? Я его личностью интересуюсь - плохо, он моей -
хорошо. Приманил меня липовыми рублями, потом всего лишает и еще
философские упражнения подсовывает...
- Вы же и так знаете, и раньше знали, - передразнил я его и продолжил
с вроде бы убийственной иронией в голосе, - небось, всю мою родословную
перекопали...
Ирония убила его. Вглядываюсь - никого.
Вскочил, побежал на кухню - пусто.
Могу поклясться, только что здесь стоял человек в длиннополом
макинтоше, с которым я должен был выяснить отношения. И не сумел - рецидив
проклятой застенчивости и еще чего-то не ко времени подвернувшегося.
...Эдинька, мы тебе как-нибудь расскажем...
И вправду - кто я? Может, в этом вопросе вся суть? Может, это и есть
преднамеренное убийство - спросить фотографию деда, не копалась ли она в
твоей родословной. Что хуже - посмертно в концентрированную иронию
благоустроенного внука или живьем в общую яму?
Ладно, пора кончать. Так и тронуться недолго. Пойду спать.
Да, чуть не забыл - дверь оказалась заперта, никто ко мне проникнуть
не мог.
И все-таки, могу поклясться...
* *
Огромный экран играет разноцветными бликами и чуть слышно музицирует.
На лед приглашается очередная пара.
Кайф. Полуутонул в кресле - ноги на пуфике, полудрема, полуоформленные
мысли мелькают в голове.
В сущности, все не так уж и плохо. Моему теремку ничто не угрожает.
Зарплаты меня не лишат, даже повысят немного, повысят, поскольку уберут, я
освобожу место для другого, ну и черт с ним, с другим, пусть рога себе
ломает, к вершинам лезет... Пусть, если кажутся они ему столь уж сияющими.
Конечно, настоящих доходов теперь не предвидится, да и к чему они?
Проживу и без конвертов, другие обходятся. В мой теремок и тащить уже
нечего, вернее, некуда. Все есть, слава богу, даже стиральную машину
зачем-то приволок.
С "Жигулями" вот не успел обернуться. Попытался, пошли всякие шу-шу -
не по рангу, откуда бы у него доходы... Плюнул. Да оно и к лучшему. Возни в
сто раз больше, чем удовольствия. Это ж не персоналка. Валялся бы сейчас
под днищем, разные дурацкие железки облизывал.
Все, что ни делается, заведомо к лучшему. Плоская мыслишка, но всем
нам на плоскостях спокойней, равновесней что ли...
Вот и с Наташей ничего не вышло - не к лучшему ли?
И чего это младшая Рокотова голову задурила? Со мной поигралась, а с
Игорем сбежала. Куда сбежала? Зачем? От кого? Польстилась на нищего
трубадура. Трубадура - эка дура... Вот и стишки пошли.
Пропадает девка, взрыднула госпожа генеральша. А ведь недолго рыдала,
под меня стала клинья подбивать - не возьму ли я Раечку в жены.
Трехкомнатный кооператив на мое имя - довольно откровенным намеком. Вроде
платы за чужого ребенка. Меняю невесту со свежепотерянной невинностью на
даму с дитятей и с большой квартирой...
Возможны варианты.
А вариантов вроде бы и не видно. Ну, на кой дьявол мне эта истеричная
Раиса с ее вечно замызганным отпрыском?
Впрочем, если подумать хорошенько, - не очень-то и глупая идея. Райка
вела бы себя тихо, как нашкодившая дворняга. Теща забирала бы любимого
внука на целые месяцы. Тишь да блажь. Раиса расцветет в нормальной
небогемной обстановке. Вещи она обожает... Хорошие вещи и хорошую жратву.
Готовит она прилично - все мамашины рецепты назубок знает. И сама вполне,
пожалуй, красивая. Во всяком случае, самая красивая среди сестриц
Рокотовых. Наташа, право слово, замухрышка рядом с ней, а Танька, та,
конечно, не замухрышка, но лишь потому, что одета по-королевски.
Похоже, все к тому клонится...
Вот бедняга - упала. Столько пота на тренировках пролили, столько
надежд на медали и такой обидный провал...
Похоже, все к тому идет. Вскоре после бегства Наташи и Игоря остались
мы с Раей наедине. По-моему, специально были оставлены наедине, и я понял,
что она не прочь завести небольшой роман - пролог к новой семейной жизни.
Как говорится, было место, было время и даже кое-какое настроение. Но
дальше поцелуев и расстегнутого лифчика дело не пошло. Стало скучно и мне,
и ей тоже. Не такой уж гениальный драматург Вероника Меркурьевна, чтобы
фильм по ее сценарию обязательно хотелось досмотреть до конца.
Пока еще время есть подумать - может быть, все-таки... Да вот думать
на столь душещипательные темы не очень-то хочется...
Ну, стараются, ну, стараются, - оборот, полтора оборота. Получат,
скажем, свою бронзу или даже золото, ну и что? Счастье?
Черта лысого счастье! Завтра снова на тренировках семьдесят семь потов
сгонять начнут. А вот такого абсолютного покоя, абсолютного нуля
эмоциональной температуры им все равно не достичь. Так неужели именно они
счастливы?
Предположим, добился бы я своего, достроил модель мира с нарушенной
причинностью. Опять-таки, ну и что? Во-первых, маловато шансов на удачу,
уже года три в никуда вогнал. Шеф недаром говорил, что в нашем деле
нарушенной причинностью ничего не объяснишь, люди не поймут. Но, даже плюя
на все вероятности, пусть построил бы - что дальше? Шеф негодует - опять
Ларцев от генеральной линии отклонился, не просто отклонился, не просто
тихонькие школьные фантазии нашептывает, а едва ли не бунт учиняет. Это,
во-вторых. А в-третьих, главное - мне-то что? Удивленные восклицания?
Научное бессмертие? Так первого сейчас ни от кого не дождешься, а второе -
вообще выдумка. Но что уж точно и непоправимо - покоя никогда потом не
видать. Носись со своим детенышем, доказывай, что он не шизоид, что имеет
право на жизнь, отвечай за все его грехи, реальные и мнимые. А потом еще
стукнет в голову какому-нибудь корреспонденту сообщить юным читателям, что
на основе формул некого Ларцева можно устроить почти настоящую машину
времени и ликвидировать все прежние неурядицы. Засмеют на месте и без права
обжалования. Но мало - засмеют, скажут - внутри сидел, хлеб ел, а какой
скандал спровоцировал, даже дети теперь понимают, что в прошлом было много
путей.
Впрочем, все это напрасные опасения, ничего бы не произошло, ибо до
правильной модели, как до неба, до публикации еще дальше, и, похоже, до
дурной популярности я просто не докатился бы. Шеф и на этот раз не ошибся -
все мои прожекты с причинными петлями еще надолго останутся прожектами.
Противно, но он прав и
вовремя меня убирает, иначе нажил бы я целый воз неприятностей, и не
видать тогда приличной должности, как своих ушей. А, может быть, не так уж
и противно, может быть, в глубине души мне и хотелось, чтоб он оказался
прав, и в ссылку хотелось...
Ну, и черт с ним и с его непоколебимым учением. Так действительно
спокойней.
Иногда свербанет, конечно, словно горячим сверлом в диафрагму. Не
добежал ни до бронзы, ни, тем более, до золота, где-то на первых барьерах с
дорожки сошел. Какая-то внутренняя стенка, что ли, - до нее галопом, а
через нее - никак.
Человек и в потерях умеет найти радость. Вскарабкался на свою высоту,
надоело пальцы обдирать - падай себе на здоровье, зажмурься и падай, вверх
или вниз. Доход в виде изумительного ощущения полета тебе гарантирован.
Да чего уж тут мучаться, дурь источать? Есть, как есть и по-другому не
будет. Просто наша с Машенькой жизнь сказалась. Перенапряжение, отсутствие
бытовых плюсов, то да се - все, и все можно объяснить, погладить себя по
шерстке мягким удобным объяснением.
На том и стоять будем - вроде заслуженный отдых сироты. Сиротка
разнесчастный двадцати осьми годиков, сиротинушка...
Но в одном я точно свинья, и оправданий нет. Памятник Машутке так и не
поставил. Не до памятника было - вот сильнейшее мое оправдание. Оно и
верно, Машенька порадовалась бы машине стиральной, цветному телеку - тоже,
подписке Джека Лондона - тем более. Но всему этому вместе взятому -
неужели?
И под часы она меня ни за какие коврижки не пустила бы. Высмеяла,
просто насмерть засмеяла, дурачком назвала и за стол усадила бы, за
обшарпанный письменный стол, за которым я высидел не одну отличную идею, за
которым героически пытался нарушить святой закон причинности, не страшась
гнева собственного шефа и прочих богов. Были времена...
* *
Пришел на площадь и ужаснулся. Часы исчезли. Старые добрые часы,
которые провисели здесь на столбе ровно столько, сколько я себя помню.
Исчез и столб. Нет столба, и площади, по сути дела, тоже нет. Скамейки
выкорчеваны, газетный киоск испарился. Все перерыто. Кругом гул стоит.
Экскаватор по бывшему газону ползает, царапает земной шар.
Часов на площади нет, а мои электронно-кварцевые в роли полноправного
наследника показывают совершенно произвольное время. Какой-то работяга
руками на меня замахал и рявкнул: чего толчешься, дубина, жить надоело?
Может, и надоело, как знать?
Вытеснили меня с площади. Приплелся домой - в ящике конверт. Неужели я
что-то заслужил, не простояв под несуществующими часами и пяти минут?
Конверт пуст.
Все.
Зачем я им был нужен?
Может быть, нужен был не я под часами, а моя комната без меня. Ее
набивали всякой ерундой. Из нее изгнали Машеньку, а я столбиком торчал на
площади и не мог заступиться. Исчезла Машенькина фотография. И та,
выжелтевшая, тоже. Куда-то подевались мои бумаги.
Это Их работа.
Каждый вечер в 18-00 сюда проникал человек в длиннополом макинтоше из
тех времен, вносил новую вещь, выбрасывал что-то старое, уничтожал мою
память, растворяя ее в стерильности дальних и ближних углов.
Никогда еще комната не казалась мне такой тяжелой и неуклюжей. Сбежал
на кухню варить кофе.
Желтые и оранжевые панели кухонного гарнитура режут глаз. Телевизор
выбрасывает на пятнадцать кубометров образцового уюта какую-то образцовую
цветастую шелуху.
Утонуть, немедленно утонуть в кресле с чашечкой сверхкрепкого кофе. К
черту все окружающее.
Но вот беда - страшно открыть глаза. Вокруг не вещи, а осколки
памятника, который я так и не поставил Машеньке. И опять же, откроешь - в
трех шагах стоит Он, теперь уже трижды убиенный - временем, самодовольной
иронией и свежим подозрением в краже памяти.
Время - главное измерение вещей. Причина, следствие, пространство,
интегралы по траекториям - где все это?
"А ты практичный парень, Ларцев", - сказал Митрофанов, разглядывая мою
новую замшевую куртку. Сказал с ехидчатым уважением. Его, Митрофанова,
институтского
дурака Божьей милостью, только что представили к защите. И куртка на
нем получше, но он с искренней снисходительностью завидует Ларцеву, который
сам, которому не папа
из Парижа...
Но что было нужно Им? Не комната же.
Всемирная организация Валиков и сладкоглазеньких петушков?
Такие нашли бы и подешевле.
Нет, конверты имели особый смысл. Я кому-то или чему-то служил...
* *
Резкий звонок. Вскакиваю. Так! Это наверняка за мной. Конечно же, двое
победительно-улыбчивых с красными удостоверениями.
- Пройдемте с нами, гражданин Ларцев. В чем дело? Надо было раньше
выяснять, в чем дело. Знаете ли вы, гражданин Ларцев, что уже длительное
время вы оказываете неоценимую помощь вражеской разведке, исправно служите
ей чем-то вроде цветочного горшка на подоконнике и тем самым способствуете
разглашению главной государственной тайны? И о счете в швейцарском банке
тоже не знаете? И конвертов никогда в глаза не видели? А вот мы
давным-давно за вами наблюдаем, и все знаем, сейчас поймете.
И вводят человека в макинтоше.
- Что вы скажете, полковник Шмольтке-Иванов-Джонс? Этот молодой
человек утверждает, что он даже не догадывался о своей выдающейся роли.
И полковник Джонс начинает крутить пальцем около виска...
Открываю. Потапыч мнется у порога.
- Ты чего такой бледный? - спрашивает он.
- Ты не бойся, - говорит он, похихикивая и пытаясь заглянуть в
комнату, - я на минутку. Будь другом, Эдик, разменяй сотню. Тут один чижик
вещичку принес, а сдачи у него нет.
Механически липкими пальцами отсчитываю Потапычу червонцы.
- И чего ты все один да один? - по-свойски подмигивает Потапыч. - Я бы
в твои годы и на твоем месте...
И он умильно смотрит на суперсофу ценой в восемь с половиной дежурств.
Как будто оплевал.
А эта софа - вещь без памяти. Нам с Наташей было хорошо и на старом
диване.
- До свидания, Яков Потапыч, - только и выдавливаю я.
Он уходит, по-прежнему похихикивая. А я прислоняюсь лбом к холодной
поверхности зеркала.
* *
Фантазии разыгрались. Какое до меня дело всяким разведкам? Плевать им
на такой ненадежный цветочный горшок.
Все проще. Наверное, этот тип в макинтоше явился с тарелки, с
обыкновенной летающей тарелки. Они проводят гигантский эксперимент,
исследуют человеческую психологию, раскручивая ее во времени и в
обстоятельствах. А, может быть. Они испугались моих работ. Их вполне
устраивает существующая у нас причинность, а в моих гипотетических петлях
содержалась, например, недвусмысленная угроза Их власти.
Они заглянули в мою черепную коробку и решили поставить простенький
опыт. И выяснили - ах, бедняга Ларцев, как он исстрадался по хрустящим
зелененьким бумажкам! И если уж у передового альтруиста Ларцева, который
всю жизнь стеснялся пересчитать деньги, не отходя от кассы, который всегда
был уверен, что попросить прибавку к зарплате стыдней, чем снять трусы
посреди Старой площади, если для убежденного альтруиста Ларцева главнее
главного оказались бумажки в конверте, то, что говорить о других? Приятное
мнение сложилось у пришельцев о нашей цивилизации. Они тяжело вздохнули,
прислали Ларцеву пустой конверт, чтоб не надеялся, посмеялись над его
недоношенными и теперь уж наверняка безопасными идеями и отбыли в такие
глубины Космоса, где, возможно, сохранились порядочные гуманоиды, на худой
конец, высокопринципиальные автоматы.
Да-с, такова моя гнусная роль в первом контакте землян и пришельцев.
А что там по телеку? Ага, премьера, шестая серия... В пятой герой
лицедействовал на крупном совещании и, конечно, победил. Теперь пришла
очередь возвращать жену,
сбежавшую еще в третьей серии к товарищу, который не воспринимал
совещания столь серьезно, грубо подхалимничал с начальством и ласково
подкалывал женщин. В пятой серии его разоблачили и предложили ковать жизнь
заново. Ну а с разоблаченным подхалимом даже на дальнюю стройку не поедешь,
лучше вернуться к принципиальному герою - он не только простит, но и сам
прощения попросит... Стоп. Все вычислено, можно не смотреть, проживу этот
вечер без розового экрана.
Интересно, а что бы я делал, узнав, что возвращается Наташа. Вот
сейчас прозвенел бы звонок. Я открываю - она! Не с раскаянием, не с вызовом
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг