египетским префектом... Нет ничего страшнее затравленного взгляда человека,
который только что, какое-то мгновение назад обладал несравненным
могуществом, верой в себя и в правильность существующего порядка. И вдруг -
молния, в свете которой все опрокидывается, крошится, становится
бессмысленным, все, включая собственное существование, становится
бессмысленным...
Бедный отец, ведь он согласился на мой брак с Туллией только потому,
что рассчитывал спрятать меня за широкие плечи императорского любимца.
"Пережить тяжелые времена" - вот его постоянная идея. Как будто он видел
времена легкие, как будто предполагал, что они когда-нибудь насту пят! И
глубоко презирая Макрона, словно уличного убийцу, все-таки согласился
породниться с ним ради могущества и богатства.
А что теперь? Макрон отравился, семья его в опале, состояние захвачено
ненасытным принцепсом. И отец мучается, молчит, но страшно мучается,
думает, что он виноват в моих будущих злоключениях. А виноват только я, ибо
должен был предвидеть, что насмешки над святынями властителя еще никому не
сходили с рук, тем более мне. Легче выжить, прыгнув в яму с ядовитыми
змеями, чем после открытого зубоскальства в адрес всесильного безумца.
И вот расплата. Одно из лучших изобретений Калигулы - казнь выбором,
выбором между моей жизнью и телом единственной любви моей. О гнусный Рим! О
гнусное время!
Выбора ведь нет. Разве я смогу отдать Туллию на поругание этому
придурковатому уроду? А жизнь... жизнь имеет цену, когда она действительно
жизнь, а не барахтанье в грязной луже священных прихотей.
И все-таки казнь выбором - страшная штука. Одно дело - неизбежный
взмах меча, другое - ясное определение выкупа за этот взмах, своеобразное
четвертование души, когда одна ее часть восстает против другой, и мозг
становится ареной настоящей гражданской войны. Проходят дни, отведенные для
решения, и нередко вместо гармоничного космоса мудрости в душе воцаряется
подлинный хаос - повсюду дымящиеся обломки некогда процветавших принципов,
мрак и запустение. И вот тут-то начинает побеждать таинственная глубинная
сила, дарованная нам богами вместе с самой жизнью, сила-диктатор,
предписывающая сохранить свое существование любой ценой, любой ценой. Это
так, ибо иначе никто и никогда не увидел бы ни одного живого раба. Невидим
ветер, но он может разрушить город, невидим раб, таящийся в каждом из нас и
при должном стечении обстоятельств разрушающий человека.
Страшно себе признаться, но отец все больше теряет привязанность мою.
Слишком он скользкий, слишком увертливый. Он думает, что по молодости я не
понимаю, как надо относиться к власти и вообще что такое власть. Он идет на
все, чтобы обезопасить свои последние годы и спокойно завершить хронику, он
уверен, что только таким путем можно достичь истинного бессмертия.
Но зачем бессмертие тому, кто не живет человеческой жизнью? Он
говорит: надо оставить отпечаток настоящего себя в иных поколениях - вот
цель. Но, устраняя из своей хроники все недостойные способы выжить, разве
делает он добро этим поколениям? Разве не будут они вновь и вновь вступать
в разлад с действительностью, проповедуя его принципы?
Он говорит: нельзя учить пакостям, заронять в юные неопытные души
зерна чистой, беспримесной правды, ибо, осознав, что великие предки
обладали многими дикими пороками, и это не мешало им быть великими, молодые
люди начнут с пороков и тончат ими. Он все твердит о каком-то образе,
который должны защищать люди, верящие в идею государства...
А, по-моему, это пустые выдумки, выгодные таким, как Калигула. Ибо
человек, не ведающий цены, которую нередко приходится платить за свою жизнь
и благополучие, легче попадает в тиски неизбежности и быстрее склоняется к
самым неприглядным поступкам, потом жалеет о них, но что этим сожалением
искупишь?
Отца гнетет какая-то тайна, что-то опасное связывает его с императором
- то, чего он сам боится, из-за чего способен на весьма странные шаги.
Кажется, это относится к ссылке Овидия. Но что в ней особенного? Многих
настигала и худшая участь. Конечно, причина опалы - не в "Науке любви",
есть нечто более глубокое, ибо лишь последний осел способен узреть в поэме
апологию разврата. Август же был далеко не ослом, скорее хитрейшим из
хитрых. Значит, разгадка совсем в ином. Ходят слухи, что поэт был посвящен
в постельные дела Юлии, а та вроде бы блудила с Августом. И сам Калигула
пару раз хвастал, что он - настоящий внук Октавиана, а вовсе не правнук.
Однако все помалкивают, поддакнуть боятся, отрицать - тем более, кто знает,
что на уме у умалишенного. Кажется, у отца хранятся какие-то документы или
письма Овидия, где открыта истина. А может, они уничтожены, давным-давно
сожжены - кто знает? И вообще придает ли Калигула всему этому особое
значение? Не наплевать ли ему на поведение своей несчастной бабки? Не
создал ли отец из сущего пустяка вечный символ гнетущего страха?
И ведь никогда не поделится со мной своими переживаниями - боится
приобщить к чему-то темному и опасному. Но что, связанное с Калигулой,
светло и безопасно? Только сказка о его детстве, о любви к нему легионеров
Германика. Но сейчас сказки не сглаживают, а напротив, оттеняют все
безобразие жизни. Сказки - факелы, им безразлично, в какие уголки людских
пороков они бросают свои яркие блики. Поэтому они и прельщают и отпугивают
- Падет ли завтра калигулова голова, этот уродливый ко тел, начиненный
змеями, или Херею ждет неудача? Но в любом случае Кассий вряд ли уцелеет.
Дрожь охватывает, когда подумаешь о звероподобных германских сателлитах,
всегда окружающих императора.
А я бы сумел? Не знаю. Хотя теперь у меня в тысячу раз больше поводов
ненавидеть Цезаря, чем у многих других, но все равно - не знаю. Наедине с
собой поневоле приходится быть честным, и потому - не знаю. Может от
взгляда какого-нибудь дюжего германца у меня дрогнула бы рука, а еще хуже -
дрогнуло сердце. Захотелось бы отскочить хоть немного в сторону, скрыться
от блеска мечей. Ничего не поделаешь, я - не Муций Сцевола, я перенес бы
мгновенную смерть, но болезненные раны, потом зловонная темница, пытки,
страшная медленная казнь - это для меня уже слишком. А ведь такова, именно
такова судьба большинства заговорщиков. Поэтому и хочется оказаться завтра
подальше от Цезаря, чтобы в случае провала успеть проглотить яд и навсегда
ускользнуть из рук палачей.
Наверное, это трусость и даже нечто похуже трусости. Однако в голову
все время лезут лукрециевы строки:
Сладко, когда на просторах морских разыграются ветры
С твердой земли наблюдать за бедою, постигшей другого.
Не потому, что нам чьи-либо муки приятны,
Но потому, что себя вне опасности чувствовать сладко.
Герои так не думают, не должны думать, но Лукреций очень уж точно
ухватил суть человека, не полубога, а чело века из мяса и костей,
смертного, которому небо ничего кроме его краткосрочной и крайне
неспокойной жизни не подарило, который мечется между рождением и смертью,
окунаясь то в память, то в предвидение, ошибаясь и в том и в другом,
цепляясь за каждый день и блуждая в нем словно в потемках критского
лабиринта.
Немного я унаследовал от отца, но одно - наверняка. Меня куда больше
тянет к размышлениям и книгам, чем к грому мечей и триумфальных колесниц.
Отец говорит: книга острее меча в борьбе с тиранами. Наверное, он прав, но
все-таки книга слишком медленное оружие, причем обоюдоострое. И потом,
откуда он взял, что книги кого-то чему-то учат, грамоте - да, но отнюдь не
жизни. Учит сила, как бы ни изощрялись философы, учит грубая, тупая сила,
та, которая способна привести к власти и удержать власть. Ибо человек
стремится закабалить не только бессловесных скотов, но и ближних своих,
подчинить, заставить делиться богатствами и возможностями. Для подчинения
нужен страх, а для страха, чтобы он прочно сидел на тронах человеческих
сердец, необходима сила.
Все просто, отец, все намного проще, чем мудрят мудрецы. И даже если
бы до нас дошли все ужасы правления древних фараонов, мы по-прежнему
дрались бы за власть, используя любые средства, ибо ни в одном стаде, кроме
человеческого, власть не дает стольких бесспорных преимуществ, не служит
предметом столь кровавых вожделений. Вся сила мужей Рима уходит теперь в
одно - в борьбу за власть над городом, в борьбу за власть города над
остальным миром.
Мы смеемся над беспечными греками, которые могли бы создать могучее
государство, но не сумели или не захотели и превратились в жалкую
провинцию. Смеемся, забывая, что впитали в себя их идеи мироустройства, а
сами настолько увлеклись политикой, что ни одной новой идеи вообще не
придумали - мы только и делаем, что перекладываем на свой язык и свой строй
мыслей их достижения. А разве нас интересуют по-настоящему законы природы и
человеческих отношений? Лишь в той степени, в какой это необходимо в борьбе
за власть. Их боги, их мысли, наши мечи...
И несколько десятилетий назад мы утратили последнюю возможность
подхватить и понести к новым высотам факел эллинов, а вместе с факелом -
право на свободу. Ибо возобладали иллюзии плебса, что сильная рука Цезаря
позволит им жрать и пить задарма до конца дней, а беспредельно раздвинутые
границы обезопасят их дерьмовые жизни от варварских набегов.
Чего мы добились? Того, что любой наместник Египта может за несколько
недель задушить нас голодом, перерезав поставки хлеба. Что огромная армия,
грабящая малые народы за тысячи стадиев от наших старых границ, приносит
нам с потоками золота и рабов целое море ненависти. И если в один черный
день варвары перестанут истреблять друг друга и обрушатся на наше застывшее
мраморное величие, много ли останется от Рима? Что тогда завещаем мы векам
- мудрость? Но почти вся наша мудрость - привозная, собственных мудрецов мы
потихоньку устраняем. Нет, останется только бесконечная история борьбы за
богатство и власть. И еще вечно сдавленные страхом глотки, позорная
невозможность назвать белое белым, а черное - черным. И еще - пародия на
республику, которая давно превзошла любую деспотию в подавлении свободы, в
ликвидации тех, кто понимает или хотя бы делает попытку понять, во что же
на самом деле превратился Рим.
Поэтому трудно представить себе, чему же учат нас анналы, чему научит
потомков хроника, которую с такой любовью и самоотверженностью создает
отец. Прочитают о событиях наших дней - хочется верить, что он обо всем
этом напишет достаточно откровенно, - узнают о страшных преступлениях
Тиберия и Калигулы, о притеснениях против умнейших людей, о ядах и
кинжалах, о попытках уничтожить книги Гомера и Вергилия... Ну и что? Тяжело
вздохнут, посочувствуют бедолагам, мысленно погрозят кулаком сумасшедшим
цезарям, а дальше? А дальше - пойдут ублажать своего живого и грозного
Цезаря, который и сам с удовольствием читал все эти мрачные хроники и даже
радовался, что их читают приближенные, ибо будет кому восхвалять новые
светлые времена, оттеняя их кровавыми ужасами древности. Вот и все -
прочитают, вздохнут, не слишком громко посочувствуют... А упаси Юпитер,
узрит новый император вредную аналогию, так и неплохой костер из книг
устроят.
Кому же польза? Разве что тем недоумкам, которые от рождения уверены в
божественной сути каждого шага своих правителей и, лишь набив бока об
острые грани всамделишной жизни, попытаются разобраться в происходящем. Ну,
предположим, до кого-нибудь из них дойдет, что читая хронику времен
Калигулы, они вроде бы без труда узнают окружающие события, повадки своего
Цезаря, дикое беззаконие... Ну и что? Даже зная истину, надо жить, иногда
просто выживать. И знание истины здесь помеха, ибо опасно быть острозрячим
в царстве полуслепцов.
Если такой умник не проглотит свое открытие, а посмеет публично
разорвать тонкую оболочку лжи, извергаемой императором и его приближенными,
не удовлетворится аргументами, так сказать, умственными, то сквозь оболочку
проступит иное - длинные ряды обнаженных мечей, тусклый блеск щитов, глухая
подавляющая поступь легионов, последний и самый веский аргумент в споре о
справедливости.
А против силы нет аргумента, кроме такой же силы. За преданность своей
силы надо дорого платить. Значит, снова - кровь, деньги, власть, выжимание
всех соков из слабейших, и снова словоблудие о наконец-то наступившей
справедливости, и снова судорожные попытки подавить все и вся,
сопротивляющееся твоей безграничной власти...
О боги! До чего же простой и безвыходный круг. Хитро устроен путь к
свободе, величайшая ловушка, капкан на опаснейшую из подлунных тварей -
человека.
Сколько нас извивается в ржавых зубьях этого капкана, а скольким еще
уготован он!
Неужели есть хоть ничтожнейший шанс восстановить республику? Не
когда-нибудь, а именно завтра, после смерти этого ублюдка, олицетворяющего
все отвратительные стороны Рима.
Как неспокойно ты спишь. Туллия. Мучаешься несправедливостью нашей
судьбы, даже во сне мучаешься... Как хотелось бы мне разделить с тобой
маленькую искорку моей надежды, осветить ею наше будущее. Но могу ли? Ведь
это не мои личные планы, я играю в них очень малую роль, большей мне не
доверили по молодости и по отсутствию бойцовских качеств. И я не имею права
подарить тебе крупицу утешения в эту бесконечную ночь.
Завтра, в древний праздник посева, мы попробуем бросить на римские
улицы зерна свободы. Взойдут ли они? Кто соберет урожай? Нам не дано это
знать. Но я буду среди сеятелей. Туллия, пусть и не суждено мне встретить
еще одну ночь на твоем ложе. Пусть и не суждено...
V
Милый мой, милый... Сколько несчастья я тебе принесла! Но ты молчишь -
ни словом, ни жестом, ни взмахом ресниц не выдаешь своих мучений. Над тобой
уже занесен беспощадный меч тирана, но ты, как древний герой, молча и с
достоинством принимаешь свою судьбу.
Вот и сейчас ты вовсе не спишь, просто, закрыв глаза, думаешь о своем,
может быть, проклинаешь меня, может быть, строишь планы спасения, и оба мы,
как потерянные дети в разных концах огромного ложа. И в молчании этой ночи
наша любовь проходит последнее, наверное, самое последнее испытание.
О боги, снизошлите озарение на светлую голову моего Марка - пусть в
притворном сне откроется ему путь к спасению его жизни, а значит, и моей
любви.
Ты убил бы меня на месте, Марк, если бы узнал, что ради твоей жизни я
готова пожертвовать всем, даже своей честью. Ибо для меня нет большего
бесчестья, чем послужить причиной твоей гибели.
Но я знаю, твое решение не идти на этот проклятый калигулов пир -
единственно правильное решение, и никогда ты от него не отступишься. Что ж,
Марк, нет сил, человеческих или божественных, которые могли бы нас раз
лучить. Мы уйдем вместе, если тебе суждено уйти, то и я не отстану.
Наверное, старый Тимид не зря меня недолюбливает - он всегда боялся,
что не принесу я счастья его сыну, его единственной надежде. Так и вышло -
богатства отца разграблены, могущество его испарилось, даже память его
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг