многие проклинают. И ничего, кроме своей любви, дать я теперь не могу. Да
еще и зловещий глаз кого-то из дружков императора не вовремя упал на меня.
Неужели конец всему?
Может быть, броситься в ноги Павлине или Цезонии, попытаться
умилостивить их, вымолить заступничество?
Нет, ничего не выйдет. Павлине давно уже безразличен этот мир - при
таком-то муже поневоле станешь равнодушной. А Цезония, по-моему, зла на
старого Тимида за эту шутку с Друзиллой. Никогда не ревновала к живой, но
воспылала ненавистью к мертвой, а заодно и ко всем, кто причастен к ее
культу.
Как страшно ощущать безвыходность, словно раскаленный обруч, словно
свернутую в кольцо, непрерывно сжимающуюся молнию, которая вот-вот коснется
тела, проникнет под кожу, сожжет изнутри.
Если б ты мог, Марк, любовь моя, прервать свой сон наяву и лаской или
простым прикосновением успокоить меня, разорвать огненное кольцо дурных
предчувствий, дать мне хоть капельку надежды. Но ты застыл в молчании -
заслуживаю ли я твоего утешения? Так где же я добуду его, если руки твои
неподвижны, а губы сомкнуты ...
Каких только ужасов о нем не рассказывают! Говорят, вся его мужская
сила - в кубке вина, заправленного смесью крапивного семени с перцем.
Оттого-то и зверствует он на своих ночных пирах, а потом валяется
обессиленный, пугаясь даже упоминания о женщине.
Мало ли что говорят. В этих сплетнях трудно разобрать, где правда, а
где вымысел. Недавно придумали совсем уж невероятную историю, будто он
заставляет Цезонию вступить в связь с Инцитатом, уподобившись влюбленной в
быка Пасифае.
Люди - большие мастера по части страшных сказок о своих правителях.
Когда сама не видишь, так и поверить невозможно в разные небылицы. Может
быть, и лишнего немало придумывают или, например, враги императора и Рима
нарочно распространяют порочащие слухи. Не удивительно, что принцепс
сердится и пытается как-то отстоять свое доброе имя. Бывает, что страдают
невинные, конечно, бывает, но ведь нельзя же подрывать божественную власть.
Может быть, и зря насмехался Марк над вознесением Друзиллы - старый Тимид
просто так ничего не засвидетельствует. Да и какое наше дело? Принцепс
ближе нас всех к Юпитеру, и ему видней - приблизили боги его сестру или
нет. И вообще - зачем его раздражать? Конечно, кровосмесительство - большой
грех, но иногда мне кажется, что обычную привязанность брата и сестры,
например, очень сильную привязанность можно принять за позорную связь. Хотя
тут слишком много свидетелей... И с его конем тоже. Если он собирается
пристроить златокопытого в сенат, то почему бы и не пожертвовать своей
лучшей
любовницей?
Нет, все-таки Калигула - настоящее безумное чудовище. Не знаю, каковы
были Тиберий и Август, может быть про них и зря наговаривают, но этот...
И теперь судьба толкает меня в его объятия. Ужас охватывает, когда
подумаешь, что эта пятнистая гиена коснется моего тела. И мне остается
только вопрошать подобно овидиевой Брисеиде:
Будет ли злая судьба неотступно преследовать слабых?
Ветер попутный опять парус наполнит ли мой?
Пусть эта ночь длится вечно, пусть никогда не наступит постылое утро
того дня, когда у меня отберут любовь мою, дыхание мое. Пусть не истекут
часы ночных страж и не проснется Калигула. Пусть молния обрушится на этот
за плывший сладострастием город и испепелит его...
VI
Как долго тянется эта ночь над Римом. Ночь внутри огромного фаларидова
быка. Даже звезды исчезли, появятся ли они вновь? Увижу ли я их завтра,
наступит ли для меня следующая ночь?
Как странно устроен мир. Страшно становится, когда увидишь, до чего же
мало разума проявили боги, выпуская на волю человеческое стадо. Ибо мечемся
мы во тьме, чавкая, тиская своих самок, радуясь чужой крови, упиваясь
звоном монет, и мало кому дано проникнуть сквозь завесу предрассудков,
узреть суть происходящего.
Проник ли я в эту суть? Наверное, нет, хотя всю свою жизнь отдал
размышлениям. А что толку! Истины, открывшиеся мне, - опаснейший клад.
Владеть им тяжко, а поделиться не с кем.
Бедный мой сын, тебе кажется, что ты повзрослел настолько, что постиг
тайны богов. Ты увидел игры сумасшедших и решил рассказать всем о своем
необычайном открытии. Ты вдруг понял, что Рим - совсем не такая республика,
о которой говорится в "Акта попули романа", и вообще давно уже нет никакой
республики, что над нами повисло нечто фараонообразное, огражденное
тысячами и тысячами легионерских мечей, захватившее огромный кусок мира и
безнаказанно предающееся любым сумасбродствам. И не просто предающееся, но
заставляющее эти сумасбродства прославлять и обожествлять. И именно из-за
этого твое юное неопытное самолюбие взбунтовалось, и ты утратил
осторожность.
Ты решил, что обожествление Друзиллы - смешная выходка выжившего из
ума императора и его извращенных дружков. Если б дело было только в этом,
если б только в этом...
С одной стороны, действительно, странно - одну сестричку-любовницу
посмертно отождествляют с Пантеей, а двух других отправляют в тяжелейшую
ссылку. Но есть, сын мой, и другая сторона - как у любой монеты. Ее-то и не
сумел я тебе показать. Не успел...
Калигуле надо отделаться от явных доказательств кровосмесительства и
разврата членов своей семьи. Как это сделать? Тебе кажется, что его решение
- бред безумца? Отнюдь! В таких делах он и его приближенные, вообще власть
имущие, обладают превосходной логикой.
Агриппина и Ливилла постепенно превратились в дворцовых шлюх. Калигула
не только спал с ними, но и раздавал направо и налево - всем очередным
любимцам.
Друзилла - совсем иное дело, к ней Калигула старался никого не
подпускать, и замуж за Кассия Лонгина она вышла лишь формально. Бедняга
Лонгин, как нелепо поплатился он за имя свое, и на посту проконсула Азии
настигла его рука Калигулы. Не знаю, какого Кассия имели в виду оракулы
Фортуны Антийской, но вряд ли Лонгина. Он способен был устроить роскошный
обед, но отнюдь не заговор против Цезаря. Прикрыв своим именем позор
Друзиллы, он достиг высокого положения и был вполне счастлив. И поплатился
просто за то, что имя его в неподходящий момент всплыло в воспаленном
воображении императора. В сущности, дикая случайность.
А вот обожествление его жены и даже ее смерть - далеко не случайность.
Поступки, простительные жалкому родственнику Тиберия, вовсе не к лицу
полновластному принцепсу. Поэтому судьба Друзиллы была предрешена в тот
момент, когда твердая рука Макрона прижала ворох одежды к лицу полумертвого
старца. Через год не в меру пылкая женщина последовала за своим дядей и
заняла пустующее место Пантеи. И все образовалось к лучшему, ибо
связь. Калигулы с Друзиллой оказалась любовью богов - ведь и Юпитер,
которого этот психопат считает своим бра том, никем из своих олимпийских
красавиц не брезговал. Именно в этом логика Калигулы, он - земное
воплощение Юпитера, и разве не естественна его связь с земным воплощением
Пантеи?
Ему, как воздух, необходимо было именно вознесение на небо и
причисление к лику богов, а вовсе не исторические экскурсы его придворных
лизоблюдов, дескать, Кавн и Библида, Макарей и Эолида тоже были братьями и
сестрами...
В годы юности моей так же негодовал Август, когда его глупые друзья
напоминали о любви лесбосского царя Эпопея к дочери Никтимене или кипрского
царя Кинира к дочери Мирре. Это не спасло Юлию от злой ссылки, и черным
крылом гнева смело с римских улиц чудесного певца Овидия. Он должен был
унести тайну рождения Агриппины Старшей подальше от Рима. О, если бы эта
тайна ушла в могилу на берегах сурового Понта, не коснувшись меня!
Так-то, сын мой, так-то... Не терпел Август никаких помех в создании
своего божественного образа, не терпел их Тиберий, не потерпит и Калигула.
И никто из них не уподобится Салмонею-Эолиду, никого из них не поразит
молния за нелепое подражание Юпитеру. Молнии поражают других - разрушителей
образа, тех, кому кажется, что выплеснуть перед миром истину, сорвать
покровы - самое главное.
Вовсе нет, вовсе нет, безрассудный мой Марк, ибо необходимость
божественного образа принцепса - неприкосновенная истина, не менее важная
для государства, чем многочисленные легионы, вино и зрелища, одурманивающие
толпу, чем когорты добровольных доносчиков.
Выдать чаяния толпы за действительность - искусство из искусств,
вожделенная цель любого правителя.
Так было в веках ушедших, и так будет в веках грядущих.
Чем могущественней оказывалось царство Верхнего и Нижнего Египта, тем
труднее становилось в нем дышать, тем опасней искать и открывать истину.
Тяжко приходилось жрецу Анху, а через две тысячи лет тяжко приходится нам.
Падают под ударами Хроноса историки и поэты. Куда ушел Кремуций Корд,
напомнивший Тиберию о том, что следует понимать под республикой? Где Тит
Лабиен, усомнившийся в божественности Августовых деяний? Или Мамерк Скавр,
обвиненный кровожадным Макроном в том, что трагедия "Атрей" оскорбительна
для величия принцепса? Все они были загнаны в ладью Харона, и путеводным
огнем для них послужил гигантский костер из книг того же Лабиена...
Проникшим в глубь образа нет покоя в этом мире. Ибо они - сеятели
смуты, разрушители выдумок, которыми правители обильно начиняют головы
своих подданных. Не знаю, наступит ли настоящий золотой век, когда немногие
смогут указать правильный путь многим и повести по этому пути, и отношения
между ними не будут пропитаны лживой отравой сказок о ясновидящих Отцах
Отечества. Если и наступит, то не скоро - ни дети наши, ни внуки не увидят
его.
А нам, Марк, пристало воспринимать мир, каков он есть, ибо другим он
не станет. Созданный извращенным разумом богов, он и останется надолго,
может быть, навсегда извращенным.
И в этом мире нельзя править могучими царствами, не выстраивая и
тщательно не охраняя образ, угодный толпе. Толпа хочет жить в наилучшем,
наисправедливейшем из царств. Объявим же его таковым, и горе тому, кто
завопит от боли, прикоснувшись к реальной справедливости. Ибо для крикуна
тоже найдется место в образе лучшего из царств - место клеветника и
охульника, от которого надо всеми силами честных граждан, то есть тех, кто
и не подозревает о существовании действительности, защищать божественного
правителя и его мудрейших советников.
И вечно будет испивать свою чашу цикуты Сократ, посягнувший на лживый
образ гармоничного полиса. И вечно будет наемное стило идти в бой рядом с
наемным мечом. Неужели вечно? Неужели не наступит великий день, когда их
предадут проклятью? Пусть вместе со мною, достопочтеннейшим сенатором,
который ценой лжесвидетельства попытался отвести беду от своего дома. О,
если б я стал так же молод, как ты, сын мой, я бы непременно поверил, что
такой день наступит, и это будет день подлинного счастья, ибо люди станут,
как боги, а может, и сильнее богов.
Но сейчас над Римом ночь, и еще не скоро взойдет солнце, и не скоро
лучи его заскользят по мраморным ступеням, вонзятся в древние стены храмов,
брызнут огненными струями в глаза людей, изгоняя ночные кошмары. Кто из нас
уверен, что доживет до рассвета? Но каждому хочется, чтобы память о нем,
кровь его дожили, проникли в рассвет.
О, если бы я знал, Марк, как выгородить тебя, как уберечь от нависшего
над тобой сумасшедшего меча. Знаю только одно - ты не расплатишься Туллией
за свою жизнь, а другой цены не примет Калигула. Поэтому я уверен, что ни
тебе, ни, наверное, мне не дотянуть до февральских календ. Остается лишь
молить Юпитера, чтобы смерть наша была легкой, и этот безумный щенок не
крикнул палачу: "Бей, чтобы он чувствовал, что умирает!"
Может быть, он раздобрится во время завтрашних Игр? Проберусь поближе,
попробую уловить его настроение.. Если все будет хорошо, умолю отпустить в
небольшое путешествие, захвачу Марка с Туллией, и пусть нас поищут...
Убежим в дальние земли, отсидимся вдали от Рима - вдруг что-нибудь
произойдет. Очень уж много прорицаний о близкой гибели Калигулы. Говорят,
астролог Сулла никогда не ошибается. Пусть он и его звезды не ошибутся и на
этот раз.
Неужели звезды останутся равнодушны к нашим судьбам?..
VII
Голова... голова... обруч смерти... Где она, смерть, - в этой тени или
в той? Может, за колонной? Притаилась...
Завтра же прикажу убить эту колонну, ибо она прячет смерть, страшную,
как раскаленный терновник. Прикажу обвить ее медным или еще лучше золотым
терновником - пусть мучается. Потом она дрогнет, обрушится свод... Я смогу
снова увидеть тебя, брат мой Юпитер, проклятые каменные своды перестанут
разделять нас. Твой глаз вечно парит над Римом, оберегая меня.
К чему наша ночная встреча? Ты призываешь меня? Ты устал - один без
верного друга и брата... О, как я понимаю твое одиночество, ибо и в этом мы
равны. Постой, а может, я еще более одинок, чем ты?
Куда я бегу? И откуда эта черная тень, неотступно преследующая меня?
Опять смерть? Этот нелепый дворец просто начинен смертью. Я разрушу его,
разгоню тени, лишающие меня покоя... О великий брат мой, не допусти моей
гибели - Калигула, как и ты, должен быть бессмертен.
Зачем ты впустил в голову мою эти острые молнии? Они жгут меня, их
зазубренные края рвут на куски мой мозг... Пошли же мне священное безумие,
ибо я не вмещаюсь в этот мир совершенством гения своего.
Это стадо жирных баранов в сенаторских тогах думает, что я
сумасшедший... Ха-ха.. Я знаю - они шушукаются по углам, их ядом пропитаны
мечущиеся тени этого дворца, и на всех перекрестках Рима змеями извиваются
слухи о безумии богоравного Калигулы... Еще бы - ведь ни я, ни ты не
постижимы для них.
Но сейчас и я не понимаю тебя, Юпитер, - зачем ты призвал меня, почему
так больно ударил? Разве братья - всегда враги?
Я знаю, в ночь перед смертью божественного Юлия ты приходил к нему,
пожимал ему руку, и твое пожатие предрекало гибель... Значит, я обречен?
Заплачет ли по мне Инцитат, как плакали Юлиевы священные табуны,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг