владыке Рима - хотя бы и ради приумножения семейного состояния! - разве это
не смертный грех? Вслух! Вслух высмеивать божественность императорской
сестры и подстилки!
Вот и настигла нас карающая десница Юпитера. Приглашение к ночному
пиру - редчайшая честь и последняя ступень бесчестия. Не пойдет туда Марк,
никогда не пойдет. Не пожертвует Туллией, даже если покатятся наши с ним
головы. Он дерзко плюнет на приглашение принцепса, а дальше все просто, как
в ателлане - хоровод масок с неизбежной победой злодея Доссена. И не
воспротивишься, и не вскрикнешь.
Последует быстрый приговор, без всяких судов, сенатов и прочей
юридической чепухи. Недаром же Калигула собирается отменить обычные законы.
Зачем ему волокита - казусы, прецеденты, толкования? Суть - в его воле, и
упаси Юпитер, если какое-нибудь мнение с этой волей разойдется.
Хорошо, если на этот раз он согласится на нечто несложное - меч или
яд. Нет, не согласится! Ему подавай медленную смерть, явные и длительные
мучения. И опять он издаст свой кровожадный клич: "Бей, чтоб он чувство
вал, что умирает!" - не просто вопль человека, обезумевшего от близкого
убийства, но приказ, ясный приказ императора палачу, приказ, за малейшее
нарушение которого так легко поплатиться собственной жизнью. Но сейчас этот
плутонов выродок придумывает вещи похлеще - то велит загнать в маленькую
клетку, где, корчась на четвереньках, молят о смерти, то прикажет
расчленить огромной пилой.
И меня ведь заставит высидеть всю казнь Марка от начала до конца -
попробуй только глаза в сторону отвести! Для него же главное наслаждение в
отражении мук на лице моем. Он доставляет страдания, и тем жив и тем
счастлив. Ему важна не гибель Марка, куда важнее отпечаток ужаса в моем
взгляде, ужаса перед тем, что с единственным сыном угасает род мой.
Ему важно не удовольствие от совокуплений с Катуллом, а чтобы поясница
у консульского отпрыска трещала, чтобы Пираллида на весь Рим от боли выла,
чтобы Мнестер неделями не мог выступать в пантомиме...
О боги! И откуда, откуда черпаем мы силы переносить все это и по
утрам, являясь во дворец, вовсю славословить его доблести? Что есть люди?
Что есть разум человеческий? Разве не хуже любого варварства поклоняться
этому толстозадому сопливому козлу, опустившемуся ниже всякого безумия?
Но ведь и я... И меня парализует страх, словно прикосновение железной
решетки, словно зловонное дыхание крокодила, ощерившего пасть прямо перед
носом.
И нет пути! Неужели нет пути, неужели я, все мы обречены на
созерцание, уподоблены стаду жертвенных баранов пред алтарем бога
Самовластия?
Неужели так страшно мстят нам духи покоренных варварских стран? Как
нелепо обернулись грандиозные захваты Юлия и Августа - наше величие, наша
избранность среди всех народов нас же и губят, губят беспощадно и зло.
Бесконечные триумфы полководцев, приносившие земли, золото и рабов,
претворились в безобразные прихоти ничем не ограниченной внутренней власти,
и мы стали больше бояться своих палачей, чем косматых иноземцев.
Таков круг судьбы нашей, безвыходный круг, словно наглухо зарешеченная
арена, где мечутся беззащитные гладиаторы духа во власти звероподобных
богоравных цезарей.
Все мы загнаны в фаларидова быка - в огромную жаровню, известную
повсюду как Великий Рим. И нет нам покоя и нет отрады...
III
Опять не спится... Бешеная жизнь... Словно льва оседлала - мчусь
куда-то, и боязно и остановиться нельзя.
Вот и молодость пронеслась мимо огромной колесницей. За каким
поворотом ждет меня гостеприимная Прозерпина?
Будь она проклята, старая колдунья Сульпиция, со своими зельями из
страны желтолицых. Намертво прикрутила ко мне этого ублюдка, да вот
вытерпеть его сил не хватает. Терпеть - страшно, потерять - еще страшней.
После каждой разделенной с ним ночи хочется бросить свои губы на
жертвенный огонь, и если б только губы! За что боги такую судьбу мне
послали? Чем я хуже этих дурех - Орестиллы или Павлины, почему не могу
стать настоя щей женой и горюшка не ведать? Конечно, я немного старше, зато
куда искусней в любви и, говорят, повыносливей рыжей шлюхи Пираллиды. Но
как ни старайся - я лишь затычка в его сердце, поганенькая затычка в той
огромной дыре, которая зовется Друзиллой. Ни ласки, ни зелья не могут убить
в нем память о сестре. Еще бы - первая любовь! Если только это чудовище,
братающееся с Юпитером, способно кого-нибудь любить.
Я уже не способна. Я - жалкий комок ненависти, а любовь вся
перебродила и скисла, словно позабытый в разграбленном и покинутом городе
бочонок вина.
Как я могла родить эту несчастную Юлию, как могла? Привязать к себе
Цезаря? Нелепость! Ибо привязанность безумца - губительное завоевание.
Забросила трех чудесных дочерей ради змеиного отродья, которое по воле
этого урода названо Юлией Друзиллой.
Мою же дочь, клянясь мне в вечной любви и извиваясь словно похотливый
червяк на моем ложе, он велел назвать именем своей сумасбродной сестры и
любовницы! Счастье еще, что обеих живых сестриц он загнал в дальнюю ссылку
-- невыносимо было мне барахтаться меж их потных тел... Мерзкие
кровосмесители, проклятый род!
И я, видно, богами проклята, проклята его липкими, вонючими
прикосновениями, проклята рождением этой дикой кошки Юлии, безумной подобно
отцу, злой и трусливой, как гиена. Слишком явно проступает наше проклятие в
пене на ее губах, в блеске звериных ее глазенок.
Все бы стерпела, все бы снесла, но... подумать страшно, невозможно
представить, чтобы такое в голову пришло... Даже сумасшедшему! Неужели и
этот позор придется принять?
А ведь придется, увядающая красавица Цезония, придется! Смотри правде
в глаза - никуда ты не денешься, поступишь по его воле, как и раньше
поступала, когда со счастливыми воплями принимала любое его поганство,
когда при всех ублажала его мерзких дружков, одного за другим, одного за
другим, без меры, ибо какая мера у безумца, кроме своего я?
Все могла выдержать за толику надежды на власть, но это! Боги, что вы
творите? Неужели вы допустите поругание беззащитной вдовы?
Разве такое возможно в Риме? Или среди варваров? Ну, нет! Варвары не
позволили бы подобного безобразия со своей женщиной, тем более - со знатной
женщиной, даже с рабыней, с последней жалкой рабыней, захлебывающейся в
луже гноя на зловонной соломенной подстилке в дальнем углу скотного двора,
и то - не позволили бы!
Где это видано - совокупляться с конем! Конечно, Инцитат - необычный,
пусть даже божественный конь, пусть даже в сенат его изберут. Плевать! Он
такая же бессловесная скотина, как и остальные нынешние сенаторы, ничем не
хуже, может, и лучше, ибо умеет ржать, никого не стесняясь. Пусть хоть
консулом сделают, но за что же мне страдать? Что я - Пасифая какая-нибудь,
чтобы влюбляться в животное!
Впрочем, сама же я безумна и любой казни заслуживаю за свою выдумку.
Неплохая получилась издевка над сенатом, надо же как-то отомстить за тайные
и явные насмешки надо мной. Боялись, видите ли, что я заберу много власти
над Калигулой - получайте теперь коня в товарищи, пусть вместе с вами
делает вид, что правит Римом. До чего ж ловко внушила я этому вонючему
подонку насчет выборов Инцитата! Но кто-то оказался еще ловчей. Какая же
тварь подсказала ему, что не познавший женщину не может стать сенатором?
Как будто в сенате нет ни одного импотента! У меня бы спросили... Да добрая
половина этих заплывших жиром патрициев только и способна, что малышей
тискать и слюни пускать.
Кто мог ожидать столь страшной расплаты? Провались они все вместе в
подземное царство! Пусть забавляются как угодно. Но мне! Мне! Мне лечь под
Инцитата!
О Юпитер справедливейший и всеблагой! Какие жертвы принести тебе,
чтобы не подвергнуться такой ужасной каре?
О вечно скорбящая Церера! Неужели ты допустишь та кое надругательство
и не заступишься за несчастную в память похищенной дочери твоей?
Однако Юпитер далеко, а Калигула все равно настоит на своем, от
подобных сумасбродств он никогда не отступается.
Кто же подбросил ему эту мерзкую идейку? Конечно, кто-то из дружков,
чтоб им на медленном огне всю жизнь гореть. Узнаю - глаза выцарапаю, под
злую казнь подведу. Нет, не отделается этот подстрекатель перепиливанием
или клеткой с голодными львами. Нет! Я придумаю ему кошмарную смерть - Рим
содрогнется, и варвары на границах империи онемеют от ужаса.
Распять и забросать пригоршнями огромных пауков! Чтоб медленно умирал
от страха и щекотки... Или лучше одеть в свинцовую тогу и оставить на
солнышке, а под свинец - червей, побольше червей запустить, чтоб заживо
ели, и мочу свою пить заставлю из раскаленного кубка... И небольшую жаровню
под ступни, чтоб веселей было, и еще кое-куда горячую трубочку загнать...
сквозь нее - кипящее масло... каплями, каплями... Пусть почувствует, каково
над несчастной вдовой издеваться.
О, с каким бы удовольствием я устроила бы эту казнь самому Калигуле. И
подумать боязно, а сладко, сладко... Дали бы мне раскаленные щипцы - что бы
я с ним делала! О боги, что бы я с ним делала!
.Многих, ох, многих в Риме настигнет месть моя. Кое-кого уже настигла.
Вот и с Тимидом, считай, разделалась. Я ему покажу вознесение Друзиллы.
Нечего всяким шлюшкам на небе делать, нечего. Пусть теперь сам куда угодно
возносится.
Ловко я навела Калигулу на тимидову невестку, эту чистоплюйку Туллию.
Пусть попробует вывернуться - ничего не выйдет, никто еще от влечений
Цезаря так просто не отделывался.
А может быть, после открытия завтрашних игр Калигула немного
размякнет, такое с ним бывает, раньше бывало... Нет, он не откажется
скрестить Инцитата, но отчего же обязательно со мной? Пусть конь сам
проявит свою божественную волю, сам выберет предмет своей страсти...
О боги! Благодарю, что вы надоумили несчастнейшую из падчериц своих!
Прекрасная идея, клянусь небесным покровительством, прекрасная идея!
Итак, раздадим на следующем ночном пире всем знатным красавицам по
пригоршне отборного пшена. У кого станет брать пшено златокопытый, той и
суждено, той и суждено... А уж подходящей мази я у Сульпиции добуду, живой
ей не быть, если в миг такую мазь не изготовит. И тогда Инцитат за десять
стадиев меня обойдет...
Все-таки умница ты, Цезония, - разве такую судьбу должны были
определить тебе боги! Нет справедливости ни на небе, ни на земле. У каждого
для себя своя справедливость - только сумей настоять на своем, не
отступить, не растеряться. А общая справедливость - глупая выдумка греков,
потому от них и отвернулись бессмертные боги.
Сумею ли я стать когда-нибудь его женой? О, Рим дорого заплатил бы за
все насмешки над будущей супругой принцепса, много голов собрала бы я с
римских улиц и площадей. А потом, через несколько лет, отправила бы к
Плутону и своего безумного Цезаря - пусть сливается с Юпитером, пусть
блудит там, на небе, с Друзиллой, то есть с Пантеей, пусть делает, что
хочет, лишь бы подальше отсюда.
Можно было бы и сейчас с ним разделаться, гадок он мне, до чего же
гадок... Но боюсь, ох, боюсь - столько ненависти бушует вокруг, столь
многие не могут простить мне возвышения, дурного, как они считают, влияния
на Цезаря. В лучшем случае, сенат тут же вышлет меня по закону о
прелюбодеянии, а в худшем, о худшем и думать не хочется... Нет, без
Калигулы мне не выжить. Клавдия я не соблазню, ибо он тупее самого тупого
из италийских волов, да и пуще огня боится своего племянника. А может, он
просто хитер, как Меркурий, действительно хитер - не чета всем остальным,
ведь, пожалуй, он единственный из калигуловой родни, кто не испытал казни
или изгнания. Значит, хитер и осторожен, побоится приблизить меня, да и
Мессалина не позволит. Валерий Азиатик? Он силен, но вряд ли станет
рисковать ради поблекшей и трижды опозоренной любовницы Цезаря. Да и
попробуй я сейчас искать у кого-нибудь заступничества - тысячи молний
испепелят меня. В Риме - доносчик на доносчике, и ни один мой шаг не
остался бы в тени.
Нет уж, придется скакать на загривке льва пока не расшибусь. На ходу
не спрыгнешь - слишком легко сломать шею, а ведь хочется еще пожить, ох,
как хочется...
Что же принесут мне наступающие сементины, что принесут?..
IV
Не идет сон... Совсем не идет сон, и мысли, словно толпа назойливых
клиентов, раболепствующих и прячущих кинжалы. Их не прогнать, не вытолкать
в шею, но и примириться с ними невозможно.
Взбесившихся зверей убивают - таков древнейший закон. Неужели во всем
Риме не сыщется смелый меч, способный покончить со всеми его
издевательствами? Неужели мы, гордые римляне, настолько лишены естественных
порывов, что разучились своим собственным мечом расправляться с
осквернителем очага, должны ждать чьих-то заговоров, плести сети сложных и
опасных интриг?
Почему Херея не открылся моему отцу? Нет, старый Тимид никогда не был
сторонником Калигулы - все что угодно, но он не сторонник этого выродка,
глумящегося над трупом республики. Свидетельство о вознесении Друзиллы -
всего лишь простенький политический трюк, пусть даже пакостный, но что он
может значить в море лести и высоко парного словоблудия, которое четвертый
год плещется у ног принцепса? Все понимают это, но смеются, все время
смеются над отцом и надо мной. Столько времени прошло, но никто не может
забыть мелкого лжесвидетельства, словно в Риме это заморская редкость,
И теперь мы с Туллией вроде отверженных, особенно после смерти
Макрона. Не нашел он покоя в Египте, да и где можно найти покой,
прикоснувшись к тайне угасания цезарей... Казалось бы, Калигула должен ноги
ему мыть и ступни благовониями умащивать, а сенат - устроить настоящий
триумф. Разве не доброе дело избавить Рим от выжившего из ума правящего
старца! А вышло наоборот - отцы города возненавидели тестя, а молодой
принцепс запросто отправил своего благодетеля на тот свет. Как ясно
почувствовал Макрон свою обреченность, когда получил приказ о назначении
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг